Магия моего мозга. Откровения «личного телепата Сталина» - Вольф Мессинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я глубоко вздохнул. Обычно, когда человек, которого я жду, или любой прохожий, еще далеко, но приближается ко мне, я слышу… Нет, не так. Я каким-то образом ощущаю его мысли, они становятся слышны мне как бы в голове — о, это очень трудно описать, а объяснить еще труднее.
Сначала мысль воспринимается как неразборчивое бормотание, но чем ближе человек, тем яснее его «голос».
Но когда я иду в толпе или стою на сцене перед переполненным залом, мысли сотен людей путаются друг с другом, мешаясь в прерывистый гул, вычленить из которого одну отдельную телепатему очень и очень трудно.
Иногда мне это удается, помогает настрой и сосредоточение, но легче всего просто взять человека за руку — телесный контакт как бы замыкает этого зрителя на меня.
В кабинете сидело всего четверо, но я здорово устал, разнервничался — как тут сконцентрируешься? А просто так подойти к маршалу и шляхтичу, да взять его за руку?
Еврей-санитар в мятой форме лапает Великого Вождя!
Да еще через стол… Я внутренне содрогнулся.
И вспомнил почему-то доброго, хоть и настырного профессора Абеля, которому я был обязан тем, что стал выступать с «психологическими опытами».
Абель, как и всякий немец, был материалистом. Он с ходу отверг мои идеи о психодинамическом поле мозга, назвав их завиральными и дилетантскими. «Энергия мозга вытягивает едва на 12 вольт, о каком поле может идти речь?» — горячился он.
Я не спорил с ним и кротко соглашался.
«Это не чтение мыслей, — уверял меня Абель, — а, если так можно выразиться, «чтение мускулов». Когда человек напряженно думает о чем-либо, клетки головного мозга передают импульсы всем мышцам организма. Их движения, незаметные простому глазу, тобою легко воспринимаются, Вольф. Да, ты часто выполняешь мысленные задания без непосредственного контакта с индуктором. Здесь указателем тебе может служить частота дыхания индуктора, биение его пульса, тембр голоса, характер походки…»
Я только кивал, словно китайский болванчик. Да, конечно, наблюдательность — это важно. Зачем зря «расходовать нерв», когда румянец на щеках, испуг или невольное движение «дают подсказку»?
Вот и генералы, составившие компанию Пилсудскому, позволили мне «прочесть их мускулы» — каждый из них хоть раз, да глянул влево. Там висела портьера, задергивавшая высокое окно.
Я молча прогулялся к окну и отдернул портьеру.
— Вот ваша пропажа, пан маршал, — сказал я, передавая Пилсудскому тяжелый портсигар с гравировкой.
Маршал хмыкнул только, убирая «пропажу» в карман.
— Говорят, вы и будущее прозреваете, пан Мессинг? — сощурился он.
— Иногда, пан маршал, — сдержанно ответил я, догадываясь, какой вопрос последует.
Шла война с Советской Россией, и поляки то переходили в наступление, то поспешно отступали.
Пилсудский носился с идеей Междуморья, рыхлой конфедерации Польши, Белоруссии, Украины, Прибалтики, Венгрии, Румынии, Чехословакии, Югославии и Финляндии. По сути, это была все та же старая мечта о Речи Посполитой, раскинувшейся «от моря до моря», поэтому-то сей проект был встречен весьма кисло всеми, кроме поляков.
А вот у Ленина размах был куда большим — Земшарная Республика Советов! Он потому и немцам полстраны отдал с легкостью — знал, что скоро Красная Армия перейдет в наступление и вернет не только Украину с Прибалтикой, но и Польшу. И в Берлине зареет красный флаг, и в Париже, и в Лондоне…
Конники Буденного и красноармейцы Тухачевского шли в бой с одним залихватским девизом: «Даешь Европу!»
Это был сильный противник, однако польские генералы относились к командарму с презрением: дескать, что нам какой-то бывший поручик, вылезший в «красные маршалы»!
— Чем закончится война с Советами? — прямо спросил Пилсудский.
— Войско Польское скоро победит, — ответил я осторожно, — но до этого полякам придется отступить чуть ли не до самой Варшавы[10]. Тухачевский, хоть и допустит грубейшую тактическую ошибку, очень опасен[11].
— Это мальчишка! — фыркнул один из генералов. — Поручик! Он всю войну просидел в плену у немцев! Откуда ему было набраться опыта?
— Тухачевскому ни за что не удастся выбить наши полки из Киева! — надул щеки другой.
Я сдержался и промолчал, хотя обида жгла меня — оба чина смотрели на меня с глумливыми усмешками, и даже не телепату были ясны мысли этой парочки в генеральских погонах — дескать, жиденок-шарлатан случайно нашел портсигар, а теперь дурит нам головы всяким вздором.
Тогда я ощутил некую внутреннюю щекотку — мне до боли, до содроганья захотелось совершить маленькую месть и проучить генералов, отстегать их за глупый гонор и заносчивость.
Я был раздражен, да что там — взбешен. Обычно сильные эмоции мешают мне сосредоточиться, но холодная ярость, напротив, удесятеряет мою силу.
Хватило нескольких секунд.
— Пан маршал, — спросил я, — могу ли я сказать кое-что почтенным панам?
Пилсудский был хмур и задумчив и лишь кивнул.
Глядя в глаза тому из генералов, что сидел ближе ко мне, я сказал:
— Пан генерал зря скупает акции украинских сахарных заводов. В Киеве, Житомире, Херсоне и Одессе будут править большевики.
Лицо у генерала забавно вытянулось, челюсть у него отвисла, выказывая крупные зубы, желтые от курева, а смотрел ясновельможный пан на меня так, словно увидал перед собой ожившего покойника.
Переведя взгляд на генерала, сидевшего поодаль, я проговорил:
— Пани Малгожату смущает разница в возрасте, сильно смущает.
Чин побагровел и закусил пегий ус, а Пилсудский хмыкнул. Ему понравилось, как я задел офицеров.
Штатский не думал обо мне плохо, ему я ничего не открывал, но он сам не сдержал любопытства. Поерзав, штатский вежливо спросил:
— А мне вы не можете что-нибудь… э-э… сказать?
— Пусть почтенный пан не беспокоится насчет своей дочери, — ответил я. — Она непременно поправится. Ей уже лучше.
Увидеть больную девушку, лежавшую в постели, было легче всего — передо мной сидел отец, переживавший за ее здоровье.
— Как он мог узнать, что моя Басюня больна?! — воскликнул человек в штатском.
Насупленные генералы промолчали, а Пилсудский попросил оставить нас одних. Все покинули кабинет, и маршал спросил:
— Пан Мессинг, вы можете открыть мне мое будущее?
— Попробую, — сказал я без большой уверенности, поскольку прилив силы вполне мог смениться спадом.
Усевшись напротив Пилсудского, я закрыл глаза и сделал несколько медленных глубоких вдохов, погружаясь в то сумеречное состояние, когда раскрывается подсознание и то странное, что сидит во мне, обретает имя действия.
— Пан маршал проживет долго, — глухо сказал я, открывая глаза, — в почете и славе. Пан маршал будет министром и премьер-министром. Будет нелегко, но пан маршал справится.
— Сколько именно лет я проживу?
— Пятнадцать, пан маршал.
Пилсудский кивнул.
— Пан Мессинг, не хотели бы вы продолжить службу в Варшаве?
Я понимал, что маршал не доброту свою проявляет, ему просто хотелось иметь меня под рукою, но и мне это было на руку (каламбур получился!).
— Хотел бы, пан маршал.
Так закончился этот длинный-предлинный день, один из тех, что влияли на мою судьбу. Пилсудский определил меня писарем при штабе, вот я сижу и пишу — уже палец болит, и это я еще опустил всякие подробности. Как меня вели под конвоем по Варшаве, что я видел, о чем думал… Все! Хватит. Устал».
Документ 4
Немецкое психологическое общество Берлин, Фридрихштрассе, 23 мая 1927года.
Протокол эксперимента
Тема: исследования психологических способностей В. Г. Мессинга
Присутствовали: господа В. Штерн, К. Хорни, А. Адлер, К. Бирнбаум; в качестве иностранного наблюдателя — проф. И. Шпильрейн[12].
«1. В. Г. Мессинг продемонстрировал то, что обычно именуется телепатией, то есть восприятие чужих мыслей. Члены комиссии, а также студенты-добровольцы загадывали различные слова и выражения, записывая их в блокнотах, но Мессинг назвал их все, без ошибки. При этом двое студентов всячески мешали ему, мысленно проговаривая другие слова. Испытуемый вычислил их обоих.
Интересный момент: менталист не только угадал, куда, согласно заданию, положил свою ручку профессор Штерн, но и «взял», по его словам, глубинную мысль — господин В. Штерн еще год назад отнес на чердак своего дома одну из старых книг и забыл об этом. В. Мессинг выявил это старое воспоминание.
2. В. Г. Мессинг погружал добровольцев в гипнотический сон одной резкой командой: «Спать!» или вовсе отдавал подобный приказ без слов, мысленно, на что способен редкий гипнотизер. Проф. И. Шпильрейн высказался в том смысле, что отдача мысленных команд доказывает, что внушение производится не речью и пассами, а с применением неизвестного вида энергии. Мнение профессора занесено в протокол как особое, поскольку члены комиссии с ним не согласились.