Красное и черное - Стендаль (Мари-Анри Бейль)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Господин де Реналь жил дружно со своей женой; но не найдя что ответить на робко повторяемый ему вопрос: «Какой вред этот парижский господин может причинить заключенным?» – он готов был окончательно рассердиться, как услышал ее крик. Второй из ее сыновей вскарабкался на парапет и побежал по нему, хотя стена террасы возвышалась более чем на двадцать футов над виноградником, находящимся по другую сторону. Боязнь, что сын испугается и упадет, мешала госпоже де Реналь позвать его. Наконец ребенок, радовавшийся своей удали, взглянул на мать и, увидев ее побледневшее лицо, спрыгнул с парапета и побежал к ней. Его разбранили.
Это маленькое происшествие изменило ход беседы.
– Решительно я хочу взять к себе Сореля, сына лесопильщика, – сказал господин де Реналь. – Он будет присматривать за детьми, которые становятся не в меру резвыми. Это молодой священник, а потому и хороший латинист, он заставит детей учиться; священник говорит, что у него твердый характер. Я дам ему триста франков и содержание. Я несколько сомневался на счет его нравственности, ибо он был любимцем этого старого лекаря, кавалера Почетного Легиона, который, считая себя кузеном Сореля, поселился нахлебником у него в доме. Разумеется, этот человек мог быть тайным агентом либералов; он говорил, что горный воздух полезен для его астмы; но это, однако, не доказано. Он сопровождал Боунапарте во всех его походах в Италии и даже, говорят, подавал голос против империи когда-то. Этот либерал обучал латыни сына Сореля и оставил ему множество книг, которые привез с собою. Конечно, я никогда не мечтал пригласить сына плотника к нашим детям; но священник как раз накануне события, рассорившего нас навсегда, говорил мне, что этот Сорель изучает уже три года теологию, имея в виду поступить в семинарию; значит, он не либерал, и, кроме того, знает латынь.
– Это устраивает нас как нельзя лучше, – продолжал господин де Реналь, поглядывая на жену с видом дипломата. – Вально очень гордится своими двумя нормандскими кобылами, которых он купил для коляски. Но у него нет воспитателя для детей.
– Но он может перехватить у нас его.
– Так ты одобряешь мое намерение, – сказал господин де Реналь, награждая свою жену улыбкой за прекрасную идею, пришедшую ей в голову. – Ну, значит, решено.
– Ах, господи, милый друг, как ты торопишься с решениями.
– Это потому, что у меня есть характер, и священник в этом убедился. Не будем скрывать от себя – мы здесь окружены либералами. Все эти торгаши мне завидуют, я не сомневаюсь; некоторые из них уже разбогатели; так пускай они посмотрят, как дети господина де Реналя идут на прогулку в сопровождении воспитателя. Это внушит им почтение. Мой дед часто рассказывал нам, что в молодости у него был воспитатель. Он обойдется мне в сотню экю, но на это надо смотреть как на необходимый расход для поддержания нашего положения.
Это внезапно принятое решение заставило госпожу де Реналь задуматься. Она была высокая, хорошо сложенная женщина, «краса нашего края», – как говорят здесь. Ее отличали простосердечный вид, моложавая походка, и в глазах парижанина эта наивная грация, полная невинности и живости, таила бы, пожалуй, сладострастие… Но получи она такую репутацию, госпожа де Реналь была бы этим весьма сконфужена. И кокетство, и притворство равно были ей чужды. Господин Вально, богатый директор дома призрения, считался ее безуспешным вздыхателем, что высоко вознесло ее добродетель в глазах жителей города, ибо господин Вально, высокий мужчина, статный, с румяным лицом и густыми черными бакенбардами, представлял собой одно из тех наглых и шумливых существ, которых в провинции называют красавцами-мужчинами.
Госпожу де Реналь, особу застенчивую и, по-видимому, характера очень неровного, особенно раздражали постоянная подвижность и громовой голос господина Вально. Отвращение, которое она питала к тому, что в Верьере называется весельем, снискало ей репутацию гордячки, кичащейся своим происхождением. Об этом она, впрочем, мало думала, но была очень довольна тем, что обитатели города стали меньше ее посещать. Не будем скрывать, что она слыла дурочкою в глазах местных дам, ибо не лукавила в отношении своего мужа и не пользовалась случаем получить восхитительную шляпку из Парижа или Безансона. Она ничего не просила, лишь бы ей не мешали бродить по ее прекрасному саду.
Это была наивная душа, не помышлявшая никогда осуждать мужа или сознаться себе самой, что ей с ним скучно. Она полагала, хотя и не слишком об этом задумываясь, что между мужем и женою не может существовать лучших отношений. В особенности она любила слушать, как господин де Реналь строил проекты будущего их детей, одного их которых он предназначал к военной карьере, другого – к юридической, а третьего – к духовной. Вообще, она находила господина де Реналя гораздо менее скучным, чем всех прочих знакомых мужчин.
Мнение супруги имело основание. Мэр Верьера обязан был своею репутацией остряка и в особенности светского человека полдюжине анекдотов, унаследованных им от дяди. Старый капитан де Реналь служил до революции в отряде инфантерии герцога Орлеанского и был принят в Париже в доме наследного принца. Там он увидал госпожу де Монтессон, знаменитую госпожу де Жанлис, господина Дюкре, изобретателя из Пале-Рояля. Все эти личности весьма часто фигурировали в анекдотах господина де Реналя. Но с годами рассказывать столь деликатные вещи становилось ему все затруднительней, и с некоторых пор он стал вспоминать только в самых исключительных случаях анекдоты из жизни дома герцога Орлеанского. К тому же он был всегда весьма учтив, за исключением тех случаев, когда речь шла о деньгах, и потому не без основания считался самым большим аристократом в Верьере.
Глава 4. Отец и сын
E sarа mia colpa, Le cosi?
MachiaveliiИ моя ли эта вина, если это действительно так?
Макиавелли.– У моей жены отличная голова! – говорил на следующий день в шесть часов утра верьерский мэр, направляясь к лесопильне папаши Сореля. – Хотя я сам завел этот разговор для поддержания авторитета, однако не подумал, что, если я не возьму этого аббатика Сореля, который, говорят, знает латынь, как ангел, директор дома призрения, с его беспокойными характером, может также возыметь эту идею и перехватить его у меня. С каким самодовольством он стал бы говорить о наставнике своих детей!.. Но не вздумает ли этот наставник, поступив ко мне, носить сутану?
Господин де Реналь погрузился в эти размышления, когда увидел издали крестьянина, почти шести футов ростом, который с раннего утра был поглощен измерением бревен, сложенных вдоль Ду, по дороге к базару. Крестьянин не обрадовался, увидав приближающегося господина мэра, ибо эти бревна заграждали дорогу и сложены были там, где не полагалось.
Папаша Сорель, ибо это был он, очень удивился и еще более обрадовался странному предложению, которое господин де Реналь сделал ему относительно его сына Жюльена. Тем не менее он выслушал его с печальным и равнодушным видом, которым так искусно маскируют свою хитрость обитатели этих гор. Рабы времен испанского владычества, они сохранили до сих пор эту черту египетского феллаха.
Ответ Сореля заключался прежде всего в долгом перечислении всех формул почтения, которые он знал наизусть. И в то время, как он повторял эти пустые слова с неловкой улыбкой, подчеркивавшей фальшивое, почти мошенническое выражение его лица, деятельный ум старого крестьянина старался угадать, какие причины могут заставить такого влиятельного человека брать к себе его негодного сына. Он был очень недоволен Жюльеном, а за него-то господин де Реналь и предлагал ему неожиданную сумму в триста франков ежегодно, с содержанием и даже с одеждою. Последнее условие, которое отец Сорель выдвинул в первую очередь, было, однако, принято господином де Реналем.
Это требование озадачило мэра. «Если Сорель не восхищен его предложением свыше меры, как должен, то ясно как божий день, – сказал он себе, – что ему сделано подобное предложение со стороны; и откуда же оно могло исходить, как не от Вально?» Напрасно господин де Реналь хотел заставить Сореля немедленно покончить с делом: хитрый старик упрямо воспротивился; он хотел, по его словам, посоветоваться с сыном, точно в провинции богатый отец когда-нибудь советуется – если только не ради проформы – с сыном, у которого ничего нет.
Водяная лесопилка помещается в сарае на берегу ручья. Крыша лежит на стропилах, опирающихся на четыре толстых деревянных столбах. В восьми или десяти футах над полом, посреди сарая, поднимается и опускается пила, а весьма простой механизм подталкивает к ней бревна. Ручей приводит в движение колесо, оно и управляет этим двойным механизмом, – тем, что поднимает и опускает пилу, и тем, что легонько подталкивает бревно к пиле, распиливающей его на доски.