Одна лошадиная сила - Ирина Стрелкова

— Полный порядок! — скептически заметил Фомин. — Учет у тебя налажен. Значит, на конюха совершили нападение апачи?

Нина Васильевна положила указку, села за свой стол.

— Нет, Коля, не они. Как хочешь, но на апачей не похоже. Они не могли напасть на сторожа. Апачи никогда не хулиганят, не загоняют лошадей, не рвут им губы проволокой, не бросают привязанными без воды и без корма.

Слушая ее горячую речь в защиту апачей, Фомин пришел к выводу, что Нина Васильевна, пожалуй, слишком доверчива и мягкосердечна. Ведь сама только что выложила такой факт, дающий основания подозревать апачей. Надо будет ей показать на простом примере, насколько у нее не сходятся концы с концами.

— Погоди, Нина, — перебил он. — Я тебе верю, что апачи не мучают лошадей. Но у одного из них ты отобрала самодельное огнестрельное оружие, из которого вполне можно с умыслом или без умысла убить человека. — Фомин повел рукой в сторону самопала. — Ты согласна, что это не детская игрушка, а оружие?

Она кивнула:

— Согласна.

— Тогда будем рассуждать последовательно. Сначала он сделал самопал, а потом совершил нападение на сторожа, чтобы завладеть настоящим ружьем. Так? — Фомин был уверен, что Нина Васильевна опять согласится с его доводами, но она молчала. — Кстати, у кого ты отобрала самопал? — Он вытащил из кармана свою разбухшую записную книжку. — Имя, фамилия, адрес?

— Витя Жигалов, ребята его зовут Чиба, улица Пушкина, дом двадцать. Но только я у него самопал не отбирала. Пожалуйста, запиши, Витя Жигалов принес свой самопал добровольно. Я с ним побеседовала, и он сразу принес. Ему вовсе не интересно стрелять, он любит мастерить. Обрати внимание на ствол, из самопала никогда не стреляли.

Фомин тщательно обследовал стальную вороненую трубку, запаянную с одного конца, поколупал ногтем возле просверленного в трубке отверстия для засыпки пороха. Из самопала действительно ни разу не выстрелили. Для чего тогда было мастерить, да еще отделывать, воронить, как настоящее ружье?

— Для красоты. Представь себе всадника в лунном освещении. Куда эффектней, если за плечами блеснет ствол ружья. У хулиганов — другой вкус. У них обрезы. Припрятанные под куртками.

— Н-да… — протянул Фомин. — А как ты думаешь, ружье конюха годится для красоты?

Он придвинул к себе картотеку и стал переписывать фамилии, имена и адреса лошадников из Двудвориц, так называемых апачей, с Костей Мусиным во главе, он же Костя-Джигит… Нина Васильевна продолжала с непонятным Фомину упрямством защищать эту компанию лошадников. По ее мнению, напасть на конюха могли лошадники из микрорайона. Они отличаются особой жестокостью к лошадям. В деревьях их ненавидят, но одинокие старухи из страха пускают в избы переночевать. Зимой, когда холодно. Главный у лошадников микрорайона Супа, Алексей Супрунов, недавно приехавший в Путятин. Супа связан с Бесом, Александром Безиным. Фактически компанией из микрорайона управляет Безин, а для вида — Супа. Если нападение на конюха совершили подростки из микрорайона, от них можно ожидать, что из «ижевки» сделают обрез.

— Понятно… — Фомин помрачнел. — Но я все-таки начну с апачей, как ты их называешь. А ты тем временем поспрошай лошадников из других компаний, прощупай что им известно о вчерашнем угоне. И никому не говори про ружье. Они не должны знать, что мы ищем оружие. Спрашивай только про лошадей.

Старинное из красного кирпича здание конюшни находилось в дальнем углу фабричной территории, там имелись свои конные ворота, выходившие к реке. В давние времена фабрика держала до полусотни рабочих лошадей и еще выездных, для экипажей. Сейчас, по сведениям полученным Фоминым, на балансе числилось семь лошадей их использовали только для перевозок между цехами.

А в ту пору, когда Фомин бегал к конюху дяде Егору за овсом для голубей, на фабричных лошадях еще ездили по городу и на станцию за мелким грузом. Зимой, в школьные каникулы, дядя Егор обвешивал тройку лошадей лентами и бубенцами, застилал сани ковром из директорского кабинета и катал по городу визжащих от радости детишек.

Идучи фабричным двором, Фомин вспоминал, каких трудов ему стоило завоевать расположение дяди Егора. Прибежишь к нему, подождешь, поюлишь — только тогда даст скребок: «Ступай, почисть лошадок». Только лошадками называл, другого слова и знать не хотел. Поработаешь на совесть — отсыплет немножко овса. «Я из вас сделаю рабочий класс!» — говорил он путятинским голубятникам и всей прочей шушере. И не дай тебе бог однажды плохо вычистить стойло или раструсить сенцо. Больше ты для дяди Егора не человек.

Летом, когда у школьников каникулы, фабричные лошади ходили вычищенные и расчесанные как не на всяком ипподроме. В шашечку даже расчесывали, как цирковых. Самым старательным помощникам дядя Егор в награду доверял купание лошадок в Путе. Он самолично отпирал три винтовых замка, нешироко растворял конные ворота. Тогда еще не водилось подростков-угонщиков. Дядя Егор боялся конокрадов-цыган. Ключи от трех винтовых замков он не доверял никому.

Повернув за угол ткацкого цеха, Фомин прежде всего обратил внимание на конные ворота. Они были заложены двумя здоровенными брусьями. Конюха Фомин увидел возле конюшни, он сидел на лавочке, как, бывало, дядя Егор. Шилов Петр Николаевич. Исчерпывающие сведения о нем Фомин получил от своего старшего брата Виктора. Шилов работал в ткацком цехе наладчиком станков, вынужден был уйти по состоянию здоровья на более легкую работу, в конюхи. Женат, двое детей, уже взрослые, сын в армии, дочь уехала учиться. Последнее время стал попивать.

— Здравствуйте, Петр Николаевич. — Фомин присел на дубовую колоду. Тут он, бывало, сиживал, приходя к дяде Егору.

— Наше вам, Николай Палыч. А я уж заждался. — Конюх поморщился, осторожно потрогал перевязанную бинтом голову. — Болит… Пойду лягу. Расскажу вам и пойду…

Шилов оказался ночью на конюшне случайно. Выпил в гостях у старого друга и забоялся идти домой.

— Жена, знаете ли… Запилит! Я и решил соснуть в сенце. Вот тут и лег, — конюх показал на ворох сена у входа в конюшню. — В котором часу пришли за лошадьми, сказать не могу. Проснулся, вскочил, а сзади ка-а-ак саданут по затылку!.. Больше ничего не помню. Утром вроде бы просыпаюсь с похмелья, голова трещит. Где лошади? До затылка дотронулся и — боже ты мой! — в глазах круги. Побежал звонить участковому. Он приходит, я показываю ему пустую конюшню и вдруг вижу — нет ружья. Оно вон там висело, на гвозде. Участковый сразу построжал. Объяснил мне насчет ответственности за небрежное хранение оружия. Ну, думаю, влип…

— Ружье казенное?

— Мое. Документы в порядке, можете проверить, они дома лежат.

— Ружье унесли с патронами?

— Только ружье. Без патронов. Я его в ремонт сдавал — курок сбился. В четверг взял в мастерской, хотел отнести на квартиру, — конюх покашлял, — чтобы, значит, хранить по всем правилам, как зеницу ока. А в продмаг пиво привезли. Я занял очередь. Домой бежать далеко, отнес ружье в конюшню.

— Вы помните хорошо, что повесили его в конюшне на этот именно гвоздь?

— В пятницу утром висело. — Конюх опять поморщился, потрогал затылок. — Болит! Пойду лягу. А документы на ружье, если разрешите, жена принесет.

— Да, конечно.

«Крутит, — отметил про себя Фомин. — Участковый, что ли, напугал ответственностью за небрежное хранение?» Фомин знал, что при дяде Егоре конюшня на ночь не запиралась. А сейчас? Шилов пояснил, что и сейчас строжайше запрещено запирать лошадей на замок. Вдруг пожар? Не успеешь вывести, сгорят. Это правило, распространенное повсеместно, конечно, облегчало подросткам угон лошадей из деревенских конюшен. Но фабричная ведь находится на охраняемой территории.

— Пройдемте к воротам, — предложил Фомин конюху. — Утром вы увидели их открытыми?

— Взламывают! Я заколачиваю. Опять взламывают. Опять заколачиваю.

— Понятно…

Приблизившись к воротам, Фомин увидел нечто весьма любопытное. Нижний брус, вдвинутый в железные скобы, был приколочен к деревянным створкам новехонькими гвоздями с блестящими шляпками. И никаких ржавых следов от старых гвоздей, которыми, как уверяет Шилов, он «опять и опять» заколачивает ворота после каждого угона. А верхний брус? Фомин дотянулся, слегка толкнул брус и еле успел отскочить. Брус вырвался из железных скоб и тяжело грохнулся на землю.

— Спокойно! — посоветовал Фомин конюху и вытащил зубами занозу из ладони. — Значит, заколачиваете и заколачиваете? Да вы сегодня первый раз вбили гвозди в брус. И сделали это потому, что пропало ружье и вы хотели ввести милицию в заблуждение, показать себя более ответственным человеком, чем вы есть на самом деле. А до сих пор лошадникам было нетрудно отодвигать брусья и открывать ворота. И вам было нетрудно восстанавливать всю вашу бутафорию. Я правильно объясняю?