Исповедник - Дэниел Сильва

Время от времени старик в сутане останавливался, чтобы перекинуться парой слов с ватиканскими садовниками. По натуре он был человеком любопытным и считал себя в некотором роде ботаником. Иногда старик брал в руки садовые ножницы и помогал подрезать розы. Однажды сопровождающий гвардеец обнаружил его стоящим на четвереньках и, предположив худшее, вызвал «скорую помощь», а сам поспешил к главе Римско-католической церкви, который, как выяснилось, всего лишь решил вырвать сорняк.

Самые близкие видели, что святой отец чем-то обеспокоен. Добродушие и обаяние, казавшиеся ласковым дыханием весны после тягостно-суровых последних дней Поляка, померкли. Сестра Тереза, непреклонная монахиня из Венеции, управлявшая папским хозяйством, обратила внимание на явную потерю аппетита. Даже сладкие бисквиты, которые обычно подавали по утрам с кофе, все чаще оставались нетронутыми. Нередко, входя в папский кабинет на третьем этаже Папского дворца, она заставала понтифика распростертым на полу, погруженным в молитву, с закрытыми глазами.

Карл Брюннер, командир швейцарских гвардейцев, стал замечать, что святой отец подолгу простаивает на ватиканских стенах, устремив взгляд за Тибр, предаваясь тяжелым раздумьям. На протяжении многих лет Брюннер охранял Поляка и видел, как сильно сказалось на нем бремя папской власти. В разговоре с сестрой Терезой он сказал, что такова доля каждого папы – нести на своих плечах тяжкий груз ответственности.

Время от времени даже самые праведные выходят из себя. Уверен, Господь даст ему силы, чтобы все преодолеть. Мы еще увидим прежнего Пьетро.

Сестра Тереза не разделяла его уверенности. Уж кто-кто, а она хорошо знала, как сильно не хотел Пьетро Лукчези браться за эту работу. Приехав в Рим на похороны Иоанна Павла II и для участия в конклаве, которому предстояло избрать его преемника, тихоголосый и малорослый кардинал из Венеции даже не входил в расширенный список возможных кандидатов, потому как явно не обладал качествами, необходимыми главе Римско-католической церкви.

Впрочем, ничто в его поведении и не указывало на стремление занять Святой престол. Те пятнадцать лет, которые он проработал в Римской курии, были самыми несчастными в его карьере, и он не испытывал ни малейшего желания возвращаться в эту деревеньку на Тибре, с ее вечными интригами и кознями, даже в качестве хозяина и правителя. Лукчези намеревался отдать свой голос за архиепископа из Буэнос-Айреса, с которым он подружился во время поездки в Латинскую Америку, и спокойно вернуться в Венецию.

Но не все на конклаве пошло так, как первоначально намечалось. Подобно своим предшественникам, исполнявшим эту процедуру на протяжении многих веков, Лукчези и его коллеги, другие князья церкви, общим числом в сто тридцать человек, торжественной процессией и с пением латинского гимна «Veni Creator Spiritus» вошли в Сикстинскую капеллу. Они собрались под знаменитой фреской «Страшный суд» Микеланджело, изображающей души несчастных грешников, которые поднимаются на небеса, чтобы испытать на себе гнев Господа, и молитвой призвали Святой Дух направить их выбор. После этого кардиналы поочередно выступали вперед, и каждый, возложив руку на Священное Писание, приносил клятву хранить вечное молчание. Затем церемониймейстер скомандовал: «Extra Omnes» – «Всем выйти», – и конклав начался по-настоящему.

Поляк вовсе не собирался оставлять вопрос об избрании следующего папы целиком в ведении Святого Духа. Он ввел в коллегию кардиналов тех прелатов, которые во многом разделяли его взгляды, сторонников жесткой линии, доктринеров, твердо вознамерившихся любой ценой сохранить строгую церковную дисциплину и власть Рима. Их кандидатом стал итальянец, креатура Римской курии, государственный секретарь, кардинал Марко Бриндизи.

Умеренных объединяли другие идеи. Они мечтали о пасторальном папстве и хотели видеть на троне Святого Петра мягкого и набожного человека, готового поделиться властью с епископами и ограничить влияние курии, способного преодолеть границы не только географические, но и конфессиональные, чтобы заняться излечением язв в разных уголках мира, охваченных войной и пораженных бедностью. Умеренных устраивал только неевропеец. Они полагали, что настала очередь папы из страны «третьего мира».

Первое голосование явило безнадежный раскол, и вскоре обе фракции приступили к поиску пути выхода из создавшегося тупикового положения. При последнем голосовании первого дня всплыло новое имя. Пьетро Лукчези, патриарх Венеции, получил пять голосов. Услышав свое пятикратно повторенное имя, Лукчези опустил глаза и заметно побледнел. А немного погодя, когда бюллетени были опущены в неро, специальный сосуд для сожжения, некоторые из участников конклава заметили, что их собрат из Венеции молится.

В тот вечер Лукчези вежливо, но твердо отклонил предложение группы кардиналов пообедать с ними и удалился в отведенную ему комнату в дормитории Святой Марты, где предался молитвам и размышлениям. Он хорошо знал правила работы конклава и представлял, что будет дальше. Подобно Христу в Гефсиманском саду, Лукчези умолял Господа избавить его от непосильной ноши – избрать кого-то другого.

Но на следующее утро число его сторонников увеличилось, приближаясь к двум третям большинства, необходимым для избрания папы. При следующем голосовании, состоявшемся перед обеденным перерывом, Лукчези недостало лишь десяти голосов. Слишком взволнованный, чтобы принимать пищу, он снова уединился в своей комнате, обратившись к Богу перед тем, как вернуться в священную палату Сикстинской часовни для участия в голосовании, которое, в чем у него не было сомнений, вознесет его на престол Святого Петра. Молча и сосредоточенно наблюдал Лукчези за тем, как кардиналы один за другим опускают сложенные вдвое листки в золотой потир, служащий урной для голосования, и произносят слова торжественной клятвы: «Призываю в свидетели Господа нашего Иисуса Христа, что отдаю голос свой за того, кого полагаю достойным пред Богом». Бюллетени проверили и перепроверили, а затем был объявлен результат. За Лукчези отдали голоса сто пятнадцать участников конклава. Подошедший camerlengo[4] задал ему тот же вопрос, на который отвечали сотни новоизбранных пап:

– Принимаешь ли ты свое каноническое избрание верховным понтификом?

Последовала долгая пауза, вызвавшая немалое напряжение в палате, и затем Пьетро Лукчези ответил:

– Плечи мои недостаточно широки, чтобы нести доверенную вами ношу, но я постараюсь, полагаясь на помощь Христа Спасителя. Accepto.[5]

– Какое имя ты желаешь принять?

– Павел Седьмой, – ответил Лукчези.

Кардиналы потянулись к новоизбранному папе, чтобы обнять его и заверить в верности и преданности. Потом Лукчези препроводили в красную палату, известную как camera lacrimatoria, «комната плача», где на несколько минут оставили одного, прежде чем отвести для примерки сутаны, пошивом которых для пап занимаются братья Гаммарелли, портные понтифика. Из трех готовых Лукчези выбрал самую маленькую, но все равно выглядел в ней мальчиком, надевшим отцовскую рубаху, а когда вышел на огромную лоджию собора Святого Петра, чтобы поприветствовать Рим и мир, голова его едва виднелась над балюстрадой. Кто-то из швейцарских гвардейцев принес скамеечку, и ошеломленная толпа собравшихся на площади загудела. Едва не лишившийся дара речи комментатор итальянского телевидения назвал новоявленного папу «Пьетро Невероятным».

Кардинал Марко Бриндизи, глава сторонников жесткой линии, в частном разговоре окрестил его папой Случайным I.

Ватиканисты единодушно заявили, что ничего другого от разделенного конклава ожидать и не стоило. Пьетро Лукчези был компромиссной фигурой. Выданный новому папе мандат не давал ему права предпринимать далеко идущие инициативы. Битва за душу и сердце церкви, утверждали специалисты, отложена на будущее.

Но католические реакционеры отнеслись к избранию Лукчези без подобного благодушия. Воинственному крылу новый папа напоминал другого венецианца, неуклюжего Ронкалли, виновника всех бед, случившихся на Втором Ватиканском соборе.

После вынесения конклавом решения прошло всего несколько часов, а на веб-сайтах сторонников твердой линии уже появились грозные предупреждения и мрачные предсказания в отношении того, что принесет ближайшее будущее. Публичные заявления и проповеди Лукчези подверглись самому тщательному изучению на предмет обнаружения в них свидетельств неортодоксальности. Результаты изысканий пришлись не по вкусу реакционерам. Лукчези представляет собой проблему – таков был их вывод. За новым папой нужен глаз да глаз. Строгий контроль. Руководству курии должно позаботиться о том, чтобы венецианец не попытался выйти за рамки отведенной ему роли: быть папой-смотрителем.