Тартарен из Тараскона (сборник) - Альфонс Доде

Доде не расставался с Тартареном более двадцати лет. Отдельные части трилогии как бы обозначали различные отрезки пути, им пройденные. От лирических рассказов «Писем с мельницы» и беззаботной веселости первой части «Тартарена из Тараскона» он пришел к горькому юмору и едкой иронии. К «Порт-Тараскону» особенно применимы слова Золя, сказанные им по поводу манеры Доде смеяться и высмеивать: «Оружие Доде – ирония, тонкая и острая, как шпага».

Читатели впервые познакомились с романом «Сафо» в 1884 году, когда он фельетонами печатался в газете «Эко де Пари». Тема романа, казалось, была не нова. Проституткам, куртизанкам, дамам полусвета посвящали свои произведения многие французские писатели. О них писали и друзья Доде – Эдмон Гонкур («Девка Элиза»), Эмиль Золя («Нана»), Ги де Мопассан (рассказы). Но Доде удалось подойти к этой теме по-своему. Бурная молодость Доде позволила ему соприкоснуться и с этим миром, порожденным буржуазными отношениями. Подруги художников и поэтов часто бывали детьми улицы. Они входили в круг художественной богемы не без надежд, но дальнейшая их судьба редко отличалась от судьбы ординарной проститутки. Достигнув известности и состояния, творцы прекрасного бросали своих подруг без всякого сожаления и угрызения совести. В романе таких историй много. Все эти Каудали, Ла Гурнери, Дежуа, Эдзано эгоистичны и жестоки. Они лишены человечности, грубы и равнодушны. Только некоторым из куртизанок, наиболее хищным и удачливым, случается урвать у своих любовников какую-то долю их богатства, и тогда они живут, как Роса и ее подруги, похваляясь своей известностью и своими громкими именами, прославленными в определенных кругах общества не менее, чем имена крупных поэтов или полководцев. Но это единицы. Обычная их судьба – улица, голод, преждевременная старость.

Но бывает и так, что сила привычки затягивает в омут порока вполне респектабельных людей. Перед героем романа – Жаном Госсеном все время маячит история композитора де Поттера, бросившего семью и дом ради стареющей вульгарной куртизанки Росы. Редко, но бывает, что в потребителе живого товара пробуждается совесть, и, потрясенный человеческой привязанностью своей жертвы, он переживает тяжелую драму (Дешелет). Но все это исключения. Нормой является поведение Курбебесса, который с легкостью бросает свою любовницу после десятилетней связи. Жан Госсен д'Арменди тоже исключение. Он полюбил Фанни Легран, по прозванию Сафо, настоящей любовью, но мораль его среды не позволяет ему до конца отдаться чувству. Слабохарактерный, безвольный, он борется с самим собой, мечется между страстью и «долгом» в буржуазном понимании этого слова, ревнует Фанни ко всем ее бывшим любовникам, страдает сам и заставляет страдать свою подругу. В конце концов перед нами вырастает весьма заурядная личность, неспособная восстать против условной морали, жалкая пародия на кавалера де Грие из «Манон Леско», с которым любили сравнивать Жана во времена Доде. Иное дело Фанни Легран. Она наделена незаурядными качествами: умна, начитанна, талантлива, у нее хороший голос, она сама себе аккомпанирует на фортепьяно. От всего ее облика исходит подлинное обаяние. Она способна искренне любить, способна жертвовать собой. С беспримерным мужеством борется она за право быть человеком. В трудную минуту Фанни готова пожертвовать всеми своими сбережениями, чтобы выручить попавшего в беду Сезера, готова отказаться от своего счастья и пойти за отверженным обществом человеком.

В 1886 году Поль Лафарг опубликовал статью о романе «Сафо», статью остроумную, хлесткую, но не во всем справедливую. Известно, что талантливый критик-марксист не всегда был прав в своих оценках, что он упрощал творчество крупных художников, был запальчив во время спора. Статья о «Сафо» не явилась исключением. Лафарг назвал роман «буржуазным» и обвинил автора в том, что тот изобразил в своем произведении «идеал дешевой любовницы», иными словами, сомкнулся в своих взглядах со взглядами буржуа на проституцию…

Роман «Сафо» не свободен от недостатков, но написан он, конечно, не для того, чтобы пикантными подробностями пощекотать нервы буржуазных бездельников. У Доде, несомненно, были весьма серьезные и гуманные намерения. Друзья поздравляли Доде с успехом, и нельзя не согласиться с Эдмоном Гонкуром, что роман «Сафо» – «самая человечная книга» Альфонса Доде.

Доде не всегда последователен в оценке своих героев. Желание оправдать эгоистические поступки Жана заставляет его повторять банальные фразы о коварстве продажных женщин, о зле, которое они наносят семье и обществу. Но объективный смысл романа воспринимается нами как осуждение социальных условий, принижающих достоинство женщины, опошляющих любовь.

Доде был наделен тем счастливым талантом, которому свойственно создавать образы-типы. Именно к таким образам-типам можно отнести и Тартарена, и Руместана, и Поля Астье. Художественный вклад писателя во французскую литературу очень значителен. Черпая материал из живой действительности, опираясь всегда на свои наблюдения, Доде не был рабом фактов. Творческое воображение, талант давали ему возможность создавать произведения большой жизненной правды, а его природная доброта, хотя и не обретала политической целеустремленности, все же связывала его с демократически настроенными общественными кругами. «Он, – по словам А. Франса, – поднимал униженных… воодушевлял слабых».

А. Пузиков

Необычайные приключения Тартарена из Тараскона

Другу моему ГОНЗАГУ ПРИВА

Во Франции все немножко тарасконцы.

Эпизод первый

В Тарасконе

I

Сад с баобабом

Мое первое посещение Тартарена из Тараскона я запомнил на всю жизнь; с тех пор прошло лет двенадцать-пятнадцать, а я все так ясно вижу, словно это было вчера. Бесстрашный Тартарен жил тогда при въезде в город, в третьем доме налево по Авиньонской дороге. Хорошенькая тарасконская вилла, впереди садик, сзади балкон, ослепительно белые стены, зеленые ставни, а у калитки – целый выводок маленьких савояров, играющих в классы или дремлющих на самом солнцепеке, подставив под голову ящик для чистки обуви.

Снаружи дом ничего особенного собою не представлял.

Никому бы и в голову не пришло, что перед ним жилище героя. Но стоило войти внутрь, и – ах, черт побери!..

Во всем строении, от погреба до чердака, чувствовалось нечто героическое, даже в саду!..

О, сад Тартарена! Другого такого не было во всей Европе! Ни одного местного дерева, ни одного французского цветка, сплошь экзотические растения: камедные деревья, бутылочные тыквы, хлопчатник, кокосовые пальмы, манго, бананы, пальмы, баобаб, индийские смоковницы, кактусы, берберийские фиговые деревья, – можно было подумать, что вы в Центральной Африке, за десять тысяч миль от Тараскона. Конечно, все это не достигало здесь своей естественной величины: так, например, кокосовые пальмы были ничуть не выше свеклы, а баобаб (дерево-великан, arbos gigantea) превосходно чувствовал себя в горшке из-под резеды. Ну и что же? Для Тараскона и это было хорошо, и те высокопочтенные горожане, которые по воскресеньям удостаивались чести полюбоваться Тартареновым баобабом, возвращались домой в полном восторге.

Можете себе представить, с каким волнением проходил я впервые по этому чудесному саду! Но что я испытал, когда меня провели в кабинет героя!..

Кабинет Тартарена – одна из городских достопримечательностей – выходил окнами в сад, а баобаб произрастал как раз против стеклянной двери кабинета.

Вообразите большую комнату, сверху донизу увешанную ружьями и саблями; все виды оружия всех стран мира были здесь налицо: карабины, пищали, мушкетоны, ножи корсиканские, ножи каталонские, ножи-револьверы, ножи-кинжалы, малайские криссы, караибские стрелы, кремневые стрелы, железные перчатки, кастеты, готтентотские палицы, мексиканские лассо, – чего-чего тут только не было!

И словно для того, чтобы душа у вас совсем ушла в пятки, на стальных лезвиях и на ружейных прикладах сверкало могучее, беспощадное солнце… Единственно, что вас несколько успокаивало, это умиротворяющий дух порядка и чистоты, царивший над всеми этими орудиями истребления. Всему здесь было определено свое место, все сияло, блестело, все имело, точно в аптеке, свой ярлычок; кое-где виднелась краткая заботливая надпись:

«Стрелы отравлены, не прикасайтесь!»

Или:

«Ружья заряжены, осторожно!»

Если б не эти надписи, я бы не отважился сюда войти.

Посреди кабинета стоял круглый столик. На столике бутылка рому, турецкий кисет, «Путешествие капитана Кука», романы Купера, Густава Эмара, рассказы об охоте – охоте на медведя, соколиной охоте, охоте на слонов и т. д. А за столиком сидел человек лет сорока – сорока пяти, низенький, толстый, коренастый, краснолицый, в жилетке и фланелевых кальсонах, с густой, коротко подстриженной бородкой и горящими глазами; в одной руке он держал книгу, а другой размахивал громадной трубкой с железной покрышкой и, читая какой-нибудь сногсшибательный рассказ об охотниках за скальпами, оттопыривал нижнюю губу и строил ужасную гримасу, что придавало симпатичному лицу скромного тарасконского рантье выражение той же добродушной свирепости, какою дышал весь дом.