Мистика и реальность в Сибири. Свидетельства миссионеров. Журнал «Православный Благовестник» - Всеволод Липатов

Суд и расправа, вплоть до смертной казни, чинимые китайцами, укрепляют в последних мысль, что китайские дзин-гуя для них все, сильнее русской власти. Местные русские аборигены передают, что престиж русских и русской власти окончательно подорван китайцами в тайге.

Входит, например, китаец в юрту инородца и последний униженно ему кланяется, на что китаец отвечает ему легким кивком головы. При входе русского инородец не проявляет такого внимания. Очевидно, китайца он не только страшится, но и питает к нему за его силу известное, хотя бы и трусливое, почтение.

Китайцы ни перед чем не останавливаются, чтобы подорвать престиж русских и русской власти в глазах инородцев. Они усердно распространяют среди инородцев слухи, что русские собираются обратить их в православие, обложить их промыслы высокими налогами, запретить ловлю рыбы, отыскивать женьшень, и собираются брать инородцев, особенно грамотных, в солдаты. Этим они достигают того, что инородцы считают русских за притеснителей, и внедряется постепенно враждебность к русской грамоте. Китайцы упорно мешают проникать в среду инородцев русской культуре, языку, религии и т.п., другими словами – мешают ассимиляции инородцев с русскими. Насколько пришлые китайцы сумели успешно окитаить инородцев, это видно из того, что гольды и орочоны празднуют уже китайский новый год, почитают маньчжурского бога «мяу», а их шаманы заимствовали многое от маньчжурских шаманов».

Если не знать, что эта заметка была опубликована в 1908 году, то можно легко себе представить, что это современный новостной сюжет с Дальнего Востока. Есть о чем задуматься, и вспомнить, что во времена Советской власти, границы все же были на надежном замке. Во всяком случае, такого засилья китайцами не наблюдалось. Хотя история взаимоотношений с китайцами началась задолго до этого. Сразу после похода Ермака, когда царь Иван IV Грозный узнал о вновь присоединенных Сибирских «землицах», то был весьма рассержен и испуган, так как боялся войны с загадочным соседом Китаем. У больного царя возникло сильное опасение, что в далекой и неизвестной стране будут сильно возражать против столь сильного продвижения русских на восток. Но обошлось. Китайцы пошли другим путем.

Вообще-то жизнь у миссионеров была далеко не сахар. И можно только поражаться духу и воле таких людей, не просто выживающих, но еще проповедующих святую веру у язычников. Особенно сильное впечатление производит цикл статей камчатского миссионера иеромонаха Нестора. Сейчас даже трудно себе представить, в каких невыносимых условиях приходилось ему жить на Камчатке, и при этом сохраняя присутствие духа. Нестор в своих статьях безыскусно описывал свое тяжкое житье-бытье в суровом крае.

«Не буду скрывать: живется мне очень тяжело. Холод здесь просто невозможный! В 28 – 30 градусов холода здесь говорят, что еще тепло, но сейчас 45 – 48 градусов; это – уж такая некультурность, что я от холода чуть не задыхаюсь. Когда выхожу на улицу, то на себя надеваю оленью шкуру – кулянку, на голову – малахай, на ноги – торбасы и превращаюсь в камчадала. Мое ежедневное меню не разнообразно: оленина сырая, мерзлая строганина, рыба – нельма. По дороге в ближайшие селения встречаюсь с волками, медведями, а однажды видел самого господина соболя: это – наш аристократ и стоит уже 120 рублей, а два года тому назад его цена была – 4 – 7 рублей… американцы очень скупают соболиные меха.

В Гижиге (том селении, где я живу) народ – русский и страшно изленившийся.

Часто я хожу по домам и заставляю работать. Спасибо и за то, что слушают и не сердятся. Вообще любят проповеди и чрез проповедь, я кое-чего успел достигнуть. Борюсь против грехов с нарушением седьмой заповеди. Тут самые невозможные разновидности!..

Потом здесь развито самое разнообразное употребление табака: курят, нюхают, кладут в зубы и на зубы и в нос – и мужчины, и женщины, и дети с 8 лет!

Теперь послушались: бросают это удовольствие.

22 октября я совершал крестный ход в селение Кушку с тем Казанским образом Божией Матери, которым камчатскую миссию благословил архиепископ Димитрий. Но праздник вышел не очень праздничный: на голодный желудок плохо праздновать. Я уже писал, что весь Гижинский округ постигло великое бедствие: наводнение уничтожило у инородцев всю рыбу и корм для собак, даже одежду. Я уже писал о вопиющем голоде. И хоть бы нашелся добрый человек помочь горю, хоть бы одеть чем-нибудь этих несчастных! А то приезжаю в юрту, – вся семья буквально голая и все плачут… И я плачу, но от этого никому не легче. Ведь 48 градусов морозу, а тунгусы голыми сидят в юртах, а юрта – это страшная, темная яма. Это просто ад какой-то, только холодный. Эта юрта-яма вырыта на 1 ½ сажени в глубину и довольно просторная. Вход в нее следующий: сверху дыра в аршин величиною и в нее продето бревно, вертикально упирающееся в земляной пол юрты. Вокруг бревна на полу разложен костер. И вот кому угодно попасть в юрту, должен сесть верхом на это бревно и спуститься вниз… Удобство маленькое.

Греться можно только у костра; земля – это стены юрты, лед и вовсе промерзлая масса!

Если камчадалам не будет оказана основательная помощь, Камчатка запустеет запустением вечным, – пока японцы ею не завладеют. Туземцы же так ослаблены голодом и болезнями, что мрут, как мухи.

Напишите где-нибудь о несчастных камчадалах: неужели вопли и стоны голодных и холодных не услышит ни одна душа христианская?

Лично я чувствую себя скверно в отношении здоровья. Во время одной поездки я попал в страшный снежный буран. Отсиживаясь три дня в сугробе, и я простудил себе голову. Теперь в голове страшные боли – до сумасшествия. Сначала совсем даже оглох, теперь одно ухо слышит уже. И за то, слава Богу. Потом ноги стали отекать, появились какие-то синие пятна. Не знаю, что дальше будет; не посинеть бы вовсе. Но какие здесь ужасные бураны! На один шаг ровно ничего не видно! И эта снежная стена сразу точно придавливает людей. Меня в один миг забросало с ног до головы снегом. Только и успевал руками отгребать сугроб над головою. И сидели впроголодь три дня под снегом вместе с собаками, которые тоже соблюдали строгую диету.

Отдыхаю только за богослужением. Служба у нас хорошая, и длинная и частая, – я часто читаю акафисты, которые всем нравятся.

Несчастие мое: мои сотрудники! Все расстраивают… церковь же моя освящена епископом Иннокентием, впоследствии митрополитом, – в 1844 году.

На высокой горе, называемой «Бабушка», митрополит Иннокентий собственноручно водрузил крест. Это – наша святыня. Вспомните меня на Святой Пасхе и пожалейте: и красного яйца у меня нынче не будет, – не как у всех православных христиан!

Немного вернусь к нашему наводнению. Здесь размыло много могил, и все покойники оказались нетленными, – как замерзли поверх земли, так на веки и остались ледяными глыбами…

Не хотел бы я такого нетления. Хоть бы умереть-то в своей России – без камчатского нетления.

Простите. Помолитесь и за меня.

Это письмо пишу и отправляю совершенно неожиданно. Из Гижиги обычная почта ушла 20-го января, а 26-го прибыл нарочный из Петропавловска.

Голод, оказывается, и там страшный. Нарочный едет через Охотск во Владивосток с экстренным докладом к высшему начальству о том, что приехавшие в Петропавловск переселенцы от климата и голода помирают и что провизию необходимо доставить с первыми пароходами. Да, с голодом везде еще можно бороться, но в Камчатке голод – это совсем худо: рыбы нет, хлеба не существует, оленины не достать, дорог никаких! Для голодающих один исход: смерть; и чем больше борьбы с нею, тем более страданий. В 1901 году здесь вымирали целые семьи. Вообще здешний край для непривычных переселенцев – верная могила».

Иеромонах Нестор жаловался не только на климат и голод, на безбожников-язычников и русских, нарушавших основные заповеди. Доставалось ему и от властей. Он лишь констатировал факты. Но картина местной жизни открывается, мягко говоря, удручающей.

В одной из своих статей проповедник вспоминал молодого учителя, только что приехавшего на Камчатку. Предыдущего педагога уволили за нехорошее поведение, Нестор не уточнял за что. Кстати, я заметил одну особенность в статьях миссионеров. Они никогда впрямую не говорят, что такого натворил человек, ограничиваясь лишь намеками, зачастую даже не называя его имени. И можно лишь косвенно предположить, дочитав публикацию до конца, что в данном случае, бывший учитель вел беспутный образ жизни, мало уделяя своего времени учению детей, зато, активно общался с криминальными элементами – ссыльными, которых здесь было предостаточно. Выгнанный учитель решил свою злобу за увольнение, выместить на сменившем коллеге. Тот приехал вместе с Нестором, возвращавшимся из командировки. Иеромонах был приятно удивлен воспитанием и образованием нового учителя, они сдружились, и потому оказывал ему всемерную помощь, когда тот обустраивался на новом месте. Но спокойной жизни у преподавателя не получилось. Его предшественник подговорил местных ссыльных, и они несколько раз избивали учителя, угрожали ему оружием и даже врывались в класс во время урока. Нестор жаловался местным и окружным властям, но те закрывали глаза. Зато после писем церковнослужителя начальникам, бандиты совсем распоясались, угрожая кровавой расправой даже Нестору. Поэтому он перебрался к своему другу в школу, чтобы вместе достойно встречать несчастия. Дело дошло даже до того, что местные казаки на свой страх и риск организовали вооруженную защиту учителю, но окружной воевода начал им угрожать наказанием, мотивируя это тем, что он здесь самый главный начальник, а не какой-то там поп. Все закончилось тем, что бандитствующего учителя и его подручных-ссыльных выслали из Гижиги по другим поселениям края.