Триумф блицкрига - Герман Романов

— Я сильно беспокоюсь за состояние нашего фюрера.

Мозг, вначале реагировавший на слова автоматически, уже возвращался к нормальному осмыслению событий.

— Сюда уже выехали доктора Моррель и Хизе. Может быть, нам стоит еще телеграфировать в Берлин, ведь там много специализированных клиник и опытных врачей.

— Господин полковник! Вы занимайтесь своим делом, а я своим. Позвольте мне самому решать…

«А ведь ты, братец, сильно испугался предложения адъютанта! Держишься за свое место зубами — еще бы, личный врач Гитлера», — с усмешкой подумал Андрей и осекся, ведь в комнате говорили по-немецки, а он все понимал, будто в голове завелся синхронный переводчик, и «герр оберст» превратился в «господина полковника», а «артц» стал «врачом».

Открытие ошарашило Андрея — ведь языка Шиллера и Гете он не знал, так, пару-тройку десятков слов. И Родионов попробовал выговорить «мама», еле шевеля языком.

— Муттер! — словно со стороны он услышал это слово, но разум воспринимал его как «мама». И тут же как бы подсказал — ты немец, а потому и говоришь на своем природном языке.

— Мой фюрер! — воскликнул адъютант, и его теплые пальцы прикоснулись к руке. Андрей с трудом открыл глаза — потребовалась долгая минута, прежде чем зрение сфокусировалось, потихоньку очертились контуры человеческих тел, и вскоре стали отчетливо видны малейшие черточки на чуть побледневших лицах врача и адъютанта.

— Мы не сразу узнали, что с вами такое несчастье приключилось, мой фюрер! — Шмундт посмотрел каким-то собачьим взглядом. — Но когда прошло три минуты, а вы не закрыли кран с водой, ваш камердинер сразу к двери бросился. А вы там на полу лежите, мой фюрер. Весь в крови…

Адъютант сглотнул, да так, что кадык качнулся вверх-вниз. Андрей сразу отметил — вроде зрелый мужик, а руки заметно дрожат от страха за любимого вождя, что мразью первостатейной является.

— Я долго был без сознания? Какие есть новости? — с наигранной тяжестью в голосе спросил Андрей, демонстрируя слабость. Он еще никак не мог решить, что ему следует делать в этой новой ипостаси, а потому решил выиграть немного времени.

— Три часа, не больше, — первым ответил Брандт. — Вам следует полежать, мой фюрер. И нужно сделать рентген головы…

— Оставьте, я в порядке. Шмундт?!

— Получена радиограмма — час назад танки Гудериана подошли к Булони, мой фюрер! — ликующим голосом произнес полковник. — Французская армия рассечена, британским дивизиям можно закрыть путь к Дюнкерку!

— Они дерутся как черти, герр гауптман! — денщик Эрик Бек посмотрел на своего офицера.

— Ничего, мы уже переправились через этот проклятый канал и дадим им прикурить!

Капитан Ханс фон Люк поправил висящую на перевязи забинтованную руку. Три дня назад осколком ему перебило кончики фаланг пальцев, но офицер остался в строю. А помог ему именно Бек — молодой парень наскоро перевязал потерявшего сознание командира и целый километр нес его на руках до полевого медпункта.

Бои были напряженные, особенно у канала Ла-Бассе, который перекрывал 7-й танковой дивизии генерала Роммеля путь на северо-запад, к Дюнкерку. Англичане дрались ожесточенно, пытаясь преградить дорогу немецким танкам к единственному порту, где началась лихорадочная подготовка к эвакуации десяти британских экспедиционных дивизий.

И сейчас, в отчаянной попытке сбить переправившихся мотоциклистов Люка с захваченного ими плацдарма, англичане во второй раз пустили в ход свои танки. Первую атаку немцы отбили с превеликим трудом — тихоходные «Матильды» имели толстую «шкуру» и оказались практически неуязвимыми для германских противотанковых орудий и танковых пушек.

Капитан с нарастающим напряжением смотрел на приближающиеся танки, их было много, десятка два. За ними бежали «томми» в своих шутовских касках, похожих на перевернутые тарелки. Пехотинцы стреляли из винтовок и пулеметов, но спешенные мотоциклисты не обращали на свистящие пули никакого внимания.

Расчеты копошились у маленьких противотанковых пушек — напрасная затея, Люк хорошо видел в бинокль, как рикошетируют 37 мм снаряды от лобовой брони танков. Но командир эскадрона знал, что за его спиной, на том берегу канала, генерал подготовил для британцев неприятный сюрприз…

Чудовищный смерч пронесся над полем боя. Как тяжелая кувалда сминает одним ударом картонную коробку, так и мощные немецкие зенитки, длинноствольные 88 мм орудия, прошлись по английским танкам, дырявя их насквозь и срывая башни.

Среди дюжины погребальных костров разбитых танков дымились и три ранее неуязвимые «Матильды» — даже их толстая броня не спасала от смертоносных попаданий.

Остальные английские танки под прикрытием завесы от чадящих собратьев поползли назад на максимальной скорости. Впереди них, в частоколе грибных разрывов, поспешно отходили и «томми» — Роммель для отражения атаки, кроме зениток, стянул еще два гаубичных дивизиона.

— Победа! Победа, господин гауптман! — денщик, как и все мотоциклисты, не смог сдержать ликования.

— Нет, мой милый Эрик, — улыбнулся краешками губ капитан. — Мы лишь приоткрыли себе дорогу на Дюнкерк. Теперь нашей дивизии надо поспешать и подойти к городу с юга. А если промешкаем, то с востока туда ворвутся панцеры «Шнелле-Хайнца» — он медлить не любит!

«Танки Гудериана прорвались к Ла-Маншу?!» Так, кое-что проясняется, и со временем наконец стало ясно!

Андрей теперь был уверен, что сейчас последняя декада мая 1940 года, примерно 22–23-е число, точную дату он не помнил. От начала наступления германских войск 10 мая по плану «Гельб» прошло чуть меньше двух недель, когда танки преодолели Арденны и стремительно дошли до Ла-Манша. Теперь союзникам придется несладко.

«Да шут с ними! — решил про себя Родионов и задал сам себе извечный русский вопрос: — А мне-то в этой шкуре что делать?»

Прошла добрая четверть часа, пока Андрей напряженно размышлял над этим вопросом. Шмундт вышел из бункера (а что это ставка возле Мюнстера, Андрей не сомневался), слуга, врач и еще один адъютант в эсэсовской форме, Шауб, его не беспокоили, даже дышали через раз, считая, что их фюрер опять впал в беспамятство.

Вариантов дальнейшего существования после тяжкого размышления вырисовалось только три, один другого не лучше. Самый простой — пустить себе пулю в лоб. Плюс — смерть Гитлера смешает карты нацистам. Минус — после короткой драчки за власть утвердится какой-нибудь Гесс или Геринг, или еще кто поумнее фюрера. Время у них для выбора есть — после победы над Францией англичане на какое-то время станут не опасными, а СССР, в чем он был твердо уверен, ранее 1942 года к войне не подготовится.

Вариант второй примерно с такими же для него последствиями, потому сумасшедшим или недееспособным прикидываться не стоит. Плюсы практически отсутствуют, а минусы все те же.

Над третьим вариантом Андрей размышлял подольше и решил прибегнуть именно к нему. Цель понятна — оставаясь фюрером, постараться выдержать проверку «на вшивость» так, чтобы ни одна нацистская сволочь не заподозрила, что в шкуре обожаемого Гитлера сидит совсем другой, кто их ненавидит и готов с дерьмом смешать.

Нужно только месяц-другой продержаться, войти в курс дел, а там начать думать, как Сталину помочь, войну с Германией не допустить. Многомиллионных жертв и разрушений не будет, и оба его деда, что на фронте погибли, живыми останутся. СССР и Германия сейчас чуть ли не союзники, так пусть таковыми и пребывают, согласно завету «железного канцлера». А он не допустит этой кровавой войны.

Положительный результат несомненный, несмотря на то, что придется в этой поганой шкуре долго жить. Однако минусы есть — если заподозрят, что «царь-то не настоящий», то нацистские бонзы запросто могут поступить с ним по второму варианту. А потому придется играть роль фюрера очень убедительно, и эта травма, полученная в ванной, должна помочь.

Андрей решил именно на нее ссылаться и всех убеждать, что фюрер приложился головушкой капитально, немного расстроив себе мозги. Пусть делают снисхождение в части новых, неожиданных, поступков и частичной амнезии — нужно только очень убедительно играть роль. Хотя бы на эти несколько дней прикинуться больным, ведь Брандт подтвердит случившееся с Гитлером несчастье и все обоснует как нужно другим врачам, которые скоро подъедут. Главное — убедить медикуса сделать правильные выводы.

«То, что случилось со мной, — невероятная вещь. Такого просто не может быть! Но оно есть! А потому нужно жить, раз выпал такой расклад… Карма, видать, такая! Один случай на миллион… Нет! На миллион миллионов, что так могло произойти… А может, так было изначально предначертано судьбой и это мой долг? Да, скорее всего, так и есть…» — решил про себя Андрей и стал проваливаться в трясину забытья. Он уже не играл — усталость пригибала свинцом, и немилосердно болело разбитое, начавшее опухать синевой лицо.