Триумф блицкрига - Герман Романов

Андрей внимательно обвел глазами собравшийся в зале генералитет и задержал взгляд на командующем кригсмарине:

— Каково ваше мнение, Редер?

Сухощавый моряк с глазами голодной лисы, в черном мундире с золотистыми нашивками на рукаве, промедлил с ответом, и это сразу не понравилось. И тут Андрей сообразил — адмирал все время чуть заметно морщился и старательно отводил взгляд.

«Так он просто испугался! — мысль на секунду ошарашила. — Знаменитый Редер до дрожи боится англичан. А это хорошо! Надо его схарчить и поставить кого-нибудь другого, желательно безбашенного. Чем больше будет потерь, тем лучше!»

— Мой фюрер! У кригсмарине нет достаточного тоннажа, чтоб провести морскую десантную операцию…

Адмирал заговорил таким глухим голосом, что Андрей сразу же понял, что от Редера будет пользы в проведении «Зеелеве» не больше, чем от вонючего козла — молока.

— Какое море, Редер? Вы меня удивляете! В августе там почти чудесная погода, пролив не широк. Недаром англичане именуют его Каналом. Нашим войскам предстоит задача не сложнее форсирования речной преграды, правда, очень широкой.

— Мой фюрер! У нас недостаточно десантных судов. А британский флот представляет серьезную угрозу…

— Я знаю, что такое английский флот, Редер! Здесь было четко указано, что операция будет проведена только после того, как люфтваффе захватит господство в воздухе, как над проливом, так и над всей южной Англией. Вы ведь сможете это сделать, Геринг?!

— Мой фюрер, мне нужны только три-четыре дня хорошей погоды! Мое люфтваффе уничтожит английскую авиацию и перетопит их флот, если он попытается войти в пролив.

— Чудесно, Геринг! — Андрей машинально отметил, что толстяк употребил термин «мое» по отношению к авиации. Хороший повод для будущего «наезда», но сейчас преждевременного. А вот когда немецкие самолеты понесут чудовищные потери от английских истребителей, а это Андрей прекрасно знал из истории, вот тогда он и припомнит Герингу, что люфтваффе принадлежит Германии, а не этому упитанному хомяку.

— Будет лучше, если вы уже сейчас станете готовить эскадры пикировщиков и торпедоносцев для мощного удара по Гранд Флиту. Пилотам нужно время, чтобы отточить свое мастерство. Ведь так, Геринг?

— Так точно, мой фюрер! — фельдмаршал просто исходил самодовольством и взирал на всех с неприкрытым превосходством.

— Нам потребуются все наши силы, Герман, — Андрей понял, что сломить упрямство Гальдера и Редера, которые демонстрировали его всем своим видом, хоть и молчаливо, ему помогут только этот оптимистически настроенный толстяк и Манштейн. — Соберите всех свободных летчиков, особенно тех, кто может пилотировать «штуки». Массированных атак пикирующих бомбардировщиков их хваленый флот не выдержит. Перетопи всех в проливе, Геринг!

— Люфтваффе сделают это, мой фюрер!

— Нужно удвоить эскадры «Штукас», у тебя есть девять недель. Удвоить! Нужны тяжелые бронебойные бомбы! Я распоряжусь, чтобы немедленно увеличили производство «Штукас», пусть работают на заводах беспрерывно, днем и ночью! — Андрей возбужденно жестикулировал, словно рубил рукой в такт каждому своему слову. — Нам необходимо полное господство в воздухе! Нужен большой резерв пилотов для немедленного восполнения потерь. Большой резерв! Соберите всех! И немедленно вызвать сюда Шпеера… И Тодта! — Он судорожно вздохнул после столь эмоциональной тирады. — И генерала Томаса!

Андрей знал из истории, что Шпеер возглавлял министерство вооружений, но внутренний голос прямо-таки возопил, что тот его любимый архитектор, а производством вооружений заведуют доктор Тодт и генерал от ОКВ Томас. Пришлось исправиться, но после небольшой паузы.

— Яволь, мой фюрер! — рявкнул во весь голос Геринг и тут же утробно пророкотал: — Нужно увеличить производство транспортных «Юнкерсов» и развернуть строительство достаточного числа планеров…

— Это будет сделано вовремя! И еще, Геринг! — Андрей, уже успокоившись, на секунду задумался. — Твои парашютисты прекрасно проявили себя. Они и станут главной ударной силой. Разверни их численность вдвое, нет, втрое.

— Тут нужно согласие генерала Гальдера, — толстяк бросил свирепый взгляд на начальника штаба ОКХ. — Моя единственная 7-я парашютная дивизия генерала Штудента понесла потери. А 22-я дивизия, обученная к посадочной переброске, состоит в подчинение ОКХ.

— Гальдер, эту дивизию нужно передать Герингу. И еще одну, лучшую. Есть время, чтобы подготовить ее к операции…

— Мой фюрер! Это нецелесообразно…

— Да?! — прорычал Андрей. Он почувствовал, что злоба подкатывает к горлу. Ему захотелось броситься на генерала с кулаками, и только чудовищным напряжением воли он сумел обуздать этот порыв. — Вы служите Германии или британской короне, Гальдер? — неожиданно тихим, вкрадчивым голосом спросил Андрей.

— Я служу рейху, мой фюрер! — лицо генерала пошло багровыми пятнами, он вскинул подбородок.

— Да?! — нарочито удивился Андрей. — Тогда почему вы препятствуете усилению парашютистов?! Одна или две дивизии на фронте не сыграют роли, а для подготовки к высадке нужно долгое время! Почему вы выступаете против десантных частей, которые могут оказаться на острове в любой точке побережья? Почему вы так делаете, Гальдер? Ведь Манштейн все обосновал!

Андрей остановился, с удовольствием наблюдая, как на добрую секунду два генерала сцепились разъяренными взглядами голодных волков. И закончил свою мысль с убийственной прямотой:

— Или вы не желаете, чтобы вермахт сокрушил коварный Альбион?!

— Это Дюнкерк, лопни мои глаза!

— Точно, он! Нам остался один рывок, ребята!

— Сейчас там танкисты устроят вечерню, повеселятся!

Мотоциклисты загорланили все разом, глядя, как вдалеке вздымаются в небо красные черепичные крыши домов и тонкие шпили костелов. Некоторые эсэсовцы не выдержали охватившего возбуждения и принялись приплясывать, громко выражая хриплым ревом переполнявшую их радость. И сам гауптштурмфюрер Майер был доволен сверх меры, но сдерживал недостойные для командира ваффен СС эмоции.

Его душу стали охватывать смутные волнения — слишком легким оказался прорыв к порту, несколько французских батальонов не стали серьезной преградой танкистам 1-й дивизии, усиленных мотопехотой полка «Великая Германия» и эсэсовскими мотоциклистами.

От города донеслась ожесточенная пулеметная стрельба с частыми хлопками выстрелов танковых пушек. Этого следовало ожидать — в большом и хорошо устроенном порту британцы не могли не держать достаточный гарнизон, ибо это была единственная нить, связывающая их с островом, питающая дивизии на континенте, не менее значимая, чем пуповина ребенка в материнском чреве.

Майер сплюнул грязную слюну на пыльную дорогу и вытер рукавом измазанного мундира капли пота со лба. Он устал, очень сильно устал за эти две недели отчаянного, безостановочного наступления. Сейчас бы радоваться ему, но тревога нарастала, а он привык доверять своей интуиции.

И тут неожиданно с юга, от канала, донеслись раскаты пушечного грома. Эсэсовцы мигом притихли и дружно повернулись. В трех километрах от них пехотинцы должны были занять позиции вдоль берега, чтобы не допустить подхода к Дюнкерку английских войск. Их там один батальон, только с противотанковыми орудиями, а били явно гаубицы.

Майер хотел отправить к каналу разведчиков, но из-за деревьев на дорогу выскочил на большой скорости мотоциклист, резко затормозив тяжелый «цундап» с коляской перед офицером.

— Британцы, герр гауптман! — парень с нашитыми на рукаве полосками обер-ефрейтора по-армейски обратился к Майеру. — Развертываются вдоль берега. Это части их 2-й пехотной дивизии, мы сожгли бронемашины разведки. Наш майор просит помощи, иначе будет поздно!

— Хорошо, ротенфюрер, — с издевкой ответил Майер, именуя солдата на эсэсовский лад. — Поспешайте туда, к городу, там генерал Гудериан. Эй, парни! Седлайте мотоциклы, пора и нам в дело. Драка будет серьезная!

Майер не колебался ни секунды — сомнения и волнения исчезли, а душа натянулась струной в напряженном ожидании боя. Через десять минут его мотоциклетный эскадрон соединится с пехотой и примет на себя удар британской дивизии. Силы несоразмерные, но надо продержаться час или два до подхода резервов. Англичане не должны прорваться к Дюнкерку.

Андрей сидел на диване, откинув голову на спинку. Все же не молодое у него тело, отнюдь не молодое. Раньше он посмеялся, когда услышал злую шутку — если у пятидесятилетнего мужика ничего не болит, то либо он умер, либо не мужик.

А фюреру, мать его, за полтинник, хорошо, что этот собачий сын здоровье берег — не курил, почти не пил, кроме пива или сладкого ликера в молодости, вегетарианцем был.