Дембель давай! - Леон Дэмьен

понял, чем художник отличается от шрифтовика. Хотите верьте, хотите нет, но в нашем Архитектурном Институте нас учили рисовать, чертить, проектировать, лепить, живописа́ть, но совсем не учили писа́ть плакатным пером. Даже шрифты не изучали. Поэтому ничего этого я не умел. Ей-богу, в тот день я впервые взял в руки плакатное перо! Видя мои затруднение, поднаторевшие местные шрифтовики (не художники!) меня немного просветили, но… Посмотрев на мои каракули, майор только усмехнулся, но его так поразил нарисованный мной портрет, что он разрешил мне приходить в Клуб в любое время, помогать, учиться, тренироваться и т.п. и пообещал, что будет рассматривать мою кандидатуру в первую очередь. И с тех пор я действительно, пользуясь «привилегиями», почти каждый день находил время, чтобы покрутиться в Клубе, помочь, поиграть на Аппарате и на бильярде с местными и т.п. А групп там существовало аж целых две, они играли на танцах тогдашние хиты типа «Крутится Волчок» и т.д. Я с ними и с Айнарсом быстро скорешился. Но, как вы увидите позже, это мне не помогло.

Еще через неделю ко мне подошел Рыжий и попросил зайти в каптерку. Иду. Захожу и вижу: сидит крепкий плотненький майор и буравит меня проницательным взглядом. Садись, говорит. И поясняет, что зовут его майор Юрчук, что он занимает должность Начальника Артиллерии (я забыл упомянуть, что Полк наш был Танковым, но Артдивизион и другие подразделения в нем, конечно же, существовали), и что ему нужен ПЕРСОНАЛЬНЫЙ шрифтовик в Штабе. Этот штрык изучил все личные дела новоприбывших, вычитал, что я – архитектор-недоучка, и решил, что лучше меня кандидатуры ему не найти. Под ложечкой у меня засосало. Конечно, неплохо быть писарем в теплом Штабе, но в теплом Клубе-то гораздо лучше. И я стал отбрыкиваться, объясняя, что шрифтам нас не учили, что пишу я как курица лапой, для примера кое-как что-то накарябал, но он только усмехнулся, сказал «Ну-ну» и отчалил. И через некоторое время я узнал, что уже прикреплен к его взводу, и с целью знакомства с личным составом был приглашен на третий этаж, где квартировался Артдивизион (Карантин находился на первом). Я был представлен капитану Дереку и прапорщику Жуху, а также двум сержантам – Ермилу и Федосу. Взвод назывался весьма оригинально – ВУНА (то есть Взвод Управления Начальника Артиллерии), к нему был прикреплен БРДМ, где Федос был водителем, а Ермил – командиром. А я числился наводчиком. И еще двое механиков в то время учились в Учебке. Так что наш Взвод был самым малочисленным, но несмотря на это, в Столовой у нас был свой отдельный столик! Но об этом – позже, пока я еще бил баклуши в Карантине и тусовался в Клубе, не теряя надежды.

Еще через неделю случилась тревога. Это только в старых военных фильмах показывают, что тревога бывает внезапной, на самом деле все об этом знали за несколько дней, а так же было известно, что все «карантинщики» тоже не отвертятся, а разойдутся по своим подразделениям и уедут на зимние Лагеря на две недели. Мне такая перспектива совсем не улыбалась, и я решил проблему просто. Подошел в Сэлу (который был совсем не «страшным», а нормальным парнем) и тихо так сказал: Сэл, оставь меня дневальным. Не вопрос, – ответил он. И в назначенный час среди ночи все сорвались и умчались, а мы – Рыжий, Сэл, я и второй дневальный Черк – закрыли дверь на швабру и легли досыпать. А под утро почему-то вернулся Птица – его и поставили на тумбочку, а мы с Черком две недели отсыпались. Смех!

В какой-то момент меня заприметил наш лейтенант-комсомолец. Для начала он поручил мне сделать стенгазету, а потом предложил выступить на торжественном Полковом смотре от Карантина. Пришлось составлять речь, а потом на смотре залезать на трибуну и толкать ее, во попал. А один раз в Клубе случилось собрание по поводу приезда проверяющего генерала, так Щербина взял да и выдвинул меня в Президиум. Делать нечего, я сел рядом с генералом, а он – уже старенький и сухонький как Суворов – начал потихоньку меня расспрашивать о Службе, о житье-бытье, называя меня «сынком», я ему тоже отвечал просто, не по Уставу, при этом чуть не падая под стол – так спать вдруг захотелось, как назло. Но на этом моя «общественная» деятельность и закончилась.

В конце декабря мы приняли присягу и разошлись «по местам Службы». Итак, я попал в ВУНА, наши пять коек стояли справа в самом углу, рядом соседился Взвод Управления Артдивизиона, костяк которого составляли черпаки-молдаване со смешными фамилиями: Балан, Додон, Луц и т.п. и пара Дедов – к ним попал Питон. Андрон и пять-шесть украинцев примкнули к другому взводу. А остальные Москвичи расползлись кто куда, так что видеться мы стали редко.

Служба моя протекала так. Вставать приходилось в шесть, тут уж никуда не денешься, Ермил и Федос, естественно, спали, я быстренько подметал наши 10 квадратных метров и кемарил на табуретке до завтрака. Салабонов дежурный выгонял на зарядку, но меня не трогали, ибо наш Взвод существовал сам по себе. Из столовой я приносил пайки своим ленивым Дедам (для чая они мне выделили флягу) и отваливал в Штаб. Отдельного кабинета у Начальника всей Артиллерии почему-то не было, вместе с ним сидели майор Сухоруков и его секретутка Оля. Впрочем, господа офицеры своим присутствием нас не баловали, и сидел я целыми днями, корябая пером да болтая с Олей, попутно осваивая украинский язык. Первую неделю я «тренировался», то есть писал всё, что в голову взбредет по мето́де Юрчука, осваивая плакатное перо. Это были эдакие философские эссе об Армии, Службе и об отношении ко всему этому, Юрчук эти заметки читал, хмыкал и прятал. И научился-таки, чтоб ему повылазило! И пошла-поехала писанина. Конечно, это не в наряды ходить и не в парке мерзнуть, у меня был свой ключ от кабинета, в теплой Гоге (туалет – жарг.) можно было курить и не отдавать честь хоть самому Командиру Полка; в столовую я ходил не строем, а сам по себе, а при малейшем свободном «окне» сбегал в Клуб. А вечером спокойно занимался своими делами: вёл дневник, писа́л письма, стихи, тексты песен и наброски к повести «Неглинный Мост». На развод я ЗАБИЛ, и приходил в казарму далеко за полночь, когда все уже откричали «Дембель давай!», выключили Ящик и угомонились, чтобы спокойно лечь спать. Не высыпался, понятное дело, но после обеда всегда можно было покемарить, сидя