The офис - Андрей Донцов

Он задыхался на каждом слове, но слова, которые он произносил, казались ему политически правильными и единственно верными в сложившейся ситуации.

В ответ над ним гулко стукнулось о ствол копье, буквально в сантиметрах над головой.

«Надо было раньше стараться найти с ними общий язык… а теперь поздно: убьют!»

Борзухин бежал из последних сил. У него было ощущение, что не бежал, а умирал уже на ходу. Неудивительно, что дочка явилась как наяву. Стоит на том конце леса, рукой машет и кричит: «Сюда беги, папа Борзухин. Здесь копья не ранят».

Оглянулся он, а эта стая бежит все так же близко. И все с таким же звериным восторгом. И тут же что-то больно ударило его под лопатку.

«Копье попало, – подумал Борзухин. – Надо было вообще с этой долбаной работы еще в том году уволиться… Почему не доверился интуиции? Ничего хорошего не бывает, когда перестаешь верить своим предчувствиям!»

Борзухин, казалось, стал медленно умирать. Не из-за копья, а, похоже, из-за давления в мозг. И стал вспоминать, сколько положено семье денег в случае его смерти. Должна же быть какая-то страховка. Пробовал разделить сумму, пришедшую ему на ум, на оставшиеся месяцы до конца учебы дочери. Если разделить ее на сорок восемь или на сорок семь – получалось все одно несоизмеримо мало. Куда меньше, чем если бы ему еще несколько годков удалось покрутить баранку.

Он повернул свою голову к подбегающей алчной стае сослуживцев и обратился к ним с предсмертной речью:

– Плохо ценят нашу жизнь наши пенсионные органы, товарищи. Гибнем на работе за копейки. Советую, искренне всем оставшимся в живых советую поменять этот сраный профсоюз…

А стая уже окружила его и танцевала ритуальной танец смерти, потрясая копьями над головой.

Борзухин очнулся в больничной палате, за руку его держала дочь. «Сейчас будет Страшный суд, и дочка пришла замолвить за меня доброе словечко, – подумал Борзухин. – Кто-кто, а она-то ведь за всю жизнь слова от меня плохого не слышала. Руки не поднял, покрикивал и то редко…»

– Папа, ну почему ты никому не сказал, что плохо себя чувствуешь? Тебя бы сразу отвезли в больницу твои коллеги. Они приходили утром, такие милые ребята…

– Дочка… Родная моя… – Борзухин заплакал жалобно, как ребенок. Или это только казалось ему, что он плачет? – Ты о ком, милая? Ребята с работы? Так ведь это все они… Они кидали в меня копья и гнались за мной голые по всему лесу…

– Папа, у тебя случился инсульт. Еще, падая, ты ударился спиной о пень. По лесу бегал как угорелый… Папка, папка… Нельзя работать по ночам, если чувствуешь себя неважно, пойми…

– Это не пень – это копье вонзилось мне в спину…

– Олег, обаятельный такой… Он твой руководитель, да? Сказал, что на тебя произвел, судя по всему, странное впечатление просмотр фильма «Апокалипсис» Мэла Гибсона. Ты же никогда не смотрел триллеров раньше… все наше отечественное кино… про школу и любовь учителей…

– Это на них он произвел странное впечатление, дочка. Не на меня – а на них. И не столько фильм, сколько вся дрянь, которую они глотают. Они думают – я тупой и ничего не вижу. Но я разве тупой, доча? Скажи мне, я разве тупой? Думаешь, у них в сумке из-под компьютера компьютер?

Она испуганно уставилась на него своими всегда детскими невинными глазами.

Почему дочь ему не верила? Когда он ее обманывал? Неужели так легко поверить, что твой отец выжил из ума?

– Эти люди кидали в меня копья. В меня и в мою машину…

– Ладно, папа, – не волнуйся: у тебя смотри какая классная палата. Кровать хорошая, не провисает, телевизор, доктор будет заходить три раза в день. Все Олег постарался… Все будет хорошо, и ты поправишься.

«Поправлюсь, подведу ее к „Баргузину“. На нем наверняка осталась вмятина от удара копьем, на левой стороне. Если мне не верит…» – думал обиженный недоверием дочери Борзухин. Думал и погружался в приятный глубокий сон.

Такой сон, каких раньше у него и не было никогда…

После всей беготни по лесу хорошо вот так вот лежать на белой простыне и держать дочь за руку. А дочь что-то бормочет и даже вроде всхлипывает… А почему она всхлипывает? Переживает за меня, значит, доченька…

ОДИН В ОФИСЕ

Я не знаю, с чего началось мое перевоплощение.

Может, с того, что меня перестали замечать на собраниях. Когда я что-то говорил, все улыбались заговорщицки и делали вид, что сказанное мной не имеет к происходящему никакого отношения и серьезно воспринимать мои слова не нужно.

Я начинал нервничать, иногда что-то кричал и порой даже срывался на визг, но от этого все выглядело еще более неуместным. Их улыбки становились все более таинственными. Иногда возникала пауза. Долгая и весомая пауза, подчеркивающая, как мне казалось, полную нецелесообразность моего присутствия среди них.

Мое мнение перестали слушать на собраниях – это факт.

Потом меня перестали слышать.

Не слышат меня и сейчас.

Но вот с тем, что меня и видеть вовсе перестали, – тут все значительно сложнее и глубже…

Как бы это объяснить.

Я ведь не силен в науке.

В общем, я считаю, что причины намного серьезнее и скрываются на молекулярном уровне.

Все дело в моем долгом сидении перед монитором. И, может быть, в пище, которую я употреблял. Точнее – в совокупности этих двух факторов.

Попробую объяснить.

Когда начал просиживать за монитором больше шестнадцати часов подряд, уже не отрываясь на перерыв, чтобы поесть, – я подвергался влиянию вредного излучения.

Это все не шутки про излучение от монитора. Тем временем, пока на меня воздействовало излучение, я ел некачественные продукты в пластиковых упаковках. Или не ел вовсе.

В связи с этим то ли различные пластификаторы способствовали началу процессов мутации, то ли из-за отсутствия нормальной пищи организм потерял свои иммунные свойства, чтобы противодействовать излучению…

Не знаю…

Как бы спонтанно я все ни объяснял: чем все закончилось, вы знаете – меня как бы не существует. То есть меня не просто не замечают, как раньше, – меня теперь не видят вовсе.

Я стал невидим, и при этом сил покинуть офис у меня нет.

Что бы я ни пытался предпринять – я остаюсь на работе.

Вполне возможно, что я умер, – обычная смерть менеджера от переработки, и сейчас я влачу уже загробное существование.

Тогда это подтверждает тот факт, что архаичной системы ада и рая уже не существует, по крайней мере для менеджеров, чья жизнь оборвалась прямо на работе: в наше время они просто продолжают находиться в офисе уже в новой, бестелесной, субстанции.

Кстати, именно я передвигаю красный квадратик на квартальных календарях в ваших кабинетах, отслеживая таким образом тайминг своей неземной жизни. Это длится уже два месяца.

Первую неделю, по привычке, я пытался выступать на собраниях, ругал руководство в курилке и даже схватил за локти кассиршу в день зарплаты.

Нелегко было свыкнуться с мыслью, что офис – теперь навсегда моя обитель, и при этом меня здесь в упор не замечают.

Потом я стал буквально ощущать ту презрительную прохладу, которая исходила от людей, равнодушных ко мне и в прежние времена… Сейчас они просто смотрели сквозь, и мороз пробегал по моей коже.

Я рыдал на своем пустом столе. На мое место искали сотрудника. Долго, и, кажется, даже свыклись с мыслью, что я и не нужен был вовсе.

Я садился в свое кресло, а потом в сломанное чужое, которое кто-то подсунул вместо моего, и выл в голос. Временами у меня получался такой истошный вопль, что кто-нибудь отрывался от своего монитора и растерянно оглядывался по сторонам. Видимо, чуткое ухо улавливало вибрацию в воздухе.

Я перестал мучиться только недавно. К их прохладе я привык.

Я подумал, что это, наверное, нехудший вариант из того, что могло случиться со мной после смерти…

А до этого я рвался на свободу.

Пытался выскочить во входную дверь, проскользнув мимо ресепшена, пару раз неимоверным усилием мне даже удалось на несколько секунд приоткрыть ее миллиметров на 18–20, точнее, воспрепятствовать ее закрытию, но выйти сил уже не оставалось, да и не мог я в эту щель протиснуться…

«Какой жуткий сквозняк, даже доводчик не спасает!» – заявила секретарша Любочка и буквально вырвала мне руки, захлопнув дверь.

Произошла невероятная ошибка Господа.

Из-за того, что я просиживал на работе вечерами, а затем стал забирать и часть ночи, Он, вероятно, посчитал, что главное для меня – остаться в офисе навсегда.

И сделал это Своим подарком свыше.

С Его стороны это было благословлением на новую жизнь, о которой можно только мечтать.

Я пытался вспомнить, какое мгновение моей земной жизни было последним, но не мог.

Неужели все случилось настолько плавно. Без какого-либо яркого эмоционального всплеска, повергшего за собой, например, инфаркт.

Ничего не вспоминалось.