Остров меняет название - Виктор Московкин

Так говорили жандармы, так передала матери Чун Сиг. Правда, мать не обрадовалась, наоборот — рассердилась. Она сказала:

— Замолчи, Чун Сиг, ты ничего не понимаешь!

А Чун Сиг думала, что понимала, думала, что многое понимала…

Мать работала в домах богачей, кормила семью. Отца Чун Сиг видела редко. Он появлялся другой раз вечером, а когда девочка просыпалась, его уже не было. В памяти оставались только загрубевшие руки, которые осторожно скользили по волосам. Так девочку никто больше не ласкал.

Раз отец пришел с незнакомым человеком. Незнакомец шутил и даже играл с Чун Сиг. Он показал ей небольшой портрет. «Ленин!» — сказал он. Она не знала Ленина, смотревшего на нее добрыми глазами. Ленин жил где-то далеко-далеко, в другой стране за белыми горами. «А разве есть еще где-то страна?» — спросила Чун Сиг. Ну конечно! Много есть стран. А в той стране, где жил Ленин, бедняки прогнали богатых. Там много детей, они учатся в просторных школах, для них построены дворцы…

В тот вечер Чун Сиг долго лежала с открытыми глазами и думала о большой счастливой стране.

Проснулась она от громкого стука. Потирая кулачком глаза, она видела, как мелькнули к заднему окну две фигуры: отца и незнакомого человека, который так долго и интересно рассказывал ей вечером о большой счастливой стране.

Ворвались жандармы. Они разбрасывали все, что попадалось под руку, заглядывали всюду.

Все поплыло в каком-то угаре. Чун Сиг кричала от страха, ее откинули в угол; на полу недвижно лежала мать; плакала бабушка. А отец-партизан и незнакомый человек успели скрыться.

Много поняла Чун Сиг с того вечера. На этот раз поняла правильно.

С тех пор прошло немало памятных дней. Вместе с матерью девушка радовалась изгнанию оккупантов с родной земли. Вместе с нею она ходила на митинги в центр города. А потом опять началась война. Горели от напалма селения. Народная армия встала на защиту страны от новых оккупантов. Два долгих года длилась схватка героического народа с американской армией и предательской кликой Ли Сын Мана. И справедливость победила. Северная Корея завоевала себе свободу.

Через некоторое время после победы Чун Сиг оказалась в Советском Союзе, среди людей, ставших ей родными. Девушка была счастлива. Занималась она усердно, ей много помогали подруги. Она хотела быть хорошей учительницей.

Как-то после зимней сессии ее вызвали в профком.

— Можно теперь и отдохнуть, — сказали ей.

— Можно, — подтвердила Чун Сиг.

— Поедешь в дом отдыха.

— Кто? Я?..

Вечером она взволнованно говорила Нине:

— Совсем непонятно: я — в дом отдыха! — И все спрашивала: — Может, ошибка?

— Никакой ошибки нет, Чун Сиг, — отвечала Нина. — Кто трудится, тот должен отдыхать. Это наши порядки.

Чун Сиг нравятся такие порядки: хорошие порядки!

Однажды — это было весной — наступил чудесный теплый вечер. Только что прошел дождь. Подруги сидели на подоконнике и, словно зачарованные, вглядывались в сумерки.

Тишину вечера иногда прорезал шум трамвая да со Всполья доносились гудки паровозов. А потом опять все замирало.

Они сидели молча, думали о своем. Нине вспоминался родной городишко Нерехта, мать, которая больше всего сокрушалась, что дочь поедет по распределению на Восток. Уж как она радовалась, когда Нина вместе с Чун Сиг приехала на несколько дней домой! Не знала, куда усадить Чун Сиг, чем попотчевать.

Нина думала о тех днях, промелькнувших очень быстро… Вдруг ей почудилось, что Чун Сиг поет, тихо-тихо. Мелодия была знакома:

…Я другой такой страны не знаю…

— Разве у вас поют эту песню? — спросила Нина.

— Это первая русская песня, которую я узнала на своем языке. Она мне очень нравится…

Сейчас Чун Сиг учительствует у себя на родине.

Я дописываю эти строчки, и у меня встает перед глазами класс. Сорок пар глазенок внимательно смотрит на молодую учительницу.

— Продолжаем наш урок, — говорит она.

Сорок ребятишек мысленно повторяют: «Продолжаем».

Чун Сиг стала хорошей учительницей.

1955 год.

Коммерсанты

Мальчишек во дворе много. А вот чтобы они были дружны — этого не скажешь. С утра, бывает, соберутся вместе, но разговаривать станут и поссорятся, а то еще и подерутся. Так каждый день.

Правда, Минька Добрецов и Павлик Уткин никогда не ссорятся между собой. Они и в школе за одной партой сидят, и в кино вместе ходят. Родители их тоже дружат. Когда мать Павлика приходит к Минькиной матери, вспоминают они, как гуляли в девчонках. Послушать их, так можно понять, что и они немало озорничали.

У Павлика, кроме матери, никого нет, а у Миньки есть еще старший брат — шестиклассник Семен, который важничает и все время куда-то торопится. Успевает он только поозорничать над Минькой. Сейчас еще не так, а вот когда Минька был поменьше, Семен стаскивал его с кровати за ноги и держал вниз головой. Минька, конечно, ревел — не очень-то приятно болтаться в воздухе, а Семен пел:

Бедный клоун горько плачет,Чем-то сильно огорчен.Успокоить надо, значит,Чтобы стал смеяться он.

Затем говорил: «Надо перевернуть пластинку», — и ставил братишку на ноги.

Но Минька все равно любит Семена, потому что тот книжки интересные приносит.

Вчера, например, он принес книжку про марсиан. Минька насмотрелся картинок и долго не спал.

Ему приснились марсиане. Это были совсем маленькие человечки, как лилипуты. Они окружили Миньку со всех сторон и все пытались что-то сказать ему на ухо. Минька решил, что это самый надоедливый народ, и стал их отталкивать. Тогда один марсианин, обидевшись, ткнул его палкой в бок. Минька охнул и проснулся.

— И чего тебе не лежится! — услышал он рассерженный возглас Семена. — Все спят как люди, а ты брыкаешься и брыкаешься.

Минька промолчал, хотя и догадался, что в бок его толкнул Семен. Он повернулся к окну. На улице уже во всю светило солнышко. Звенели трамваи. На занавеске мелькали черные тени. Это мимо окна шли прохожие. Шумный городской день начался.

— А самолет на Марс долетит? — спросил Минька.

— Нет, — сонным голосом сказал Семен.

— А вертолет, наверно, поднимется?

— Слушай! Дай человеку выспаться! Тебе сегодня весь день болтаться, а мне ещё уроки учить надо.

Минька обиделся и полез с кровати прямо через брата. В ту же минуту он получил оглушительную затрещину.

— Привыкай к вежливости, — объявил Семен.

Что будешь делать с Семеном! Такой у него характер.

Вышел заплаканный Минька во двор и вдруг видит Павлик Уткин прилаживает к забору старый самовар. Так увлекся, ничего вокруг не замечает. Рукава у рубашки засучены. Мастеровой, да и только! Удивился Минька и говорит:

— Чай будешь пить?

— Чудо! — усмехнулся Павлик. — Это у меня душ будет. Как проснусь утром, сразу сюда. Каждый день холодной водой окачиваться буду. Для укрепления здоровья. Погоди-ка минутку.

Он вытер руки о траву и побежал в дом. Вернулся оттуда с полным ведром воды. Минька помог ему вылить воду в самовар. Сразу же из крана на землю полилась тоненькая струйка. Затем Павлик достал из кармана проколотую резиновую грушу и натянул на кран. Теперь вода разбрызгивалась на несколько струек.

— Видишь! — с гордостью сказал он. — Погоди, еще все завидовать будут.

До чего же Павлик умный! Что хочешь может придумать. Река километрах в трех от города. Выкупаешься и пока идешь обратно, все удовольствие пропадает. А теперь можно купаться прямо во дворе.

— И я буду приходить под душ, — сказал Минька.

— Приходи, — разрешил Павлик. — А больше никого не пустим, потому что наш душ, мы его делали.

Они полюбовались душем, пожалели, что еще холодно, купаться нельзя, и собрались было идти на городской базар, где недавно поставили карусели. Но в это время услышали сзади суматошный крик. Оглянулись: катит прямо на них на подростковом велосипеде Олег Кусариков. Правда, сказать «прямо» — не совсем верно, так как Олег выписывал восьмерки.

— Берегись! — вопил он, не в силах остановиться.

Ребята еле успели отбежать. Переднее колесо ударилось об забор, и побледневший Олег вылетел из седла. Сначала он не шевелился, потом застонал, стал вставать. Вся щека у него была в грязи.

Павлик опомнился первый.

— Здорово тебя, — сказал он, помогая Олегу подняться.

Олег зло взглянул на него, растер грязь на щеке.

— Чего разбежались? — укорил он ребят. — Ничего бы вам не сделалось, могли бы и не бежать… Чего смеетесь? Из-за вас упал. Я по той стороне ехал, ничего ехал. А вас увидал, меня и потянуло. Не помню, как около поленницы проскочил.

— Тех, кто не умеет, всегда тянет, — сказал Минька, поднимая велосипед и любуясь им. — Увидишь впереди камень, захочешь объехать и все равно наедешь.