Улитка - Эльга Мира

Я встретила Джу совсем иным. В двадцать три черты его лица приобрели мужественность, а тело окрепло. Андрогинность не оставила после себя и следа, но красотой, заигравшей абсолютно новыми оттенками, по-прежнему хотелось захлебнуться! Одна только бесстыжая сочность вздернутой верхней губы притягивала неумолимо, и пить мечталось с этих губ до одури, до бреда.

Что еще могу вспомнить о нем?

Он брил грудь, обожал головные уборы, писал левой рукой, был слегка близорук, но очки надевал лишь в сумерках или в дополнение к одному из многочисленных ярких образов. Впрочем, весь его имидж строился на небрежном шарме и очаровании не то хулигана, не то кинозвезды – человека, которому есть дело до своей внешности, но он не возводит ее в культ. Фантастические комбинации элегантных рубах с кожаными напульсниками или строгих брюк с «гангстерской» кепкой являлись элементами своеобразного флирта – причем не с окружающими, а с самим собой. При этом за Джу не наблюдалось излишнего себялюбия, скорее безразличие к оценке со стороны.

«Я слышу вас, но не воспринимаю всерьез».

Потому как:

«Если начать воспринимать мир серьезно, он убьет тебя».

Этому правилу парень следовал неуклонно. Играя в жизнь, он с упоением поддавался самым разрушительным порывам, приводившим его к абсолютно безумным и бесстыдным ситуациям. Однажды Джудит поведал мне историю циничной сделки, которую заключил с неким богатым мужичонкой еще на заре своих студенческих лет.

– Это было лет пять назад. Мы с приятелем попали на закрытую благотворительную вечеринку, кажется, по сбору средств на частный детский дом. Умора оказалась еще та. Приглашенные толстосумы в сжатые сроки, перед тем, как надраться до поросячьего визга, пытались заняться благородным делом. Девушки из фонда помощи метались между столиками, как ужаленные, стараясь успеть до наступления полного пофигизма выжать из них побольше денег.

Итак! Вечер в разгаре, о сиротах давно позабыто. Мой друг отошел в туалет, а я, уже конкретно набравшись, да перед этим еще и нюхнув, упал за один из свободных столиков, чтобы отдохнуть и немного прийти в себя. Сижу, пью дорогую минералку и вдруг улавливаю на себе липкий до омерзения взгляд кудрявого крепыша под полтинник в костюме от Тома Форда.

– Чего тебе, приятель? – спрашиваю у него наглым тоном. Если бы не кокс, точно бы на такое не решился.

– Отсосать, – еще более нагло отвечает тот, похотливо улыбаясь.

– Две штуки, – не моргнув, отвечаю, понимая, что не заплатит, жадный черт. – На благотворительные нужды, – добавляю серьезно, а самого просто распирает от смеха.

И тут он, громко заржав, подзывает девицу из фонда.

– Эй! Девушка, для бедных сироток от меня. Запишите!

Я обомлел, но слово есть слово, за язык никто не тянул. Так мне удалось внести свою скромную лепту в развитие детского приюта.

На лице Джудит ни капли стыда или сожаления. Просто холодная констатация фактов. Вот такой он беспринципный тип! Вот такое веселье!

Надо сказать, практически любые эскапады сходили безобразнику с рук. Стоило ему только куражливо хохотнуть – и парню прощалось все. А напрасно. Опытный манипулятор умело играл без правил! Уж если Джу желал кого-то обаять или проучить, «театр одного актера» приобретал черты поистине демонического лицедейства. В чуть хриплый голос умело вкрадывались нежные ноты. Нечаянно упавшая на глаза челка подчеркивала маслянистый взгляд, который нет-нет да и прострелит тебя электрическим разрядом – от макушки до низа живота. Но как только власть установлена – холодная отстраненная безмятежность: «Что вы, я весь во внимании. Хотя, если честно, наш разговор ни о чем».

О, это было его любимое развлечение… Гипнотический маятник, качающийся между огнем и льдом, доводящий до умопомрачения. Вот он рядом, и вот его нет. А через мгновение снова эмоциональная атака, от которой у тебя жар в груди и бешено скачет пульс даже при легком прикосновении или еле уловимой ухмылке. Искусство соблазнения было у гаденыша в крови!

– Когда-нибудь я раздену голого! – воскликнул однажды Джудит, и все присутствующие засмеялись банальной шутке. Он тоже засмеялся, а я застыла ошеломленно. За бахвальством, пустой игрой слов мне почудился грядущий страшный поступок, после которого все изменится.

И с тех пор, что бы я ни делала – слушала ли по утрам усталый голос друга, наблюдала ли за искренне дурашливой возней с малышами на улице, за надутой по-детски нижней губой во время наших ссор, я молила небо подольше не позволять найти ему этого голого, которого он, не задумываясь, разденет.

Состояние вечного праздника помогало Джу выжить, но именно балансирование на грани фола неумолимо толкало к последней черте.

Пыталась ли я отговорить Джудит от бега «в никуда»? Конечно, несчетное количество раз. А он лишь смеялся и все дальше увлекал меня в лабиринты своей жизни – яркой, неординарной, наполненной весельем и экстравагантностями. Но, несмотря на принятые мной правила игры, из-за которых пришлось переосмыслить множество ценностей, я оставалась обыкновенной девчонкой с простыми желаниями и чувствами. Устав гнаться за тенью своей иллюзии, однажды я изменила курс, считая свой поступок верным. Теперь, спустя годы, могу признаться без ужимок – истинность отношений не всегда определяется привычными стандартами. Жизнь неоднозначна и многообразна, в этом ее безумный, не заканчивающийся рок-н-ролл.

Кто-то сравнил любовь с фашизмом. Будто на самом деле мы не любим человека, находящегося рядом, а изменяем его до тех пор, пока он не станет тем, кого мы хотим полюбить. Нам с Джудит удалось пережить совершенно иное чувство. Не перекраивая друг друга, мы научились отражать и отражаться, почти превратились в единое целое. Не думаю, что такие отношения могли продолжаться долго, да и что такое «долго». Мы БЫЛИ и ЧУВСТВОВАЛИ – это самое главное.

ГЛАВА 4

Квартира, где мы с Джудит снимали каждый по комнате, напоминала советскую коммуналку в престижном районе. Когда-то мой друг Серега Никифоров обитал в похожей на улице Пирогова, недалеко от старого ботанического сада. Дореволюционное здание, высокие потолки, чужие люди, ставшие по воле случая одной семьей с общими праздниками и ссорами. Что-то подобное получили и мы с Джу в придачу к арендованным метрам.

Наши апартаменты располагались в Оттакринге, шестнадцатом районе Вены. Несмотря на отсутствие в них фешенебельной новизны, выглядели они весьма достойно. Помимо четырех небольших комнат, там даже имелся отдельный от кухни гостиный зал, в котором прекрасно уживались кожаный диван с затертыми деревянными ручками, два кресла, журнальный столик на кованых ножках, фортепиано и письменный стол. Спальня с детской принадлежали хозяйке, Стефании Хайдер, немолодой даме, и ее двум внукам: Гретте и Рихарду.

Фрау Хайдер, экономист по образованию, уже много лет работала вторым бухгалтером в частной компании, производящей магниты. Сотрудником она слыла отменным и первые годы рассчитывала на повышение, но частые отсутствия по болезни малышей свели ее карьеру к нулю, и мечта о служебном продвижении осталась в прошлом. Теперь, когда на горизонте замаячила пенсия, Стефи думала лишь об одном: как можно дольше продержаться на этом месте. Ведь, несмотря на сдачу квартиры внаем, денег все равно не хватало. Уж так устроены дети, им всегда что-то жизненно необходимо! А Стефания, хоть и старалась воспитывать внуков в строгости, никогда и ни в чем не могла им отказать.

– Этим ребятам досталась не лучшая судьба, – вздыхая, повторяла она всякий раз, когда предстояло расстаться со значительной суммой.

Подобные акты самоотверженности вызывали во мне восхищенное недоумение. Глядя на жизнь, полную лишений и женского одиночества, я задавалась вопросом: есть ли смысл в безграничном самопожертвовании во имя другого, пусть даже самого любимого существа, если это ведет к собственной деградации? Можно ли ценой ущемления личной свободы, при котором достижение целей и развитие сводится к нолю, быть истинно счастливым, не растворяясь в ком-то другом, без примеси ответственности и долга?! Готова была поспорить на все, что угодно, – нет. Но пример австрийской женщины доказывал обратное. И, если честно, меня это наталкивало лишь на грустные мысли. Ведь порой, подлавливая нашу Золушку за тайной примеркой старых «мини», я понимала: кроме воспоминаний, у нее ничего больше не осталось.

Вот она восторженной юной девчонкой легко и непринужденно кружится возле зеркала на цыпочках, а вот уже ее рука торопливо прячет вещи в шкаф. Госпожа Самоотдача устыдилась мимолетной слабости! И снова пропахшие нафталином одежды засыпали летаргическим сном в деревянном саркофаге, становясь наживкой для моли. Вредоносная бабочка, вылетая из шляп и шубы, безжалостно уносила на серых крыльях молодые годы, дерзкие мечты, давно поблекшую жажду к приключениям.