Прерванный полет Карлсона - Татьяна Луганцева

– Конечно. Не вы одна ко мне обращаетесь. За валюту сейчас можно достать что угодно и полечиться совершенно анонимно. Ко мне обращались многие известные люди, и из вашей артистической среды тоже, – кивнул он, не отпуская ее руку.

Нина давно заметила: многие мужчины хотят к ней прикоснуться, войти, так сказать, в телесный контакт. И уж если им удавалось взять ее за руку или, еще лучше, приобнять за талию, и они ее уже не отпускали, пока она сама не выворачивалась. Так и сейчас.

Она освободилась от руки Дмитрия Ивановича и снизошла до улыбки.

– Все очень заманчиво и интересно, но я не об этом хотела спросить. С нервными стрессами пока прекрасно справляются алкоголь и сигареты.

– Это опасный путь… – стушевался главный врач.

– Мое здоровье – мой выбор, – оборвала его Нина. – Хочу пообщаться с женщиной, находящейся в состоянии острого психического расстройства. Поговорить с ней или просто понаблюдать за мимикой, взглядом, движениями. Мы, актеры, люди очень наблюдательные, и для меня это очень важно. Я скоро буду играть не совсем здоровую женщину с очень трудной судьбой, которая в конце концов все же покончила жизнь самоубийством, и я бы очень хотела хоть что-то подметить для создания такого образа.

– Необычная просьба. Мы бы даже родственников не пустили, – задумался врач.

– Я буду очень вам благодарна, еще я знакома с некоторыми состоятельными людьми, страдающими бессонницей и не знающими, к кому обратиться за помощью. – Она прожигала его взглядом.

– Да, да, конечно. Только не надо об этом сильно распространяться.

– Я в своем уме, понимаю, – со знанием дела кивнула Нина, входя, скорее, в образ главного врача, чем пациента.

– Я разрешу вам понаблюдать за больной, она ни с кем не говорит. То есть имеется подходящая кандидатура, всё как вы просите. Как раз недавно поступила молодая женщина именно в таком состоянии, – заметил Дмитрий Иванович.

– Вот и славно. Спасибо, мон-а-мур, – сногсшибательно улыбнулась актриса.

Нина Михайловна через стеклянную перегородку наблюдала за больной женщиной. Это была Инга Аркадьевна. Их судьбы пересеклись.

Терехова лежала на кровати в позе эмбриона и смотрела в одну точку. Неожиданно ее внимание привлекла яркая, красивая женщина в белом халате. Она ей показалась Матерью Божьей, спустившейся с небес. И хотя Инга Аркадьевна уже давно перестала «стучаться в закрытую дверь», она слезла с кровати, подошла к стеклу и стала что-то говорить, умоляюще глядя на красивую женщину.

Озерская не слышала и не понимала ни слова, да и не хотела вникать в мольбы несчастной пациентки, но ее поразил умоляюще-просящий взгляд больной женщины, а медицинские работники опрометчиво оставили ключ в замочной скважине палаты – большой просчет, очень большой. Не думая, что эта хрупкая женщина может причинить ей вред, госпожа Озерская смело повернула ключ в замочной скважине и вошла в палату. Она вообще была не из робкого десятка. Сумасшедшая сразу кинулась к ней:

– Помогите, помогите! Я скажу вам адрес! Там мертвый ребенок! Не знаю, сколько я здесь нахожусь! У меня в голове все перепуталось! Не по-человечески это! Ее похоронить надо! Предать тело земле, понимаете!? Мой ребенок! – Она снова и снова повторяла это, вцепившись в полы халата Нины. – Только не уходите! Поверьте мне, помогите похоронить ребенка! Это единственное, о чем я прошу. Умоляю, если у вас есть сердце!

В палату ворвались два санитара во главе с Дмитрием Ивановичем, мгновенно оторвали девушку от гостьи, не применяя особо усилий, словно сломав спичку.

– Не надо, она ничего мне не сделала, – вступилась было Озерская. – Зачем вы так с ней? Не надо, прошу!

Но Дмитрий Иванович на этот раз был не настолько любезен, он покраснел от злости и гнева.

– Вы поступили, Нина Михайловна, очень опрометчиво! Так делать нельзя! Никогда и ни при каких условиях! Если бы я знал, что вы откроете дверь в палату к психически ненормальной, я бы вам вообще не разрешил здесь находиться, понятно?! Это вам не театр!

– Но она хотела мне что-то сказать! У нее что-то случилось! Она говорит о ребенке! Я всего лишь выслушала ее! – возмутилась Озерская, которая не привыкла, чтобы с ней так разговаривали и тем более отчитывали.

– А в другой палате вас, например, захотели бы убить! Что дальше? – злился главный врач. – Да мне бы за вас срок дали.

– Я вас знаю, я вас где-то видела! Вы – добрая, помогите мне! Ребенок! Поверьте мне! Я не сумасшедшая, – извивалась Инга в крепких руках санитаров, которые пытались ей вколоть какое-то лекарство.

Это было ужасное зрелище, и на Нину такое «реалити» тоже произвело впечатление.

– Пойдемте, – тоном, не терпящим возражения, приказал Дмитрий Иванович и увел Нину из палаты в свой кабинет, зацепив ее за локоток. – Получили впечатление?

– Более чем. Эта женщина хотела покончить жизнь самоубийством?

– Именно так.

– А почему?

– Потому что сумасшедшая, почему ж еще. – Дмитрий Иванович пожал плечами.

– Вы лечите следствие, а надо причину, – возразила Нина.

– А вы академик Павлов? – Главный врач противно рассмеялся.

– Нет, я даже не его собака, – парировала Нина, но сути ее претензий это не снижало.

– Хорошо, что вы не врач, а наша любимая актриса. Оставайтесь той, кого мы любим, а не в свое дело не лезьте, пожалуйста, – твердо произнес Дмитрий Иванович.

– Вы черствый человек! Вы слышите меня?! Она говорила о мертвом ребенке! Труп лежит у нее дома, она просит его похоронить. Вы понимаете? – Нина нервно закурила, благо в кабинете главного врача имелась массивная пепельница из тяжелого чешского стекла.

– Вот, Ниночка, о чем и следовало сразу сказать. Вы же понимаете, сюда просто так не попадают, сумасшедшая она. Кому-то крысы мерещатся везде, кому-то тараканы, кому-то трупы. Потом она скажет, что не хотела никого хоронить, не хотела возвращаться домой, потому что там трупы детские, вот и кинулась под поезд в метро.

– А если это правда? – не унималась Нина.

– За годы работы в психиатрии я научился больным не верить. Если ей поставлен диагноз, нельзя верить всему, что она говорит.

– А вдруг?! Это же легко проверить!

– Вы мне предлагаете проверить? – засмеялся Дмитрий Иванович. – Успокойтесь и доверьтесь профессионалу. Все это полный бред! Если повезет – подлечим и она придет в себя. А сейчас дайте мне, пожалуйста, автограф для моей супруги Клавдии. И еще Олечке…

– Ах вы проказник, – цокнула языком Нина и конечно же подписала ему все, что он просил.

Она бы все подписала, даже свой смертный приговор, лишь бы унести из больницы ноги. Зловещая атмосфера душила ее, Нине захотелось как можно скорее покинуть этот дом скорби.

– На какие еще преступления, дорогая моя амазонка, ты меня сподвигнешь? – спросил представительный мужчина с погонами генерала.

Разговор происходил не на съемочной площадке, не на экране, а в подъезде старой хрущевки. – Хотя такая девушка может заставить сделать все что угодно, – вздохнул генерал.

Нина привела знакомого генерала в дом, который ей назвала женщина в психушке. Генерал первым делом хотел послать ее к чертовой матери, но, как всегда, не смог отказать и откликнулся на горячую просьбу актрисы.

– Мы просто проверим, и все, – умоляла его Нина. – А уж вам нечего бояться. Сам себе начальник! Я не могу не думать об этой несчастной женщине и ее просьбе. Мы должны проверить квартиру, – ответила Нина.

– Хорошо-хорошо! Как скажешь, фея моя. Давай, Вова, вскрывай, – обратился генерал к слесарю после того, как на звонок в дверь никто не отозвался.

Слесаря от вида погон генерала парализовало на время, но потом он пришел в себя и даже поверил, что ему ничего не будет за взлом двери без нужной бумаги. Замок щелкнул и дверь открылась.

– Я боюсь, – заявила Нина и переступила порог только после генерала, смело шагнувшего вперед.

Обстановка жилища поражала убожеством, то есть бедностью, кому как больше нравится. Здесь не было общепринятых ценностей, таких, как хрусталь, ковры, стенка мебельная, которую надо было обязательно полировать специальным составом. Голые полы, голые стены, раскладушка, ободранное кресло, круглый старый стол и вылинявшие тюлевые занавески неопределенного, серо-желтого цвета.

В этой комнате находилась детская кроватка. На нее-то и обратила внимание Нина. Ее охватил вселенский ужас. А время, за которое генерал приблизился к кроватке, показалось вечностью.

– Пресвятой боже! – совсем не по уставу воскликнул генерал. – Да тут ребенок!

Нина ахнула:

– Женщина не обманула, я так чувствовала! Она была так искренна! Ребенок! Никакая она не сумасшедшая! Он мертв? Только не показывайте мне его! – У Нины началась истерика.

– Точно… ребенок, – подтвердил слесарь. – Он что, тут один? Где родители? Звери!

– Он живой. Нина, он живой! Слабенький, но шевелится и теплый, – сказал генерал.