Посмотри в зеркало - Ирина Горюнова

Еще одним Улиным знакомцем стал один импозантный и необычный миллионер Марк Ваксберг, уже сильно в осенних летах, но выглядевший лет на двадцать моложе биологического возраста. Он походил на престарелого императора, завоевателя Александра Македонского, а может, на хитрого кардинала, который вот-вот займет трон Папы Римского, или на почтенного итальянского мафиози, главу известного клана… Уля помогла ему написать по его книге сценарий полнометражного фильма, за что кроме финансовых расчетов, он одарил ее вниманием и чем-то похожим на дружбу. Водил в фешенебельные рестораны, дарил огромные охапки цветов, прислал с курьером пару картин вроде как модных художников и иногда звонил посоветоваться по тому или иному вопросу. Видно было, что новая знакомая ему нравится не только как человек, но, во-первых, у него уже была жена возраста внучки, во-вторых, Ульяна сразу определила дистанцию, и тот не стал ее нарушать.

Ее подкупали очаровательная, почти детская улыбка, жесткий и колючий, мгновенно считывающий собеседника взгляд, иногда прорывающийся бандитский говор при безукоризненных манерах и дорогом итальянском костюме. По статусу ему полагался целый штат охранников, но миллионер обходился одним шофером, философски замечая: «Если очень захотят – найдут, как убить, а лишних понтов не люблю». Уля порой жалела о сильной разнице в возрасте, видя в нем редкую сильную породу настоящего мужчины, которых в наши дни встречается так мало… Глеб, Дмитрий, Марк – вот и все, пожалуй. Но она не допустит, чтобы он стал третьим ушедшим. Вдруг это проклятие перекинется и на него только потому, что он возжелал ее?.. И Ульяна постепенно прекратила общение с Ваксбергом, оберегая его жизнь от гораздо более неуловимого и предельно точного киллера.

В июне она уехала с тремя подругами в Испанию: погреться на солнышке, отведать паэльи и сангрии, побродить по Барселоне, забраться на Монсеррат, посетить маленькие уютные городишки вроде Жироны и Фигейроса и накупить обновок. Поездка удалась и Ульяна вернулась в Москву, обновленная, избавившаяся от заторможенной унылости и обреченности, скинувшая серую шкурку замысловатой скуки. Но буквально на следующий день судьба снова огорошила ее ужасной вестью: погибла одна ее знакомая, погибла страшно, непредсказуемо…

После сообщения о смерти Тамары, Ульяна впала в депрессию, да такую, что и сама испугалась. Она боялась засыпать по ночам (сон – это маленькая смерть), но и днем чувствовала себя уставшей и опустошенной, постоянно срывающейся в рыдания и состояние беспросветной тоски. Смерть в принципе – чудовищная нелепость, несправедливость, жестокость по отношению к живому существу, а по отношению к Тамаре, тем более. Ее подруга любила жизнь и наслаждалась ею сполна: старалась каждому, кто попадал на ее орбиту, сделать что-то хорошее, много путешествовала, любила читать современную поэзию и прозу, с нетерпением ждала появления внуков… Трагическая гибель Тамары во время путешествия по Португалии (рано утром, когда она шла по тротуару к экскурсионному автобусу, ее сбил на своем автомобиле обдолбанный двадцатилетний юнец), стала для Ульяны катализатором, заставившим пересмотреть собственную жизнь. Ей стало казаться, что вся жизнь проходит в пустых хлопотах и никчемных заботах, ее цели смешны, а достижения мелки и незначительны. Она существует в постоянно повторяющемся Дне Сурка, иногда проваливается в кроличью нору и летит, чтобы потом, приземлившись, бродить по лабиринтам Зазеркалья в поисках выхода. А ей постоянно задают глупые загадки, морочат, увлекают в дурманный и ирреальный мир, головоломки которого не по силам… А Ульяне хочется счастья, семью, детей, близкого человека рядом… Но она не может, не умеет строить отношения, а теперь и та утлая лодчонка, в которой она плывет, тоже того и гляди пойдет ко дну… Если бы Бог был, то не допустил бы подобной чудовищной несправедливости (стоит еще вспомнить Глеба и Дмитрия!), но судя по всему, его нет, а, скорее всего, нет и жизни после того, как бренное тело перестанет существовать. Жить надо сегодня, здесь и сейчас, полной грудью, может быть, тогда станет не так страшно, перед тем последним порогом, перед последним шагом в вечность, который тебя заставит сделать природа…

Ульяна настолько перепугалась, что стала даже посещать психолога, терпеливо выслушавшего ее и оптимистично назначившего сильнодействующие лекарства. Послушно, четко по графику, строго соблюдая рекомендации, принимала антидепрессанты и вроде слегка отошла, только вот через неделю стала ощущать нехватку кислорода и учащенное сердцебиение. Таблетки мгновенно полетели в мусоропровод, а вместо них на письменном столе появилась бутылка коньяка: пара рюмок на ночь и спокойный сон обеспечен. «Правда, все это ненадолго, но кто знает, что случится потом, вдруг внезапно что-то изменится и расцветит жизнь новыми красками?» – уговаривала она себя.

Она уехала на несколько дней в Прагу, но вместо ожидаемого расслабления поездка принесла еще большее расстройство: Ульяна стала дерганой, злой, неадекватной. Вернувшись, снова принялась за работу, но после нескольких бессонных ночей, одиноких истерик наедине с собой (незачем вмешивать в свои проблемы мать), поняла, что нужно что-то делать, что-то менять, чтобы паранойя, шизофренические видения и мысли не завладели ее существом полностью. Может для кого-то они казались ярмарочными, балаганными страшилками, исполняемыми дешевыми изношенными актерками и потасканными актеришками, но для нее это были демоны, настоящие, хищные, безжалостные…

Фаина

Уля с детства любила касаться рукой отполированного до блеска золотого носа собаки, обреченной вечно встречать поезда, приходящие на эту станцию метрополитена. Не то чтобы она верила в приметы или так уж сильно мечтала о реализации многочисленных желаний, скорее всего, воспринимала это просто как традицию, дань уважения легендам, соблюдение привычного ритуала, нечто неизменное, а потому ценное, как и само слово традиция. Она загадала переживание, необычное приключение, способное вывести из того периода стагнации и состояния окукленности, в каком она находилась уже полтора года после внезапного разрыва с любовником, из которого рухнула на землю и разлетелась на рваные обугленные куски, как самолет не вышедший из пике. А тут еще и смерть Тамары…

Привычное и скучное пространство обыденно демонстрировало ей ежедневную картинку: торопящихся, боящихся опоздать/не успеть/не сделать пассажиров, назвать которых людьми в подобном потоке не поворачивается язык. Человек должен звучать гордо, а эта деловая работящая масса, мясная река из костей, плоти и наружного облачения, струящаяся по социально-природным закономерностям в ту или иную сторону, являла из себя нечто другое, приземленное и быдлячее. «Неужели это все, что уготовано? – думала она, с тоской окидывая взглядом толпу, – бежать по традиционной, привычной, протоптанной тропинке, без шанса сойти с нее когда-либо? Нет, не может быть. Только не со мной. Ничего, скоро я уеду в Сочи, дурные мысли смоют морские волны, и все изменится».

Несколько лет подряд ее звали в Сочи на Кинотавр, но она все откладывала – вечно находились более важные дела, неотложные, требующие ее присутствия и участия, другие кинофестивали, но в тот раз она резко, в один миг решила ехать, послав обязательства к черту: всех дел не переделаешь, можно ведь хоть раз поддаться своим желаниям и устроить неделю-другую безмятежной свободы, гедонистического наслаждения, отключив гнусавый внутренний голос, требующий нести ответственность за все происходящее в жизни.

Очутившись в этом приморском городе, она поняла – здесь ей принадлежит все: шумный гомонящий день с многочисленными продавцами стандартных ракушечных сувениров и лотками, полными россыпи дешевых поделок из полудрагоценных камней, с торговцами раками, креветками и пивом, с палатками купальников, шалей и платьев, теплые бархатные ночи с запахом коньяка и взмывающими в черное небо фонариками счастья, уносящими в море горящие огни чьих-то сердец и загаданных желаний, набережная, полная съехавшихся на кинофестиваль с разных концов света актеров и режиссеров … Принадлежит по-особому, открывая каждый миг существования с искусством и радостью, будто ювелир гранящий алмаз, любоваться которым казалось бы могут все, но это только ее изысканное переживание творца, художника жизни, вызывающее легкую улыбку и такую же легкую радость.

Тем же вечером, бросив нераспакованный чемодан в номере, она отправилась к морю. Прихватила по дороге бутылку шампанского – хотела вина, но без штопора его не открыть. Йодистый водорослевый воздух, медитативно мерный шелест волн, шепот сплетничающей о туристах гальки, медленно скрывающийся за горизонтом пламенеющий солнечный диск и пузырьки шампанского, щекочущие нос… «Эй, блуждающая душа, – словно говорили они, – войди в новое пространство, сбрось свои маски и дежурную форму, пора идти к нам, стать беспечной рыбой, плывущей в глубине, с наслаждением изгибающейся чешуйчатым телом…»