Шакал (ЛП) - Уорд Дж. Р.

Когда она смогла оглянуться и при этом удержаться и на матах не объяснить сестре, как важно быть практичной, Никс увидела, что Пойзи так и не сдвинулась с места. И это — проблема. Нежная натура, да. С раздражающе сочувствующим всему сердцем. Железная воля? Когда надо — сверх меры.

Эта женщина не уступит ей в споре о судьбе оленя.

Никс вскинула руки и выругалась… громко. Вернулась в машину. Открыла бардачок. Достала девятимиллиметровый пистолет, который держала там на всякий случай. Обойдя машину со стороны багажника, окинула взглядом многоразовые продуктовые сумки.

Из-за аварии их придавило к спинке заднего сидения, и тут были и плохие, и хорошие новости. Все, что могло разбиться, разбилось, зато охлаждённые продукты сгруппировались вместе, объединяя усилия против жаркой восьмидесяти градусной[1] августовской ночи.

— О, слава Богу, Никс. — Пойзи сложила руки так, будто посылала молитвы. — Мы поможем… стоп, что ты собралась делать с пистолетом?

Проходя мимо, Никс не остановилась, поэтому Пойзи схватила ее за руку.

— Зачем тебе пистолет?

— И что, по-твоему, я должна сделать с бедной тварью, искусственное дыхание?

— Нет! Мы должны помочь…

Никс расположила лицо напротив лица Пойзи.

— Если животное страдает, я его усыплю. Так будет правильно. Вот как я помогу ему.

Пойзи приложила ладони к щекам, которые стали белее мела.

— Это я виновата. Я сбила оленя…

— Это был несчастный случай. — Никс повернула сестру лицом к грузовику. — Оставайся здесь и не смотри. Я разберусь со всем.

— Я не хотела ранить…

— На этой планете ты — последняя, кто намеренно причинил бы вред другому. А сейчас, прошу, держись в стороне.

Тихий плач Пойзи сопровождал Никс. Следуя по канавам от шин в земле и на смятой листве, она обнаружила оленя в пятнадцати футах от места, где они вылетели с дороги…

Никс застыла как вкопанная. Моргнула пара раз.

Ощутила тошноту.

Это был не олень.

Здесь были руки. И ноги. Тоненькие и укрытые весьма истрепанной одеждой цвета грязи. Но не было там ничего от животного. Что хуже? Судя по запаху пролитая кровь принадлежала не человеку.

Это был вампир.

Они сбили одного из своих.

Никс подбежала к телу, убирая пистолет, и опустилась на колени.

— Ты цел?

Гениально тупой вопрос. Но раненый отреагировал на звук ее голоса, страшное и охваченное ужасом лицо повернулось в ее сторону.

Мужчина.

Претранс.

О, Боже, белки его глаз налились кровью, но она не могла сказать, дело ли в крови, стекавшей по его лицу, или же внутренней травме мозга. Что она знала точно? Он умирал.

— Помоги… мне… — тонкий, слабый голос прервал кашель. — Сбежал… из тюрьмы… спрячь меня…

— Никс? — окликнула ее Пойзи. — Что происходит?

Какое-то мгновение Никс не могла даже думать. Хотя, это ложь. Она думала, просто не о машине, продуктах, умирающем мальчике или ее истеричной сестре.

— Где? — требовательно спросила Никс. — Где эта колония?

Может, спустя столько лет, ей удастся выяснить куда забрали Жанель.

Должно быть, это судьба.

***

Исходя из того, что рассказывали Шакалу, «Голодный как волк» — это музыкальный «сингл», выпущенный в 1982 году в Штатах британской модерновой группой «Дюран Дюран». Видео выехало на теме «Индианы Джонса» — кем бы тот ни был — его постоянно крутили на «МТВ», и эта «телевизионная трансляция» обеспечила «синглу» попадание в чарты «Билборд», в которых он задержался на многие месяцы.

Бесшумно двигаясь по одному из бесчисленных подземных туннелей колонии, Шакал слышал песню и перебирал в мыслях известные о ней факты так, словно перечитывал книгу. Но это происходило со всей информацией здесь, внизу. Мозг пережевывал и перемалывал крупицы новой информации, что попадала в него крайне редко. Поэтому приходилось раз за разом гонять в мыслях одно и то же, прямо как с «кассетой» в проигрывателе его сокамерника.

Шакал подобно тени шел на эхо, отражающееся от влажных каменных стен. Он вспоминал, что ему рассказывали про «видео». Саймон Ле Бон, очевидно, солист группы, был облачен в бледный льняной костюм и бродил среди множества людных улиц какой-то тропической местности. После чего он вошел в джунгли, в реку… и все это время его преследовала красивая женщина… или наоборот?

Чу, вот вам драма и интрига.

И, блин, как он скучал по внешнему миру. Сто лет с момента его заточения… мир над ними, свобода, свежий воздух… все напоминало эту бессвязную песню: приглушенные течением времени и отсутствием возможности освежить воспоминания.

Шакал завернул за угол и вошел в отведенный ему блок с камерами. Клетки для удержания узников были выдолблены в скале на расстоянии друг от друга… при этом оставались незапертыми. Повсюду сновали охранники, как чудища во тьме, поэтому в замках не было необходимости. Никто не посмеет сбежать.

Смерть покажется благословением по сравнению с тем, что Надзиратель сделает с тобой за попытку побега.

Песня, подходившая к концу, доносилась из третьей камеры по коридору, и он остановился в дверном проеме указанной камеры.

— Поймают на этом, и тогда они

— Сделают что? Засадят меня в тюрьму?

Говоривший парень откинулся на свою лежанку, огромное тело лениво вытянулось на койке, и только кусок тряпки прикрывал его пах. Немигающие желтые глаза упрямо смотрели вперед, а за хитроватой ухмылкой виднелись длинные острые клыки.

Лукан был немногословным ублюдком, озлобленным чуток и, может, недоверчивым. Но по сравнению с остальными просто образцовым малым.

— Просто присматриваю за тобой. — Шакал кивнул на черно-серебристый кассетный плеер, прижатый к боку парня. — И твоим аппаратом.

— Как и все в Улье, включая стражу.

— Друг, ты слишком часто рискуешь.

— А ты, Шакал, чересчур свято чтишь порядки. — Когда песня закончилась, Лукан нажал на кнопку перемотки, и раздалось жужжание. Потом снова зазвучала тихая мелодия.

— Что будешь делать, когда пленка издохнет?

Мужчина с альтэр эго пожал плечами.

— Сейчас она со мной. Вот что важно.

Оборотни — коварный, опасный подвид, и это справедливо как для тех, кто свободно перемещается под луной, так и для запертых здесь, в тюрьме. Но Надзиратель нашел способ, как держать их сущность под контролем… такой же, как и всех остальных узников. Тяжелый стальной ошейник, застегнутый на массивной мужской шее, мешал дематериализации и превращению.

— Шакал, лучше беги. — Желтый глаз подмигнул ему. — Не хочу тебе проблем.

— Просто выключи его. И мне не придется тебя спасать.

— А кто тебя просит.

— Совесть.

— Не знаю такую.

— Счастливчик. Без нее жить намного легче.

Оставляя приятеля в одиночестве, Шакал продолжил путь, минуя свою камеру и выходя в главный коридор. По мере приближения к Улью, плотность воздуха возрастала, его синусовые пазухи были заполнены запахами заключенных, уши — тихим шепотом, сквозь который прорывались первые крики, от которых волосы вставали дыбом на затылке и напрягались мускулы плеч.

Когда он вышел в огромное открытое пространство, его взгляд устремился поверх тысяч нечёсаных голов к трем окровавленным бревнам, цементом припаянным к каменному выступу. Узник, прикованный к центральному столбу, бился в цепях, налитые кровью глаза были распахнуты в ужасе и устремлены на плетеную корзину у его ног.

Что-то шевелилось в этой корзине.

Два стражника в чистой униформе черного цвета стояли по обе стороны от подсудимого, на их лицах застыла маска ледяного спокойствия, вселяющего истинный страх: оно сообщало, что жизнь для них не значила ровным счетом ничего; им было плевать, выживет узник или умрет; они просто выполняли свою работу и в конце смены возвращались в свои комнаты, и их совесть нисколько ни трогало понимание того, какую боль и вред они причиняли, выполняя свои обязанности, сколь извращенными они бы ни были.