Сокровище тамплиеров - Джек Уайт

Саладина была громадна, ибо он объединил две огромные мусульманские страны — Сирию и Египет. В состав его армии входили нечестивые магометане самого разного происхождения, от смуглых бедуинов из Малой Азии до эбеновых египетских нубийцев. Теперь все они говорили по-арабски и считались сарацинами.

— Что ж, вижу, не только я спал хорошо, без сновидений, — промолвил подъехавший Морэй и повернул коня так, чтобы оказаться колено к колену с Синклером.

Он стал неотрывно смотреть туда же, куда и Синклер, — на сумрачные склоны двух гор, именовавшихся Рогами Хаттина.

— Сколько, по-твоему, нам осталось жить?

— Боюсь, недолго, Лаклан. Не исключено, что к полудню мы все умрём.

— И ты туда же? Я надеялся, хоть ты скажешь что-нибудь другое, друг мой.

Морэй вздохнул.

— Трудно поверить, что столько людей могут погибнуть из-за самонадеянного, хвастливого недомыслия... Из-за причуды одного мелкого тирана и бесхарактерности короля.

Менее чем в шести милях впереди, на расстоянии, которое они могли бы преодолеть ещё прошлой ночью, находился близ пресноводных озёр город Тивериада. Одна беда — правил там граф Раймонд Триполитанский, с которым Жерар де Ридефор, великий магистр ордена Храма, уже не первый месяц пребывал в жестокой ссоре, называя этого человека коварным, недостойным доверия ренегатом.

Вопреки всякой логике и элементарной военной осмотрительности де Ридефор решил вчера не спешить с прибытием в Тивериаду. Причём это решение проистекало не из нежелания снова встретиться с Раймондом Триполитанским, ибо Раймонд пребывал сейчас в военном лагере, а в его отсутствие городскую цитадель защищала его супруга, графиня Ишива. Причины так и остались неясны, но, каковы бы они ни были, де Ридефор отдал приказ, и никто не посмел ему возразить, поскольку большую часть его войска составляли рыцари-тамплиеры. В крохотной деревушке Маскана, неподалёку от места, где в данный момент находилось войско христиан, имелся колодец; возле него де Ридефор и велел своим командирам встать на ночлег, чтобы на заре продолжить путь к Тивериадскому озеру.

Если кто и мог отменить пагубное решение, то лишь Ги де Лузиньян, король Иерусалима. Но слабохарактерный монарх терпеть не мог споров и предпочёл согласиться с приказами Ридефора, которого поддержал Рейнальд де Шатийон, ещё один влиятельный тамплиер, иногда становившийся союзником великого магистра Храма. Де Шатийон, злобный самодур, властолюбием и заносчивостью превосходивший самого́ де Ридефора, был кастеляном крепости Керак, известной также как Вороний замок, — самой грозной крепости в мире. Он несказанно гордился тем, что Саладин, султан Египта, Сирии и Месопотамии, ненавидел его больше всех остальных вождей франков.

В результате приказ был отдан, и войско Иерусалима — такую большую армию королевство собрало впервые за восемьдесят лет — остановилось и разбило лагерь. А тем временем легионы огромной армии Саладина (одна его кавалерия превосходила франков в соотношении десять к одному) почти полностью окружили христиан.

Франкское воинство состояло из двенадцати сотен рыцарей, десяти тысяч пехотинцев и двух тысяч лёгкой кавалерии. Окружённые ещё до наступления ночи, христиане сгрудились в неуютном лагере, всё больше падая духом. И в придачу, слабея телом, ибо выяснилось (увы, слишком поздно), что пресловутый колодец пересох. Проверить колодец заранее никто и не подумал.

Когда с наступлением ночи поднялся лёгкий ветерок, все были благодарны за дарованную им прохладу, но не прошло и часа, как воины начали проклинать ветер за то, что он до самого утра нёс в их сторону дым.

Теперь небо начало бледнеть, приближалось утро, и Синклер нутром чуял, что для его спутников шансы пережить рассвет весьма малы. Смехотворно малы.

Рыцари-храмовники, девизом которых было «Первыми нападать, последними отступать», любили хвастаться, что один-единственный христианский меч способен обратить в бегство сотню врагов. Однако эта неоправданная самонадеянность чуть больше месяца назад уже привела к ужасному разгрому большого отряда тамплиеров и госпитальеров при Крессоне. В тот день полегли почти все христиане, за исключением самого магистра де Ридефора и четырёх безымянных раненых рыцарей. Однако урок не пошёл впрок, и, похоже, сейчас сарацины вознамерились покончить с похвальбой храмовников раз и навсегда.

Почти вся армия Саладина состояла из подвижной, манёвренной лёгкой конницы; воины в лёгких доспехах, верхом на исключительно резвых йеменских скакунах, были вооружены дамасскими клинками и лёгкими, но беспощадно острыми дротиками с тростниковыми древками. Обученные стремительно атаковать и так же стремительно рассыпаться, уходя из-под удара, сарацины действовали не скопом, а небольшими быстрыми отрядами, хорошо организованными, сплочёнными, возглавляемыми умелыми командирами. Преимуществом сарацинов (помимо огромного численного превосходства) было ещё и то, что говорили они на одном языке — арабском. Христиане же, хоть всех их и называли франками, происходили из разных земель и зачастую не понимали наречий сражающихся рядом товарищей.

Синклер давно уже знал, что в войско, которое султан собрал для этой священной войны и которое окружило сейчас армию франков, входят отряды из Малой Азии, Египта, Сирии и Месопотамии. Он знал также, что командовать подразделениями армии Саладин поручил своим союзникам, свирепым курдам, составлявшим костяк его отборных отрядов. Одна лишь ударная кавалерия сарацинов, по слухам, насчитывала около пятнадцати тысяч всадников, а вспомогательные силы заполонили всё пространство до самого горизонта, насколько хватало глаз.

Синклер слышал, как из уст в уста передавали невероятную цифру в восемьдесят тысяч мечей. По его расчётам выходило, что столько магометан не наберётся, их никак не больше пятидесяти тысяч... Но спокойнее ему от этого не становилось.

— В нашей беде виноват де Ридефор, Синклер, мы оба это знаем. Почему ты не хочешь признать очевидное?

Синклер вздохнул и потёр глаза кончиком рукава.

— Потому что не могу, Лаки. Не могу. Я — рыцарь Храма, он мой магистр. Я связан с ним обетами повиновения. Более я ничего не могу сказать, не погрешив тем самым против долга.

Лаклан Морэй откашлялся и, не глядя, сплюнул.

— Что ж, мне он не магистр, поэтому я могу говорить, что хочу... И мне сдаётся — он безумен. Он и его присные. Король и магистр Храма — два сапога пара, а эта скотина де Шатийон хуже, чем оба они, вместе взятые. Торчать здесь при подобных обстоятельствах