Мой друг Иисус Христос - Ларс Хусум

– А теперь мы пошли. Вы больше никогда не увидите Грит. Она моя, и держитесь от нее подальше.

И они ушли.

Мама ничего не взяла с собой, кроме любви всей своей жизни и ежедневной молитвы. Она презирала правоверных верующих, но сама продолжала молиться. Возможно, эта была всего лишь привычка, от которой она не могла избавиться, но она молилась каждый вечер, и это давало ей успокоение перед сном.

Они ожидали, что мамины родители натравят на них полицию, но те, вероятно, решили, что мама не достойна всей этой возни. По крайней мере, впервые мы их увидели после маминой смерти, да и то интересовала их не мама, а я. Маме очень нравился Копенгаген, и в первые недели она только и делала, что бродила по городу, садилась где-нибудь и наблюдала за прохожими. Она черпала в этом силы. И всегда находилась добрая душа, которая осторожно спрашивала ее: «Все хорошо?», и мама отвечала с улыбкой: «Да, все замечательно».

Однажды, разглядывая проходящих мимо людей, она начала напевать что-то себе под нос. Неожиданно у нее получилась мелодия со словами, так появилась песня «С тобой». Она придумала целую песню, и это оказалось так легко! Прошло несколько дней, прежде чем она решилась исполнить ее своему возлюбленному. Песня посвящалась ему, но ей казалось, что песня недостаточна хороша, ведь она любила его намного сильнее, чем могла выразить ее незатейливая песенка. Когда отец пришел с работы, мама сказала, что приготовила для него подарок. Он должен был сесть и молчать. Она волновалась и вся дрожала. Отец тоже смутился – он никак не мог понять, что это за подарок такой, который требует от него тишины, тем более мама никак не решалась начать.

– Где же подарок?

Мама рассердилась:

– Я же просила, чтобы ты помолчал. А то ты все испортишь.

– Извини. – Отец недоумевал все сильнее.

Так прошли еще пять минут неловкого молчания. Это был самый странный подарок в его жизни. И вот он услышал первые волнующие звуки, вырвавшиеся из маминых уст. Мама пела, закрыв глаза, так что не видела выражения его лица. Допев до конца, она продолжала сидеть с закрытыми глазами, надеясь, что отец скажет ей что-то хорошее. Но он молчал. Глупый ютландец, разве сложно ему просто притвориться? Она открыла глаза и хотела извиниться за неудачную выходку, но увидела, что он плачет. Наконец он произнес, заикаясь:

– Я безумно люблю тебя. Черт возьми, как ты талантлива.

Маме казалось, что на самом деле он так не думает. Глупо улыбаясь, она принялась отнекиваться, но отец остановил ее взглядом и проникновенно сказал:

– Это самая чудесная песня, какую я когда-либо слышал.

Мама уловила серьезность в его голосе и никак не могла понять, что ей теперь с этим делать.

Пять месяцев спустя эта песня уже возглавляла хит-парад датских синглов. Благодаря отцу. Она сама ни за что не осмелилась бы на такое. Отец испытывал гордость, но постепенно его стало раздражать, что именно мамины нужды постоянно были в центре внимания. Когда он наконец высказался по этому поводу, это привело к жуткому скандалу, окончившемуся тем, что мама ушла, хлопнув дверью. Она отсутствовала два дня. Отец остыл, и мама, естественно, вернулась. Все стало так же, как раньше. Она часто уходила и возвращалась, когда отец совсем отчаивался. Однажды ее не было целую неделю, и он не спал семь ночей подряд. Были ли они счастливы? Вряд ли. Но они не могли обойтись друг без друга. Просто одного этого им не хватало для счастья.

Школа

Моя сестра родилась, когда маме был двадцать один год. Раньше у них не было времени. Они начали разговоры о детях, когда маме было всего семнадцать, но тогда помешала стремительно начавшаяся карьера. Спустя несколько лет мама устала от концертов – пришло время подумать о ребенке. То есть Сес можно считать ребенком, родившимся в момент передышки. Поэтому моя сестра быстро поняла, что ухаживать за ней особо некому, и потом всю жизнь предпочитала разбираться со своими проблемами сама. В отличие от Сес, мне никогда не приходилось заботиться о себе самому – у меня же была Сес.

Мама всегда относилась к своей популярности с необычайной легкостью. Я же, напротив, был обременен ею. В первый же мой день в школе, выяснив, кто я такой, дылда Катрина и коротышка Вибеке, желая подразнить меня, встали рядом и спели «Что скрывает сердце». Я очень расстроился, а стоило остальным детям заметить это, как я навсегда стал объектом насмешек. Я привык к боли. Она даже превратилась для меня в рутину, всегда почти одинаковую. Я знал, что, если меня увидит Мортен, мне не избежать подножки. Если Пернилле открыла рот, она скажет, что ее папа называет мою маму шлюхой. Я знал, что раз они перешептываются, значит, замышляют что-то против меня. И я перестал реагировать даже на побои – ведь если я стану бесчувственным, мне не будет больно. Кроме того, мне часто помогало, что моя сестра оказывалась рядом, подобно ангелу мести. И если Мортен ставил мне подножку, Сес лупила его линейкой по попе. Красивая девочка из шестого класса устремлялась к замухрышке первокласснику:

– Ну что, обижаешь моего младшего брата?

И, не успев ответить, Мортен с криком растягивался на полу.

В девятом классе Сес перевели в школу рядом с Фредериксхавном. Она не желала оставлять меня наедине с моими мучителями и упрашивала родителей разрешить ей остаться дома, но эти уговоры ни к чему не привели: учителя утверждали, что она проблемный ребенок, а родители доверяли учителям.

Она звонила мне каждый вечер, и я рассказывал ей, что у меня появились друзья, травля прекратилась, а школа просто супер. Сес удивленно слушала, как я рассказывал про своего нового друга, с которым я только что смотрел «Терминатора-2».

– А как его зовут?

– Кеннет. Кеннет из шестнадцатой квартиры.

– Он, наверное, постарше?

– Всего на два года.

Сес задумалась, но, к счастью, решила просто сказать:

– Я рада, что у тебя появился друг, малыш.

У меня появилось много друзей, пока она находилась в спецшколе, это были друзья, порожденные моей фантазией, и они защищали меня. А она так искренне желала, чтобы все это оказалось правдой! Я выдумывал их специально для Сес, чтобы она не так расстраивалась, что не имеет возможности защитить меня сама. Тогда я впервые ощутил свое одиночество.

Было такое счастье, когда Сес приехала домой. Все летние каникулы мы проведем вместе! Я не замечал никого, кроме Сес, а она не видела вокруг никого, кроме меня.

Я даже спал у нее в кровати. Мы лежали, укрывшись одеялом с головой, и она прижимала меня к себе. Она не могла прийти мне на помощь в школе, потому что поступила в гимназию, но она была дома, когда я приходил из школы, и с этого момента время неслось вперед.

Туэ

Во втором классе гимназии она влюбилась в Туэ. Это был спокойный, улыбчивый и приятный парень – он обладал всеми теми качествами, которых я был лишен. Естественно, я его не переносил. Он приходил и уходил, когда хотел, целовал мою сестру, заставлял ее улыбаться так, как она никогда раньше не улыбалась, уводил ее на долгие часы и даже дни, оставался ночевать. Туэ присутствовал везде и во всем. Он всегда был доброжелателен со мной. Но, занимаясь моими проблемами, он делал это лишь потому, что беспокоился о недотепистом младшем брате Сес. А я хотел, чтобы моя сестра принадлежала только мне.

Ссора между нами была неизбежна. Я только не понимал, каким образом все случится, ведь Сес влюблена в него, и я вполне могу проиграть в нашем противостоянии. Это случилось внезапно – так же неожиданно для него, как и для меня.

В тот день умер его двоюродный брат, и он плакал у Сес в комнате. Его обычная непринужденность куда-то делась. Когда-то они вместе играли в одном манеже, а теперь его брат умер от лейкемии. Я ничего не знал об этом. Я знал лишь то, что у меня в школе был чудовищный день. Мне на шею налепили соплей. Лучше бы меня побили, а так получилось слишком унизительно, то есть они настолько ни во что меня не ставили, что совершенно спокойно вытирали об меня сопли. Вероятно, они договорились заранее, что в тот день устроят мне настоящую пытку. На мне была ковбойская куртка. Отец заказал ее специально для меня – на нагрудном кармане красовались мои инициалы. Шикарная куртка. Он редко разговаривал со мной, но подарил мне эту куртку. Такой другой не было в целом мире. И этот подарок говорил о многом, так мне казалось. Они бросили ее в унитаз и втроем помочились сверху. Стоя вокруг, они хохотали до хрипоты, а я ревел и ревел. Конечно, мочу можно отстирать, но я никогда больше не надену эту куртку – они уничтожили то ощущение, которое она мне давала. Я в отчаянии приполз домой с мокрой курткой в сумке.

Мне нужна Сес, только она, а у нее сидит этот Туэ. Я даже не замечаю, что он плачет. Я лишь слышу, как Сес говорит мне: