Воровка из подземелья - Инна Александрова

IV

Время шло; мартовские холода понемногу отступали, – пришла весна, и безжизненная земля наконец покрылась травой. Мне нравилось, что трава возле нашего дома была высокой: в ней можно было укрыться, теперь я часами сидела в зарослях и наблюдала за Хозяевами.

Их было двое, но иногда приходил и третий, – огромного роста. Про себя я прозвала одного из них Большая Гора, а второго, поменьше, – Малая Гора. Наверное, это был детёныш. Впрочем, их ведь никогда не поймёшь: детёныш этот мог быть в несколько раз старше нашей Акины. Третьему Хозяину я так и не дала имени: он мало меня интересовал, потому что приходил только вечерами, когда мы с братьями и сестрой отправлялись гулять.

Теперь, когда пригрело солнце, Хозяева часто обедали во дворе за большим столом. Я радовалась этому: в такие дни мне не нужно было идти на кухню, чтобы украсть что-нибудь съестное. Иногда они оставляли объедки, иногда случайно роняли что-нибудь на землю. Как-то раз, идя по двору, я обнаружила под деревом огромный ломоть свежего хлеба. Я не знала, забыли ли его там или просто оставили на время, собираясь потом вернуться. Как бы там ни было, я украла этот кусок, – схватила его и потащила к нам, укрывшись в густой траве.

Каждый раз, принося съестное, я обычно угощаю Акину и всех своих домашних.

– Кушай, бабушка, – говорю я, и она жуёт, смешно пряча куски хлеба за щёку.

Акина мне не родня, она просто живёт у нас, но мы все зовём её бабушкой, – просто потому, что она здесь старше всех.

Забившись в угол, Кит смотрит на хлеб жадными глазами.

– Ешь, малыш, – предлагаю я, протягивая и ему кусок.

Сегодня все мы будем сыты. Тиль давно уже не поддразнивает меня и не смеётся: он смотрит на меня, как на взрослую, добровольно взявшую на себя ответственность за благополучие семьи. Скоро придут родители, и я смогу их накормить, – даже если они не нашли еды, никто не останется голодным.

Наевшись, мы начинаем рассказывать истории, – мы с братьями и сестрой их обычно придумываем, а вот Акина говорит правду: у неё есть что нам рассказать. Акина стара… она бела как лунь, у неё красные слезящиеся глаза. Она очень давно живёт на земле, – я даже не знаю, сколько ей лет.

Давным-давно, когда нас ещё не было на свете, она жила в большом доме, – почти таком же, как хозяйский дом, только он был намного больше и стоял в городе. Город этот сейчас виднеется где-то на горизонте, – он принадлежит Хозяевам, а не нам.

Акина родилась и выросла в рабстве; её держали в железной клетке и бросали ей на пол еду. Сначала она делила клетку с другими такими же рабами, а когда немного подросла, её продали на рынке и забрали оттуда в другой дом. Её разлучили с семьёй; ни родителей, ни братьев, ни сестёр она больше не встретила. В доме Хозяев Акина жила совершенно одна, пока не состарилась, – много лет…

Как она не сошла с ума, остаётся загадкой; Акина рассказывала, что один из Хозяев говорил с ней на своём языке, и от него она научилась некоторым словам. Это подобие общения помогло ей сохранить рассудок; наблюдая за Хозяевами целые дни напролёт, Акина узнала о них больше, чем кто-либо из нас.

В их обществе культивировалась доброта; у Хозяев было даже некое подобие морали, – но это была очень своеобразная мораль. Добрыми их учили быть только к своим. Все остальные существа, к какой бы расе они ни принадлежали, считались глупыми и не заслуживающими особого внимания. Если существо признавалось полезным, его обращали в рабство; если вредным, его убивали. Иногда хозяйские дети могли поиграть с кем-то из рабов, но это занятие считалось недостойным, пустой тратой времени. Так было потому, что Хозяева считали всех остальных похожими на вещи, – как будто и не живыми вовсе. У них даже слово особое для этого было, но я его не запомнила.

Правда, один из Хозяев, – тот, который разговаривал с Акиной, – был не таким, как все. Возможно, среди своих он чувствовал себя неуютно, поэтому и тянулся к ней. Но и он не помышлял о том, чтобы отпустить рабов на свободу. Акине было жаль его, но однажды, когда дверь её клетки случайно забыли закрыть, она убежала. Впереди её ждала неизвестность и, возможно, голодная смерть, – но жизнь в железной клетке тогда казалась страшнее смерти. Оставив свою тюрьму, Акина очень долго блуждала по огромному дому; он был похож на лабиринт, оттуда было не так просто выбраться. Когда она наконец очутилась на улице, то была еле жива от голода и жажды. Акина пила воду из канавы и питалась на помойках, пока наконец не добралась до нас. Мои родители приютили её. Меня тогда ещё не было на свете.

Потом родились мы, и Акина заменила нам бабушку; она присматривала за малышнёй, пока родителей не было дома…

– Ну, как у вас дела? – спросила мама, неожиданно вынырнув из тёмного коридора.

Следом за ней явился и папа; день был не очень удачным, – сегодня еды они достали не много, но хлеба, который я принесла, хватило на всех.

– Добытчица! – улыбнулся папа, отрывая кусок от принесённого мной ломтя.

Кит, наевшись, тихо дремал в углу; Акина тоже была уже сыта. Тиль, Мик и Мина доедали свои порции, стряхивая на землю крошки…

На душе у меня было легко; никогда ещё я не чувствовала себя так уверенно и спокойно. Я знала, что смогу позаботиться о близких, даже если для нас наступят тяжёлые времена. Мне казалось, что нашу семью ждёт счастливое будущее. Но это было не так…

V

Акина умерла поздней ночью, когда все уснули, а наутро заболел Кит. Зная о том, что я приду, Хозяева оставили под деревом кусок отравленного хлеба, – чтобы другим воровать было неповадно. Мы все заболели, отведав его; меня сильно тошнило, и голова у меня кружилась; перед глазами всё плыло, – я была уверена, что умру. Но все мы вскоре выздоровели, а вот Кит – нет. Он лежал на подстилке из соломы, уже похолодевший, а я не понимала, что он мёртв, – мне казалось, его ещё можно спасти.

– Надо вынести мёртвых на улицу и закопать, – сказал папа, который и сам был еле жив после добытого мной отравленного угощения. – Помоги мне, Тиль. И ты тоже, Лита…

Ни слова упрёка, – он понимал, как мне сейчас тяжело…

…Мы с отцом тащили тело старухи Акины вверх по узкому подземному коридору, а мама шла следом за нами и несла лёгкое, почти невесомое тело Кита. Он сильно исхудал за последние дни. Наконец мы поднялись наверх; холодный ветер подул мне в лицо, а свет фонаря, висевшего во дворе хозяйского дома, слепил глаза, – он показался мне ярким, как солнце, и я зажмурилась. Мы оттащили мёртвых подальше, туда, где Хозяева их не найдут, и стали копать, – земля была холодная и влажная, дождь закончился совсем недавно.