Балаган, или Конец одиночеству - Курт Воннегут

Сами похороны, как и похороны наших родителей и множества близких родственников, были такими скучными, официальными, были так же свободны от малейшего напоминания о Боге, о жизни после смерти, даже об Индианаполисе, как и наш отель «Рамада».

Так вот, мы с братом пристегнулись ремнями в салоне авиалайнера, вылетавшего из Нью-Йорка в Индианаполис. Я сидел у прохода. Бернард сел к окну – он же был знатоком атмосферы и мог увидеть в облаках гораздо больше, чем я.

Мы с ним оба шести футов роста. Тогда мы еще сохранили наши густые волосы, каштановые. Усы у нас у обоих точь-в-точь, как у покойного отца.

Вид у нас был самый безобидный. Просто парочка славных старых папашек.

Между нами осталось свободное место, и в этом было что-то таинственное, как в сказке с привидениями. На этом месте могла бы сидеть наша сестра Алиса – она как раз родилась между мной и Бернардом. Но на этом месте ее не было, она не летела с нами на похороны своего любимого дяди Алекса, потому что умерла среди чужих людей в Нью-Джерси, умерла от рака – и был ей тогда сорок один год.

– Чистый цирк! Балаган, – сказала она нам с братом, когда речь зашла о ее собственной близкой кончине. После ее смерти четверо мальчишек останутся сиротами, без матери.

Хэй-хо.

Последний день своей жизни она провела в больнице. Доктора и сиделки разрешили ей курить, и пить сколько душе угодно, и есть все, что захочется.

Мы с братом навестили ее. Она дышала с трудом. Раньше она была такая же высокая, как и мы, но для нее, для девушки, это было мучение. Она с детства сутулилась, потому что стеснялась своего роста. А теперь совсем согнулась, как вопросительный знак.

Она кашляла. Она смеялась. Раза два она сказала что-то смешное, только я не помню что.

Потом она велела нам уходить.

– И не оглядывайтесь, – сказала она.

Мы и не оглянулись.

Она умерла примерно в тот же час, как и дядя Алекс – часа через два после заката.

По теперешним временам в ее смерти, с точки зрения статистики, не было ничего особенного, если бы не одна мелочь: дело в том, что ее муж, здоровяк, Джеймс Карсмолт Адаме, редактор специального журнала для агентов по купле-продаже, который он сам выпускал в комнатушке на Уоллстрит, погиб двумя днями раньше – на «Специальном брокерском», единственном в истории американского транспорта поезде, который сверзился с разведенного железнодорожного моста.

Представляете себе?

Это было на самом деле.

Мы с Бернардом не стали рассказывать Алисе, что случилось с ее мужем, который должен был взять на себя всю заботу о детях после ее смерти, но она все же об этом узнала. Одна амбулаторная больная, которая пришла на прием к врачу, оставила ей газету, нью-йоркскую «Дейли Ньюс». На первой странице был большой заголовок – про крушение поезда. Ну да, список погибших и пропавших без вести там тоже был, на следующей странице.

А так как Алиса никогда не получала религиозного воспитания и жизнь вела совершенно безгрешную, то она никогда не сетовала на свою судьбу, никого не упрекала в ужасных несчастьях, ей казалось, что все это просто случайные несчастья в общей суете и толчее.

Она была умница.

Измучилась она под конец, да и денежные дела ее беспокоили, и поэтому она сказала, что, как видно, не очень-то годилась для этой жизни.

Если хотите знать, Лоурел и Харди тоже не больно для этой жизни годились.

Мы с братом уже позаботились о ее домашних делах. После ее смерти трое старших ребят – в возрасте от восьми до четырнадцати – устроили совещание, на которое никто из старших допущен не был. Потом они вышли к нам и попросили исполнить только два условия: чтобы им оставаться всем вместе и чтобы им разрешили взять с собой двух своих собак. А самый младший на их совещании отсутствовал – он был совсем малыш, ему был годик с небольшим.

С того самого дня мы с женой, Джейн Кокс Воннегут, воспитывали трех старших вместе с тройкой наших собственных детей на мысе Код. А малыша, который немного пожил у нас, усыновил двоюродный брат их отца, который теперь судья в Бирмингеме, штат Алабама.

Так тому и быть.

Трем старшим оставили их собак.

Теперь я вспоминаю, как один из ее сыновей, названный Куртом в честь меня и моего отца, задал мне вопрос, когда мы ехали на машине из Нью-Джерси на мыс Код, везя с собой на заднем сиденье двух собак. Ему тогда было лет восемь.

Мы ехали с юга на север, и для него мыс Код был чем-то вроде северной глуши. Мы с ним были вдвоем. Его братья уехали вперед.

– А ребята там у вас подходящие? – спросил он.

– Вполне, – ответил я.

Теперь он летчик гражданской авиации.

Все они теперь кто-нибудь, а не просто детишки.

Один из них – фермер, разводит коз на высокогорье, на Ямайке. Он добился воплощения мечты своей матери: жить подальше от бедлама больших городов, в окружении добрых друзей – животных.

Для него вся жизнь – в дожде. Если не выпадет дождь – ему конец.

Те две собаки умерли от старости. Я всегда подолгу возился с ними, катался по полу, пока они не протягивали лапы в полном изнеможении.

Да, кстати – сыновья нашей сестры только недавно выдали нам одну страшную тайну, которая мучила их долгие годы: они ничего не могли вспомнить про свою мать или про отца – ну, ничего, совсем ничего.

Тот, что разводит коз, – его зовут Джеймс Кармолт Адамс-младший – сказал по этому поводу вот что:

– Тут должен бы быть музей, так нет – пустота. – И постучал пальцами по лбу.

Мне кажется, что музеи в головах у детей автоматически опустошаются в минуту невыносимого ужаса – чтобы избавить детишек от безутешного горя.

Если говорить обо мне, то для меня было бы настоящей катастрофой, если бы я сразу забыл свою сестру. Я никогда ей об этом не говорил, но писал я именно для нее, лично для нее. В ней был заложен секрет всего, чего я достиг в искусстве. В ней был секрет моего стиля. Я думаю, любое произведение, в котором есть целостность и гармония, всегда создается художником ради одного-единственного человека. Его аудитория – одна душа.

Да, и она была так добра – или Природа была так добра ко мне, – что мне было дано чувствовать ее присутствие еще много лет после ее смерти – мне было даровано право писать для нее. Но потом она начала постепенно удаляться – может быть, у нее были более важные дела в другом месте.

Как бы то ни было, к тому времени, когда умер дядя Алекс, она совсем исчезла, перестала быть моей единственной читательницей.