Ваня. Повесть - Юлия Афанасьева

В туалете был один из младших. Он долго и тщательно мыл руки с мылом. Потом так же тщательно вытирал их полотенцем. Приглаживал чёлку набок возле зеркала. Мне казалось, прошла целая вечность…

Когда мальчик наконец вышел, я быстро запер дверь на шпингалет. Прислонился затылком к холодной стене, дрожащими пальцами достал из кармана записку. Повертел её в руках. Понюхал. Пахло чем-то сладким, девичьим, будоражившим кровь и затмевающим сознание. Поцеловал листочек зачем-то. Вздохнул и развернул его.

Почерк у Насти был красивый. Прямой, ровненький и аккуратный. Такой, наверное, и подобает иметь всем хорошим девочкам.

Через полчаса во дворе на третьей скамейке.

P.S. Первый раз в жизни сегодня врала, честное слово!

Я перечитывал эти две строчки снова и снова, до боли в глазах. Пока не услышал за дверью настойчивые удары. Я ведь совсем забыл, где нахожусь. Может, там кому-то тоже просто необходимо прочитать свою записку…

4

Я быстро убрал листочек в карман. Машинально открыл дверь, отошёл. За дверью стоял Гришка Осипов – мальчик, младше меня ровно на 3 месяца (у меня день рождения 29 августа, а у него – 29 мая). Хороший такой пацан, тихий, не задиристый. Кстати, мы с ним вместе патрулируем здание в качестве «дружинников», защищая младших.

– Здорова, Ванька! – и он со всего маху впечатал свою теплую ладошку в мою. – Ты уснул тут что ли?

– Привет, Гришка! Да нет, дело тут одно… – ответил я неопределённо и с пустым взором вышел в коридор.

По-моему, он ещё долго смотрел мне вслед. Я прямо чувствовал его удивлённый взгляд у себя между лопаток. Потом, видимо, он пожал плечами, мол, у каждого свои причуды, и закрыл за собой дверь.

А я шёл по коридору как во сне. Боже мой! Настя… Настенька… Настюша… Какая же она красивая, милая и… оказывается, такая храбрая! Сам бы я, наверное, никогда не решился написать ей записку. А вдруг эту записку бы потом нашли девчонки из её комнаты, что тогда? (Тут я подальше засунул записку в карман). Засмеяли бы. Всем растрещали и тихонечко злорадствовали, подкалывали на каждом шагу, хихикали бы надо мной и над Настей. А в душе бы, наверное, завидовали… Нет, всё-таки очень сильное влияние на меня оказывает чужое мнение. Наверное, я трус. Не написал бы я записку. Как сказал бы Егор и вся его банда – «кишка тонка». А вот Настя молодец, не побоялась, написала.

С такими мыслями я добрёл до своей комнаты. Глубоко вздохнул, взялся за холодную ручку, помедлил немного и широко распахнул дверь. На удивление, в комнате никого не было. Только вещи ребят были разбросаны по всей комнате так, как будто объявили военное положение и их срочно забрали на фронт. Если честно, я был бы не против, если бы их уже куда-нибудь забрали. Даже помог бы собраться и помахал белым платочком.

Тут я вспомнил, что и мне пора собираться, Настя через 15 минут будет ждать меня на третьей скамейке. Лучше места для свиданья не придумаешь! Скамейка находится в нашем парке в тени деревьев, её не видно ни из корпуса, ни с площадки, даже из самого парка нельзя увидеть тех, кто на ней сидит, если только не подойдёшь к скамье вплотную. Молодец Настя! Я снова достал записку, пробежался по ней глазами, аккуратно свернул её, поцеловал и спрятал в мой тайничок – место под кроватью, где отходила одна дощечка. Для надёжности прикрыл тайник тапками.

Я ещё раз умылся, причесался, надел чистую рубашку и взглянул в зеркало. Оттуда на меня смотрел смуглый мальчик со светлыми волосами и ярко-голубыми глазами. Эх, видела бы меня сейчас моя мама… Хотя где она сейчас, моя мама? Захотелось заплакать, но я сдержал подступивший к горлу комок. Не хватало ещё, чтобы Настя видела меня зарёванным. «Я мужчина и ни в коем случае не должен плакать», – повторял я себе, но одна предательская слезинка всё же скользнула по моей щеке.

В дверь тихонько постучали, и в проёме показалось доброе и, как всегда, очень приветливое лицо Андрея Валентиновича. Я быстро смахнул слезу и широко улыбнулся ему.

– Ааааа, привет, малыш! – поздоровался воспитатель, протянув мне свою широкую тёплую ладонь.

Я деловито пожал его руку. Странно, но он частенько называл меня так: «малыш», а я даже не обижался на него. Если бы кто-то из ребят меня назвал «малышом», я бы крепко обиделся, возможно, даже драку завязал. А у Андрея Валентиновича получалось это так ласково, искренне, по-домашнему как-то… Стыдно признаться, мне даже нравилось. Что примечательно, на людях он меня так никогда не называл. За это я ему был искренне благодарен.

– А я твоих охламонов на тренировку по футболу забрал. В пятницу соревнования состоятся между детскими домами города. Есть желание поучаствовать?

– Во-первых, как вы выразились, «охламоны» эти – не мои. А, во-вторых, вы же сами знаете, Андрей Валентинович, нога, – угрюмо буркнул я себе под нос и в следующую же секунду пожалел об этом. «Зачем я так с ним, он же мне добра желает, и единственный, кто здесь понимает и поддерживает».

– Поругались что ли опять? – как будто не заметив моей грубости, спросил воспитатель. – А про ногу извини, Вань, забыл.

Я вам не рассказывал, что маленько прихрамываю на одну ногу? В роддоме что-то произошло: то ли по ошибке врачей, то ли ещё из-за чего-то, но я чуть не остался инвалидом. Врачи вообще боялись, что это на всю жизнь, но, Слава Богу, всё обошлось. Раньше я ходил, опираясь на палочку, но сейчас на двух ногах стою вполне уверенно, даже могу немного мяч во дворе с ребятами погонять. Разумеется, воспитатели и Андрей Валентинович в частности стараются меня всячески оградить от сильных физических нагрузок, я с ними не спорю. Потому что иногда нога всё-таки ноет, особенно в дождливую и пасмурную погоду.

Чтобы как-то разрядить обстановку, я решил рассказать Андрею Валентиновичу про записку. Знаю, что он никому не расскажет и смеяться надо мной точно не станет. Меня захлестывала волна счастья, хотелось жмуриться от него, как от яркого солнышка, поэтому я и решил поделиться кусочком этого счастья с самым близким мне человеком в этом детдоме.

Андрей Валентинович очень внимательно выслушал меня; он кивал, улыбался при виде того, как я нервничаю и заикаюсь. В конце моего монолога он одобрительно похлопал меня по плечу, мягко улыбнулся и сказал: «Иди, Ваня, иди, Настя уже ждёт тебя. Негоже молодым людям опаздывать на свидания».

5

Действительно, Настя уже ждала меня. На третьей скамейке, как и договаривались. При виде меня она вскочила, потом села, поправила подол коротенького розового платьица. Я подошёл к ней и зачем-то поклонился. Она не смогла сдержать улыбки, я улыбнулся ей в ответ своей глупости. Обстановка более или менее разрядилась.

– Вань, привет.

– Я… – начали мы в голос, переглянулись и захохотали!

Она смеялась так звонко, игриво и задорно, что не смеяться с ней вместе было просто невозможно! Я присел к ней на скамейку, и мы хохотали добрых пять минут. Это были самые счастливые минуты за сегодняшний день, а, быть может, и за всю мою никчёмную жизнь. Забылось всё плохое: задиристые соседи, ночные побои в туалете, постоянное недоедание, даже отсутствие родителей в тот момент меня как-то не особо огорчало. Мне просто было хорошо с ней. Вот так вот вдвоём сидеть на третьей скамейке и хохотать над чем-то, одним только нам известным. Наконец, мы оба успокоились. То ли испугались, что кто-то услышит наш звонкий смех, то ли исчерпали весь запас смеха на сегодняшний день. Странно, но мы перестали смеяться одновременно. Просто замолчали оба и всё.

Молчание затянулось. По Насте было видно, что она крепко задумалась, сведя брови на переносице и судорожно барабаня пальцами по коленкам. А я не смел нарушить это молчание и прервать её мысли. Я чувствовал, как ей тяжело начать первой, как нелегко на это решиться. Но всё-таки понимал, что сделать это должна она, иначе, зачем же она меня сюда позвала?

Наконец, Настя глубоко вздохнула, видимо, собралась с мыслями и начала разговор так:

– Вань, на самом деле, я позвала тебя сюда, чтобы попрощаться.

– Попрощаться? – не понял я.

– Да, именно так. Я знаю, что подслушивать нехорошо, но как-то раз, вечером, проходя мимо кабинета Андрея Валентиновича, я случайно услышала его разговор с какой-то женщиной. И, похоже, она хочет забрать тебя к себе.

– Странно, а почему именно меня?

– Насколько я поняла из их разговора, она посмотрела какую-то передачу, которую снимали про наш детдом, и ты ей очень сильно понравился!

Действительно, недавно один из центральных каналов сделал репортаж про наш детский дом, в котором показывались наши жилищные условия, ну и, конечно же, мы, дети. Помнится, я тогда ещё прочитал стихотворение собственного сочинения про маму, про то, как я её люблю и хочу быть рядом с ней. Видимо, эти строки и запали в душу той самой женщины.