Возвращение «Конька-Горбунка» - Сергей Ильичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но ведь и сейчас строят новые храмы, верующим возвращают старые, раньше закрытые для них…
– И что из того? Давай посчитаем… На сегодняшний день в Москве чуть более двухсот храмов… Пусть даже четыреста… Мне не жалко, так как это ничего не меняет…
– Чего не меняет? – снова встрепенулась Татьяна.
– Ситуации… Смотри сама: на пятнадцать миллионов жителей мегаполиса четыреста храмов. В каждом храме в числе постоянных прихожан не более нескольких тысяч человек, и то по большим праздникам. К тому же среди них половина иноверцев и инородцев. Добавим сюда ярых коммунистов-атеистов – и на все про все остается не более трех процентов действительно верующих. Аналогичная картина по всей стране, включая мало-мальскую деревушку с приходом в пять старушек. Это и есть свидетельство повсеместного отпадения от веры. А иллюзия возрождения ее поддерживается лишь с помощью средств массовой информации и телевидения.
– Да кому же это надо? – уже с удивлением спросила Татьяна.
– Вероятно, тем силам, что более таинственны и могущественны, чем наше «великое и независимое» правительство. – И, распахнув руки, Александра добавила: – Ах, как же мне хочется прохладной осени и доброй русской зимы.
Сестры наконец-то улыбнулись друг другу.
– Но только договоримся, что в эти дни я не позволю тебе даже выйти из дома.
– Я не могу сидеть, у меня командировка всего на три дня…
– Но и я не хочу тебя здесь похоронить, вообще не люблю покойников.
– Мне нужно идти…
– Я тебя предупредила… Ты не маленькая, решай сама. Могу лишь дать марлевую повязку и святой воды в термосе.
– Спасибо…
– Помешалась на своем «Коньке-Горбунке», фанатичка упертая… – произнесла Александра, выходя из спальни.
– И за это спасибо…
На следующий день после легкого завтрака сестры нежно распрощались.
Татьяна спешила в библиотеку.
Когда на лестничной площадке раскрылись дверцы лифта, то Вяземская увидела в кабине двух человек с противогазами на лицах.
Она вошла, створки сомкнулись, и отлаженная машина устремилась вниз.
Не обращая внимания на нового пассажира, люди в противогазах продолжали начатый диалог. Голоса напоминали утробные, но разобрать слова Вяземская смогла.
– Слышали, торфяники горят…
– Не нужно было в угоду кому-то осушать болота…
– Вы правы, доигрались с земными недрами, такие пустоты образовались, что на днях где-то целый районный центр под землю ушел. И молчок, как будто ничего и не произошло.
– Проклятые масоны! Такую страну довели до ручки…
Выйдя из подземки, Вяземская очутилась у лестницы, поднявшись по ступеням которой она могла бы войти в здание библиотеки имени Ленина. Но самого здания было не видно из-за смога. Она поднималась, буквально нащупывая ногой каждую новую ступеньку. Где-то на половине пути прямо перед ней лежал человек. Люди в противогазах, наподобие тени отца Гамлета, проходили мимо упавшего, словно это было обычным явлением.
Вяземская какое-то время постояла над лежавшим, но, к кому обращать свой глас, она не знала, так как дальше собственной протянутой руки ничего не видела. Да и стоять уже становилось невозможно: жар и дым начали донимать ее снова, а струившийся по лицу пот уже застилал глаза… Она продолжила подъем по широким ступеням лестницы, пока не наткнулась на туманный силуэт возвышающегося над ней человека.
– Послушайте, там… – начала она, – там… человек, ему нужна помощь…
Сидевший на возвышении Достоевский внимательно выслушал доносившийся до него живой голос доцента Татьяны Вяземской, приехавшей из далекой Сибири и посвятившей почти всю свою жизнь разным сторонам жизни и творчества писателя Ершова…
Он и в камне остался все таким же пытливым и внимательным к человеческим трагедиям, вот только помочь упавшему на землю незнакомцу да и самой Вяземской было уже не в его силах.
– Что я делаю? О чем люди подумают: баба с памятником разговаривает, – подумала Татьяна. – Не дай Бог кто услышит, так ненароком и самой можно в психушку угодить.
Но вот и долгожданные двери библиотеки.
В то утро читальный зал был забит, что называется, под завязку. Молодежь, очевидно, готовилась к вступительным экзаменам, а люди постарше корпели над своими диссертациями и дипломными проектами.
– Вяземская? – услышала Татьяна за спиной голос работницы библиотеки. – Пройдите за мной.
Они вошли в лифт и понеслись в подземные лабиринты старинной библиотеки.
– Мы подготовили все по вашему заказу, связались даже с архивами Санкт-Петербурга, и они выслали вам все документы в электронном виде, впрочем, увидите сами…
Комната, где предстояло работать Вяземской, более напоминала каморку папы Карло из сказки про Буратино. Серые стены, один стол, стул и шкаф с инвентарным номером. Половину стола занимали подготовленные для Вяземской документы.
– Я вас закрою, такой у нас порядок, будет нужно выйти, нажмете кнопку звонка…
Сказала и вышла. Ключ провернули в замке дважды, и Татьяна услышала лишь удаляющийся стук каблуков.
Она придвинула стул и подсела к папкам на столе. Какое-то время внимательно все оглядывала, возможно, еще не веря в то богатство, что лежало перед ней. Потом, прежде чем раскрыть первую папку, посмотрела на часы. Те показывали четверть десятого.
…За горами, за лесами,
За широкими морями,
Против неба – на земле,
Жил старик в одном селе… —
мысленно произнесла Татьяна и раскрыла первую папку, которая поразила ее не столько своим объемом, сколько тем, что это был потаенный ершовский труд – его перевод с церковнославянского языка на русский Ветхого Завета, осуществленный в 1854 году – еще за четырнадцать лет до появления в типографии Синода первой части русской Библии – Пятикнижия Моисея.
Находящаяся в архиве рукопись открывалась словами Книги Бытия, выведенными четким почерком Ершова, именно Ершова, в этом Татьяна не сомневалась: В начале Бог сотворил небо и землю. Но земля была необразованна и пуста, и тьма под бездной; и Дух Божий носился над водами…
И она с упоением погрузилась в уникальное дивное чтение, не замечая ни времени, ни того, что голодна. Пока ощущение присутствия в закрытой комнате другого человека не заставило ее оглянуться.
Она повернула голову и увидела стоящий в дверях чей-то размытый силуэт, а когда еще и раздался голос: «Позвольте представиться…» – она просто упала со стула и. потеряла сознание.
– Вяземская, что с вами, вы меня слышите? – донесся до нее голос, и она открыла глаза.
– Ну, слава Богу, пришли в себя, – произнесла сотрудница библиотеки. – Вы уж нас так больше не пугайте…
– Я и сама не понимаю, как это произошло…
– Воздуха угарного надышались, не иначе… Может быть, вам скорую помощь вызвать?
– Нет, не нужно, просто…
– Что просто?
– Нет, все хорошо… Я еще завтра к вам приду… Обязательно!
– Пожалуйста, только уже с противогазом, пожалуйста…
И обе рассмеялись, очевидно, представив себя в таком несуразном виде.
За ужином Татьяна сидела молча, будто в рот воды набрала, и почти не притронулась к еде. С едой все было понятно – отсутствие аппетита объяснялось немыслимой жарой. Но вот чтобы молчать? Александра понимала, что с Татьяной случилось нечто во время ее посещения библиотеки, но с вопросами до поры не приставала, боясь как бы ненароком не навредить потревоженному сознанию сестры.
– Я сегодня пораньше лягу, – сказала та, поднимаясь из-за стола.
– Как скажешь, – ответила Александра, внимательно наблюдая за сестрой.
Татьяна медленно шла к двери столовой, словно находилась в некой полудреме.
– Было время, я как-то сама подсела на сны… – начала Александра, следя за реакцией Татьяны на ее слова. – Не поверишь, каждый день, как дитя малое, с упоением ждала возможности погрузиться в новый сон.
– Это был не сон…
– Что же это было?
– Не знаю, просто я почувствовала, что он находится рядом со мной. Я его вижу и даже слышу…
– О, подруга, это клиника… – произнесла Александра.
– Не знаю, а потому и хочу дождаться завтрашнего дня. Только бы это повторилось…
– Иди, ложись! Будет желание, сама все расскажешь.
Весь следующий день Татьяна самым внимательным образом проработала с подобранными документами, правда, при этом вздрагивала от каждого шороха, очевидно, все еще находясь в предвкушении новой встречи.
Но ничего не повторилось…
И всю дорогу до дома, окутанная смогом и жаром, от которого уже плавились мозги, Вяземская все пыталась понять: что было сделано ею не так, что не позволило ей снова увидеть то, чем ее соблазнили, поманили накануне?
Вновь и вновь возвращаясь к этим мыслям и ничего так и не открыв сестре, она сразу прошла в ванную, затем мимо нее и столовой в спальню и плюхнулась на кровать.
