Я - сыр - Роберт Кармер

Этот совсем немолодой человек смотрит в карту: "Как быстро ты думаешь добраться туда?" - грохочет его голос. Его седые волосы шевелятся на ветру, его лицо покрыто сетью синих и красных вен, оно похоже на карту автомобильных дорог, что в его руках. Я остановился отдохнуть на этой заправке, проверить воздух в шинах и посоветоваться, как мне двигаться дальше. Этот пожилой человек старается мне помочь. Он меряет манометром воздух и охотно разворачивает карту.

- Я думаю, что можно делать десять миль в час. - говорю я.

- Хорошо, если у тебя будут пять или даже четыре. - говорит он. - Не думаю, что ты доберешься сегодня.

- Мы с родителями иногда останавливались в мотеле Белтон-Фолс. Если я туда добирусь, то остановлюсь там на ночь.

Он снова разворачивает карту. Ее треплет ветром.

- Может быть. Но есть и другие мотели по дороге. - он уже сворачивает ее. - От куда ты?

- Из Монумента.

Снова похолодало, и солнце спряталось в облоках.

- Смотри - это Эйсвел. Как долго ты добирался от Монумента?

- Около часа.

Он разглаживает складки на карте. Она вздувается у него в руках. Он словно проделывает тяжелую работу думая и говоря об этом.

- Хорошо, от нижнего города в Монументе до этих пятен около пяти миль. Но у тебя были несколько хороших холмов до нижнего берега, где ты быстро спускался. Пять миль в час - очевидно, лучшее время для езды в течении дня.

- Да.

Он отвернулся и посмотрел вверх на облока и затем опять повернулся ко мне:

- Как ты собрался туда ехать, всадник. Тебя окружает ужасный мир. Ограбления и убийства. Никто не защищен на улице. И не знаешь, кому и как верить, и кто нехороший парень?

Я хотел ехать и не желал все это слушать.

- Конечно же не ты. Потому что ты не можешь отличить хорошего парня от плохого. Никто не знает, где умрет. Никто. Однозначно. По дороге, когда пользуешься телефоном, ты слушай. Слушай внимательно. Ты можешь нечаянно услышать щелчек. И если ты его услышал, то это кто-нибудь подключился и подслушивает, а потом ты имеешь от него неприятности.

Я уже устал сидеть на байке.

- Никому никогда не верь. Расспроси для проверки, если посторонний подходит к тебе. Но по-любому ты не должен с ним иметь контакт. Он может быть с фальшивым паспортом, липовыми правами или с ложным именем... Так, ты можешь ехать. Будь осторожен.

Он мне всовывает в руки карту. "Возьми."- говорит он. Она запачкана мазутом, и я сую ее к себе в корзину не складывая, втиснув ее между ремнем и отцовским портфелем.

- У тебя воспаленные глаза, - говорит он. - Надвинь шапку. Люди болеют и в старости умирают. Мы кричим им: "Вернитесь!" Жена пользовалась такой шапкой, когда работала на мельнице.

- Это шапка отца, - говорю я. - он носил ее всегда. Я еду навестить его - он в госпитале в Ротербурге, и я думаю, что он дрогнет увидев ее.

- Куртка тоже его? - спрашивает он. - Выглядит, как армейская куртка моего сына. Он здесь работал - у меня в сервисе. Это было во время Второй Мировой войны. Он носил куртку, похожую на эту, она была ему великовата, как тебе твоя. Того, кто его тогда убил, звали Иво Джима - ты наверное никогда и не слыхал об этом.

Голубые вены возбухают над его лицом, вперемежку с красными. Я собираюсь уйти и начинаю нервничать. Я чувствую себя нехорошо, когда он сравнивает меня со своим сыном, но он будет спрашивать про отца и про мать.

- Мне жаль твоего сына. - говорю я.

Он не отвечает ничего, вытирает руками лицо и тяжело вздыхает, как будто бы очень сильно устал.

- Хорошей дороги тебе. - говорит он махнув вперед. - Если бы я был на сорок лет моложе, то отправился бы с тобой. Как говорят, душа готова, да плоть слаба.

Я подпрыгиваю на байке и отправляюсь в путь.

- Большое спасибо, - кричу я глядя мимо него. - спасибо за карту и воздух в шинах.

Он стоит и смотрит печально, положив руки на бока.

- Будь осторожен. - он кричит. Его голос скребет в воздухе.

Я виляю и поворачиваю в сторону. Изо всех сил жму на педали.

TАРЕ ОZК002 1430 date deleted T-A

Т: Теперь, скажи мне, можем ли мы побеседовать о Пoле Делмонте?

А: О ком?

Т: О Пoле Делмонте.

(пауза 8 секунд)

А: Я не хотел бы.

(пауза 5 секунд)

Т: Тогда о Эмми Херц.

А: У меня снова болит голова.

Т: Только расслабься. Я сейчас дам тебе лекарство.

А: Я скорее нуждаюсь не в этом.

Т: Как хочешь.

(пауза 10 секунд)

Т: Ты расстроен. Пожалуйста расслабься. Головная боль - это тревожная реакция на реальность, которую ты не воспринимаешь, как должное. И мне жаль, что ты так реагируешь. Когда мы начали эти беседы, то мы договорились, что они будут добровольны с твоей стороны, так будь же проще - веди к истине, но не туда, куда ты не можешь решиться, не на ту территорию, куда бы ты не вторгся.

А: Я понял.

Т: Мы можем вернуться к Пoлу Делмонту и Эмми Херц в любое время.

А: У меня действительно болит голова. Меня тошнит.

Т: Тогда нам стоит отложить.

А: Спасибо.

ЕND ТАРЕ ОZК002

----------------------------

Дорога длинная, ровная и прямая, без собак, которые могли бы напасть на меня. Солнце светит. Я жму на педали и пою:

Отец в долине,

Отец в долине,

Хей-хо, дзе мери-о,

Отец в долине...

За моей спиной летят машины, они обгоняют меня с жутким шелестом резины по асвальту. Роут 119 - хайвей со сплошной желтой линией по середине. Я переодически съезжаю на обочину. Колеса тонут в рыхлом песке, скользят. Я теряю равновесие, затем выравниваюсь. Это мешает ехать, отбирает силы. Я боюсь, что меня может сбить машина, если буду долго ехать по асвальту. Но я напеваю:

Отец берет жену,

Отец берет жену,

Хей-хо, дзе мери-о

Отец берет жену.

Пытаюсь спеть песенку, которую отец всегда напевает, комично подражаю его голосу, то повышающемуся, то понижающемуся - протяжно и мягко. Когда он поет, у него ужасный голос - "У тебя оловянные уши." - говорила мать - но она всегда могла сплясать под эту странную песню. "Это наша песня." говорил отец. И я могу вспомнить, как он поднимал меня на руки, когда я был маленьким, и подбрасывал меня почти до потолка, напевая:

Жена взяла ребенка,

Жена взяла ребенка...

И тогда он мягко отдавал меня в обьятья матери, когда она сидела, вязала или читала. И я извивался в ее руках, ощущая тепло и защиту от всего плохого, что есть на свете. Мне было тогда, кажется, всего лишь пять или шесть. И отец самодовольно напевал:

Хей-хо, дзе мери-о,

Фермер в долине.

- Дейв, Дейв, - могла сказать мать. - Ты орешек, ну просто настоящий орешек. - звучало смешно и, вместе с тем, нежно в ее голосе, и аромат ее духов обволакивал меня.

- Эх...Что вытворяют в других семьях, во время их традиционных песен? мог сказать отец, кривляясь как клоун, прыгая по комноте:

Ребенок взял кота,

Ребенок взял кота...

- В них ничего не вытворяют. - могла сказать мать. Та старая игра всегда была удовольствием для меня. Конечно, это было еще до того, как мать стала печальной, до того, как тревога навсегда поселилась у нее на лице.

- Кто сказал, что ничего не вытворяют что-либо напевая? - мог спросить отец. Глядя сверху на меня он спрашивал грозным голосом: - Как тебя зовут, мальчик? - Он становился очень серьезным в тот момент.

- Адам. - отвечал я. - Адам Фермер.

Я весело заигрывал с ним.

- Хорошо. Полагаю, раньше наша фамилия была Смит? Кого-либо спрашивая ты напеваешь: "Мистер Смит в долине, Мистер Смит..."

- Девид. - говорила мать. И я весело смеялся, и отец мог начать петь снова...

Сейчас я на Роут 119:

Хей-хо, дзе мери-о,

Ребенок взял кота...

Неожиданно славный выдался день. Октябрьские деревья горят на солнце яркими красками, все укутано в красное и коричневое. Временами поднимается ветер, срывающий с проводов стаю птиц в воздух, и птицы парят над шоссе. Я проезжаю длинный луг, весь усеянный коровами, жующими свою жевачку.

Я рад, что не принял пилюль, и я напеваю:

А кот взял крысу,

А кот взял крысу,

Хей-хо, дзе мери-о,

А кот взял крысу...

Я стараюсь петь голосом отца, но теряю нить. Ветер держит меня за горло, и мне нужно набрать воздух. В легких жжет, и я думаю, что пока лучше не петь. Мои плечи сводит от боли, а пальцы болят там, где я охватываю рукоятки руля.

Передо мной холм. Дорога беспощадно ползет вверх. Я оглядываюсь: позади меня - ничего. Я остонавливаюсь, слезаю и смотрю на верхушку холма.

Я качу велосипед. Вокруг пусто - ни души. Мне не хочется никуда. Полная безысходность. Но я все иду. Мне хотелось бы вернуться на ту заправку в Эйсвел. Можно было бы дойти до тех деревьев, что в стороне, присесть и отдохнуть, но я сомневаюсь в том, что стоит мне сходить с дороги. Кто знает, что скрывается за этими деревьями? Я боюсь не только собак, но и других животных, еще змей и пауков. Они - неразумны. Мне так нужно остановиться, но я продолжаю двигаться, двигаться - даже если устал.

Я на вершине холма, и чудесный лондшафт ковром стелется подо мной. Миля, другая вниз по дороге, и белая церковь, окруженная кучкой домов, острым шпилем впивается в небо. Я прыгаю на велосипед и лечу вниз с холма, на встречу новым приключениям. Баик набирает скорость, и я снова парю, парю сладко. Я спешу к тому шпилю церкви, как можно быстрее. И будет так обидно, если я потеряю контроль над байком. Я скольжу вниз с холма, и ветер ест мои щеки, кусает изнутри все мое тело, И я снова пою, пытаясь подражать отцу, и лечу с той же песней: