Прорыв - Виолетта Трофимова

Вивасвант Рао покорил слушателей конференции тем же, чем раньше и Виргинию. Его выступление было ярким и непосредственным, искренним и содержательным. То, что он говорил, он открыл сам, пережил сам. Ему безумно хотелось, чтобы именно мисс Смит, очаровательная Виргиния слышала его доклад и оценила его. Но это было невозможно, поэтому весь поток похвал, обрушившихся на Вивасванта, отдавал горечью. Но он сам сделал выбор, и поэтому заставлял себя думать о другом: о своей миссии, о долге перед родиной. Теперь он стал знаменитым и мог претворять свои планы в жизнь.

Выступление Виргинии Смит в городском собрании Эдмонтона было не менее блестящим. Ее красота, эмоциональность и еще глубокая печаль поразили зрителей. Первую половину вечера она выступала в наряде индейской принцессы и читала стихи, посвященные своему народу (ведь именно ирокезов она считала «своим» народом). Во втором отделении она предстала перед публикой в изысканном вечернем платье. Все были в восторге. Под конец вечера Виргиния даже принялась шутить, и зрители оценили ее юмор. Но на сердце девушки было тяжело. Она еще не избавилась от боли разлуки, хотя всячески гнала мысли о Вивасванте.

Домой, в Брантфорд, мисс Смит вернулась известной поэтессой. Ее стали приглашать в салоны, где она неизменно пользовалась успехом. На одном из балов она познакомилась с Томми Мак-Дугласом. Это был ее ровесник, блондин с серыми глазами, среднего роста, довольно привлекательный. Ее сестре и братьям Томми не понравился из-за несколько развязных манер, но в присутствии Виргинии он становился воспитанным и обходительным. Он был артистом и вот уже пару лет выступал с маленькими комедийными сценками. Виргиния почувствовала в нем родственную душу, и они оба потянулись друг к другу. Сначала они просто встречались в салонах, а потом решили вместе выступать.

Отныне для Виргинии началась жизнь на колесах. Она научилась писать стихи в поезде и в гостинице, используя специальную дощечку. Вместе с Томми они объездили половину Канады, давая представления перед шахтерами, фермерами, высшим обществом и даже самим генерал-губернатором. Виргинии некогда было скучать. Но по прошествии двух с половиной лет такой жизни она почувствовала дикую усталость. Ей нужно было остановиться, посмотреть назад и одновременно подумать о будущем. Ей необходимо было писать, а на это у нее катастрофически не хватало времени. И она вернулась в Брантфорд.

Та зима выдалась особенно холодной и снежной. Виргиния часами просиживала у окна, думая о своих представлениях, о своих последних публикациях, о Томми Мак-Дугласе, весельчаке и балагуре, с которым ей ни разу не приходилось впадать в уныние. Но даже улыбка, вызванная мыслью о Томми, не развеяла угнетавшую ее тоску. Девушка ходила по комнате, и на память невольно приходили собственные строчки: «Когда ты был царем Египта, я – его царицей». Ей хотелось кричать, кричать в голос, и она сжимала кулаки, пытаясь взять себя в руки, но не могла. Виргиния смотрела на снег, и в летящих снежинках она видела его лицо, лицо, которое тысячу раз клялась себе забыть. Вновь на нее смотрели его огромные, в пол-лица глаза, а она изо всех сил гнала его образ. Но девушка вынуждена была признать, что никогда не видела человека, равного Вивасванту по обаянию и уму. Да и по чувству юмора его даже Томми не обогнал. Ощущая предательскую пустоту в сердце, Виргиния тихо позвала:

– Вивасвант! Вивасвант!

Но он был далеко, и не мог ей ответить.

Мисс Смит была сильной девушкой. Мисс Смит не привыкла пасовать ни перед какими трудностями. «Пусть мечта о несбыточной любви остается мечтой, – подумала она, – а мне нужно работать. Нужно возобновить выступления. Сегодня же пошлю телеграмму Томми».

Через месяц Виргиния снова читала стихи со сцены.

Весна в Калькутте стояла жаркая, не в пример канадской. Изнемогая от духоты, у здания городской больницы прогуливались двое мужчин.

– Не знаете, как там доктор Рао? – поинтересовался один из них. – Угораздило же его попасть в больницу в такую жару.

– Да уж, – отозвался другой. – В последнее время у него все шло как по маслу. А вот после смерти Пита он стал сам не свой. Замкнулся в себе, ни с кем не разговаривал. Конечно, такой удар. Сколько же лет было Питу? Двадцать пять, или чуть больше?

– Около этого. Вивасвант любил Пита, тот был одним из его лучших друзей.

– Пит тоже любил Вивасванта. Он ведь стал его секретарем и даже приехал вместе с ним в Индию.

– Да… А на его похоронах Вивасвант сначала молча шел за гробом, а потом вдруг упал в обморок. Его отправили в больницу, но он так и не пришел в сознание. Сказали, что у него нервное истощение.

Тем временем в палате несколько врачей и медсестер пытались удержать могучее тело доктора Рао, сотрясавшееся как в лихорадке.

– Беспокойный дух пытается покинуть плоть, – заметил кто-то.

– Но только не в тридцать два года, – возразила Кастурбай, державшая Вивасванта за плечи. Кастурбай, не то врач, не то медсестра, была высокой полной девушкой лет двадцати-двадцати двух с низким грудным голосом и крутым нравом. Говорили, что она монашенка. Ее не любили за резкость по отношению как к пациентам, так и к коллегам, но уважали за то, что среди ее больных практически не было смертельных исходов.

– Ну же, Вивасвант! – кричала она. – Держитесь, вы же такой сильный! Вы должны жить!

Его продолжало трясти.

– Вколите же ему успокоительное! – приказала Кастурбай.

И вдруг здесь, на грани жизни и смерти, Вивасвант широко раскрыл свои громадные глаза и закричал:

– Виргиния! Виргиния!

– Кто это? – спросила Кастурбай.

Никто из присутствующих не смог вспомнить среди его американских или европейских друзей ни одной Виргинии.

А на другом конце света мисс Смит, мирно читавшая дома какую-то книгу, вскочила на ноги и спросила:

– Меня кто-нибудь звал?

– Нет, Верджи, никто тебя не звал, – отозвалась ее мама. Это была немолодая, но все еще привлекательная женщина, обладавшая способностью сохранять спокойствие при любых обстоятельствах.

– Может, мне показалось… Так странно…

– Но никого же нет дома, Верджи, – объяснила ей мать.

– У меня нехорошее чувство.

– Думаешь, что-нибудь случилось?

– Не знаю.

Мать Виргинии была решительной женщиной.

– Ладно, – сказала она. – Я сейчас выйду на улицу, схожу в контору Джона и Билла и зайду к Эмме.

– Спасибо, мама, – улыбнулась Виргиния.

Через некоторое время миссис Смит вернулась.

– Ну, как? – со страхом спросила ее девушка.

– Все в порядке, Верджи, – ответила ее мать. – Все живы-здоровы. Тебе, наверное, показалось.

– Слава богу, – облегченно вздохнула Виргиния. Правда, на сердце у нее все равно было неспокойно.

– Кстати, я видела Томми, – сообщила миссис Смит. – Он обещал зайти.

– Пусть приходит, – несколько равнодушно сказала Виргиния.

В течение многих дней девушку снедала непонятная тревога. Но от этого ее выступления были еще более блестящими. Страх перед неизвестностью, печаль, тоска, которые она испытывала, входили в ее стихи и трогали слушателей за душу. Она казалась прекраснее, чем когда бы то ни было. Томми, пораженный в самое сердце ее величавой красотой, задержал ее однажды после представления и сказал:

– Выходи за меня замуж.

Виргиния холодно взглянула на него и ответила:

– Я подумаю.

Думать, она, правда, не собиралась. Для нее и так все было ясно.

Лето мисс Смит проводила с матерью в Брантфорде. Вышел первый сборник стихов Виргинии, и это было долгожданным и радостным для нее событием. Они с мамой дали прием по этому поводу, где девушка читала свои стихи под бурные аплодисменты гостей. Томми Мак-Дугласа там не было. Это удивило миссис Смит.

– Я давно хотела тебя спросить, Верджи, – сказала она. – Что ты ответила Томми? Ты согласна выйти за него замуж?

– Я ему отказала, – твердо сказала Виргиния.

– Почему? – удивилась мама. – Ты его не любишь?

– Я люблю другого.

Миссис Смит удивилась еще больше.

– А он тебя любит?

Девушка замялась, но, вспомнив странный случай с чьим-то зовом, твердо ответила:

– Да, он тоже любит меня.

– И кто же он? – с интересом спросила ее мама.

– Он ученый, занимается философией.

– А где он? – уже с иронией поинтересовалась миссис Смит.

– Он далеко.

– Давно ты его знаешь?

– Давно. Мы вместе ехали в поезде из Ванкувера. Больше я его никогда не видела.

Мать Виргинии рассмеялась.

– И что ж ты думаешь, он к тебе приедет?

– Я ничего не думаю, мама, – взволнованно произнесла Виргиния. – Но я не хочу обманывать Томми. Я никогда не смогу его полюбить.

Мать Виргинии обняла дочь.

– Мечтательница ты моя! Бог с ним, с Томми, он неплохой парень, но не для тебя. Ты у меня такая красивая, умная, талантливая, ты еще найдешь своего принца.