Роман с призраком - Барбара Картленд

— Не отвлекайся, — попросила Демелса, вся горя от нетерпения.

— Вот я и говорю: «Лошадей на сорок, милорд!» Тут он подошел ко мне, взял за локоть и отвел в сторону.

— Вы бы не особенно возражали, если бы я напросился к вам в жильцы? — спрашивает граф Треварнон.

— Разумеется, нет, милорд! — отвечаю я, а у самого сердце бьется, словно чувствую, что сейчас решается моя судьба.

— Так чем же вызвана ваша нерешительность? — настаивает он.

— Видите ли, милорд, дом у нас старый, а поскольку я наезжаю туда не часто, то и слуг там маловато. Вы привыкли к комфорту, которого там, боюсь, не найдете.

— Это не имеет никакого значения, — говорит граф Треварнон. — Я захвачу с собой собственного повара, дворецкого, сколько угодно лакеев и прислугу.

Я — молчу. А он спустя секунду спрашивает:

— Устроит ли вас плата в тысячу гиней за аренду вашего дома на недельный срок, Лэнгстон?

Джерард замолчал, словно заново переживая тот сладостный миг, когда он услышал столь заманчивое предложение. Потом, не давая сестре вставить ни слова, он радостно закончил:

— Итак, дело улажено, и завтра граф Треварнон и его гости будут здесь. Лошади прибудут сегодня к вечеру.

— Но Джерард, как же мы справимся? — встревожилась Демелса, наконец обретая дар речи, который потеряла от неожиданности свалившегося на нее известия. — У меня в распоряжении ведь только Нэтти да старушка Бетси! Мы не сможем все приготовить в столь короткий срок!

— Если его милости будет неудобно, он может упрекать за это только себя, — беспечно возразил Джерард. — Ты только подумай, Демелса, тысяча гиней!

Виновато взглянув на сестру, он признался:

— Я дошел до того, что уже собирался про вести дома все лето.

Как хорошо было известно его сестре, это означало, что Джерард совершенно истратился.

Демелса, как никто другой, понимала, что отказать графу Треварнону в просьбе, сулившей такие выгоды их семье, брат не мог, но в отличие от Джерарда она сразу задумалась о том, сколько почти неразрешимых проблем, сколько хлопот обрушится на нее и двух ее служанок.

Лэнгстон-Мэнор, как называлось поместье, принадлежало семье Лэнгстонов с начала XVI века. Правивший в то время король Генрих VIII поссорился с римским папой из-за того, что слишком часто менял жен, и стал бороться с католицизмом и католиками. По его приказу по всей стране закрывались монастыри, а их владения передавались во владения аристократов.

Одно из таких монастырских зданий и досталось после ликвидации обители Лэнгстонам.

С тех пор в разное время хозяевами возводились пристройки, многое в облике этого особняка изменилось, но он сохранил свою заостренную крышу, каминные трубы прихотливой формы, ромбовидные окна и особую атмосферу отрешенности и таинственности, которую Демелса приписывала тому факту, что изначально дом был построен для цистерцианцев.

Монашеский орден цистерцианцев был основан в XII веке и отличался особо суровыми порядками. Даже к архитектуре в этом ордене предъявлялись особые требования, вследствие чего образовался особый, цистерцианский стиль.

Историческая судьба семьи Лэнгстонов делала крутые повороты. Одни из них обладали огромными состояниями, занимали высокие государственные посты и пользовались заслуженным уважением у современников и потомков.

Другие проявляли безудержную тягу к мотовству и пускали на ветер нажитые предками богатства.

К несчастью, к последним принадлежали и дед, и отец Джерарда, в результате чего ему в наследство достался лишь этот дом с несколькими акрами леса.

Судя по всему, вместе с этим более чем скромным имуществом Джерарду передалась известная доля легкомыслия, свойственного его отцу и дедушке.

Стоит ли говорить, что молодой повеса желал проводить большую часть времени в Лондоне, поближе к Букингемскому дворцу и Красавчику Бруммелу, как звали в свете Джорджа Брайана Бруммела, законодателя моды начала XIX века, основоположника стиля «денди». Он являлся душой того веселого, жаждущего развлечений общества, которое окружало коронованного в 1820 году Георга IV.

А поскольку Джерард жил в свое удовольствие в Лондоне, уделом Демелсы оставалось существование в провинциальной тиши — скромное, незаметное и крайне экономное, если не сказать скудное.

Она знала только эту жизнь. Блеск и великолепие света, с которыми она, по знатности своего положения, непременно познакомилась бы, будь ее мать жива, а состояние до такой степени не расстроено, были ей неведомы.

По правде говоря, Демелсу вполне удовлетворяло постоянное пребывание в их старом доме, который она так любила, и привычные занятия: помощь старой няне по дому, уход за садом и чтение, которому молодая девушка предавалась с упоением, вполне объяснимым, учитывая ее возраст и вынужденное затворничество, лишавшее ее других развлечений.

Но главной отрадой Демелсы были лошади ее брата. К счастью, содержать их в Лондоне Джерарду было совсем не по карману: в столице конюшни были едва ли не дороже обычного жилья. Поэтому девушка могла сколько угодно скакать верхом по окрестным просторам с лихостью и ловкостью, от которой упала бы в обморок любая лондонская барышня ее лет.

Впрочем, среди жителей Эскота подобное мастерство не было редкостью — как не удивляет великолепное умение плавать тех, кто живет на морском побережье.

У Джерарда был один рысак — Файерберд, которого он предоставил попечению сестры и старого конюха Эббота, жившего в поместье с тех пор, как его теперешние хозяева были детьми.

На этот раз по настоянию Эббота Файерберд был заявлен на скачки, где с ним предстояло выступить Джему Эбботу, внуку конюха.

Джем вырос в поместье Лэнгстонов и лишь в последнее время стал появляться в числе жокеев молодого поколения, искавших шанса участвовать в известных скачках.

Именно от него Демелса впервые услышала о непревзойденном экстерьере и выдающихся скаковых качествах Крусадера.

— От тебя требуется немного, сестренка, — подвел итог Джерард. — Как можно лучше прибрать в доме, разыскать побольше слуг и найти себе где-нибудь приют на следующую неделю.

— Приют на следующую неделю? — изумилась Демелса. — Зачем?

— Тебе не следует здесь оставаться, — ответил брат. — Это холостяцкая компания. Как я тебе неоднократно рассказывал, граф Треварнон хорош для мужского общества. Он мне очень симпатичен, но я в жизни и на милю не подпущу его к родной сестре.

— Но куда же мне деться, Джерард? — в полной растерянности спросила Демелса, не столько действительно обращаясь к брату, сколько размышляя вслух.

— Ну какое-то место должно найтись, — не пытаясь вдаваться в столь незначительные детали, заметил Джерард Лэнгстон.