Запретам вопреки - Анатолий Демьянович Луцков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Есть надежда, что завтра получу место на одном сухогрузе. Нужен матрос первого класса. И в моем лице они его получат.
— Куда идет судно, ты хоть знаешь? — спрашивает жена с отвлеченным интересом. Она не очень верит, что муж завтра получит работу и надеется, что ей удастся уговорить его искать какое-нибудь занятие на берегу.
— Говорят, куда-то в Африку, — с фальшивой беззаботностью говорит Свирин. — Если завтра меня возьмут, есть надежда на аванс. А если его дадут в рейсе, вышлю из ближайшего порта.
Свирин сидит за столом и перед ним тарелка горячего супа. Второе блюдо в сегодняшнем меню отсутствует. Суп слишком горяч и процесс его остывания Свирин решает скрасить оценкой жизни труженников моря, при этом понимая, что благодарным слушателем жену его назвать трудно. Да и то, что Свирин говорит, положительных эмоций вызвать никак не может.
— Торговый флот успешно распродается, — говорит Свирин с неодобрительным патриотическим сожалением. — Уже нет пароходства на Балтике и на Черном море. Пассажирский флот в России исчез. Большинство же судов плавает теперь не под российским флагом.
Жена одевается, готовясь идти с сыном в магазин и говорит с усталой уверенностью в своей правоте:
— От перечисления фактов пора переходить к выводам. А они, я чувствую, неутешительны. И почему я так часто слышу, что у нас торговые суда все больше плавают под чужими флагами?
— Наше государство уважает права собственника, — популярно объясняет Свирин, все еще занятый своим супом. — Теперь владелец может выбрать флаг любой страны, под которым будет плавать его судно. И эта страна будет получать налоги, а вовсе не Россия, хотя на судне российская команда. Поэтому судовладелец выбирает флаг той страны, где налоги поменьше. Есть даже такое понятие: "дешевый флаг".
— Стоит ли тебе продолжать испытывать свою судьбу? — задает свой последний вопрос жена Свирина Ольга, уже держась за ручку двери. — На море ведь свет клином не сошелся.
— Ладно, возможно, это будет мой последний рейс, — говорит Свирин с немного декларативной уступчивостью. Он знает, что когда сказать нечего, лучше ничего не говорить.
Свирин однажды попал в одну интеллигентскую компанию, он уже к тому времени был женат три года и понимал, что брак весьма непростое испытание, он его проходит с трудом и это еще проверка всех человеческих качеств. А в компании, где случайно оказался Свирин, отмечался чей-то день рождения, ему было скучно среди незнакомых людей и он уже собирался незаметно "отчалить". Но тут одна дама, кажется, психолог. затронула тему брака как союза двух сердец и спровоцировала небольшую полемику.
— Заключение брака, в том числе и сама свадьба, — говорила дама, держа в тонких пальцах полную до половины рюмку коньяка, — это апофеоз биологического состояния, это не что иное как перенос генома в последующее поколение.
Она победным взглядом окинула притихшее сообщество вокруг пиршественного стола и продолжала:
— Мужчины по своей сущности полигамны, это ни для кого не секрет, поэтому каждая женщина стремится как можно надежнее закрепить за собой мужчину…
— Я бы добавил, — вклинился в ее речь мужской голос, — что заключение брака это наиболее радикальная форма инициации, так как она знаменует вступление во взрослую жизнь…
— Значит, я в свои сорок лет так и не повзрослел, — прозвучал другой голос, обиженный и не очень трезвый.
Но предыдущий выступавший отмахнулся от него и строго напомнил:
— Не забывайте, что брак знаменует соединение духовного и физического…
Дама-психолог допила свой коньяк и с педантичной четкостью сделала неожиданный вывод:
— А сейчас заключение брака часто просто клоунада, это уже пародия на прежние человеческие отношения. И брак, и сама свадьба, потеряв свои сакральные моменты, потеряли и свое главное значение. Часто так называемые молодые живут вместе до заключения брака несколько лет.
Свирин ушел с этой вечеринки, обогатив свой опыт новым пониманием идеи брака, хотя лично ему это нисколько не помогло.
Свирин попал в торговый флот благодаря привычке к морской жизни и отсутствию необходимости приобретать новую профессию. На своем тральщике он служил рулевым, а на гражданском флоте он выполнял бы ту же привычную работу только уже в качестве матроса первого класса. Каждый человек, видимо, своего рода заложник своего времени, и у большинства прискорбно мало вариантов выбора своего жизненного пути. Все это смутно чувствовал Свирин. Сознаваться же в совершенной ошибке человеку мешает самолюбие. Когда, например, по телевидению или по радио выступают ветераны, подводящие жизненные итоги, все они с завидным единодушием утверждают, что, появись у них абсолютно сказочная возможность начать жизнь заново, они ни в чем не изменили бы свой прежний выбор. Скорее всего, это разновидность самоутверждения и неосознанная тяга заметнее обозначить себя в жизненном пространстве. Но получение этакого "билетика на второй сеанс" из шукшинского рассказа нереально, а сама множественность вариантов выбора жизненного пути неизбежно ведет к утрате жизненной цельности, как сказал один морской писатель. Он и плавал, пока болезнь не привела его к последней швартовке у причала в виде собственной малогабаритной квартиры, где у него хранились списанные морские карты, и которую ему уже не суждено было покинуть живым.
У Свирина была ночная вахта у трапа, он, правда, немного вздремнул, сидя на бухте манильского троса, утро уже наступило, но солнце еще не встало. По земле стелился туман и перистые кроны пальм в отдалении словно парили в воздухе.
По бетонному причалу неторопливо в тяжелых армейских ботинках шагал Обафумо с американской скорострельной винтовкой на ремне. Его ночное дежурство нередко совпадало с вахтой Свирина. Солдат был одет в полевую камуфляжную форму с темнозеленой пилоткой на бритой голове, его рукав украшала нашивка капрала, а на его лице красовалась ритуальная татуировка.
— We see each other once in a week, don't we?
