Убийца - Олег Фомин

Пришлось заново.

И опять настал черед разбора стены. Смыш корректирует поток моих мыслей. Мятежный принц… От мыслей о нем рвотный рефлекс, как от бананов, если питаться всю жизнь только ими.

Эх, банан… Съесть бы сейчас. Тьфу ты! Мятежный принц, думать о мятежном принце…

Наконец-то!

Брешь меня проглотила. Я разогнулся… Протяжный выдох. Ладони хлопают друг о друга, сбивая пыль, по некрополю эхо.

– Ну вот, мы дома. Если хоть что-то в Руинах можно назвать домом…

«Покой».

– Да, где спокойно, там и дом. Завидую тем, кто в Руинах родился. Никто из родного мира не похищал, тоска не грызет…

Я вздохнул и начал закладывать плиты обратно в гнезда, нечего всяким левым типам зариться на наше уютное местечко.

Смыш телепортируется с места на место по всему некрополю, дежурный обзор: все ли в порядке, не изменилось ли чего, пока нас не было, не завелась ли гадина, жаждущая нами полакомиться…

Я сел спиной к свежей кладке, лопатки слегка ее продавили.

Пых! На плечо вернулся Борис.

«Чисто».

Рукав стер пот со лба, я улыбнулся.

– Чистота – залог здоровья.

Некрополь в пять этажей, длина и ширина как у спортзала. По краям ряды гробниц, в стенных нишах – урны с прахом. Стены разинули темные каменные рты, их много, как пчелиных сот, до потолка, в них тоже саркофаги. Свисают лианы ржавых цепей с крючьями, для спуска и подъема гробов. На факелах пылает мертвое пламя – белое, холодное, танцует медленно, услышать его гул можно лишь, когда источников много, как сейчас.

На дальнем краю зала, на ступенчатом помосте возвышается стальной склеп – монолит, оплетенный письменами разных языков, сценами битв, которые, скорее всего, никогда не происходили ни в одном из миров…

Склеп заперт, даже Борис не может телепортироваться внутрь, какая-то сила его отталкивает. Может, к лучшему. Кто знает, что за всадник апокалипсиса в этой стальной коробке, если ее не пробить даже плазмой, не обойти через другое измерение.

Поднявшись, ковыляю к алтарю перед склепом.

Алтарь, судя по всему, для подношений духу мятежного принца, но я кощунственно использую как обеденный стол. А заодно как кровать. Кара на мою голову пока не обрушилась, значит, принц не возражает.

Вскоре на середине алтаря уже горит костерок из углечервей, над огнем на шампурах жарятся кусочки мяса и грибов.

Сижу за алтарем на урне вместо табурета, тряпка в руке смахивает с узорчатой поверхности пыль, из торбы на алтарь приземляются овощи, хлеб, фляжки с питьем… Артефакт воистину читерский. Можно нести сколько угодно съестного, не считаясь с объемом и весом, без боязни, что испортится.

Смыш на плече пискнул.

«Сыр!»

Я засмеялся.

– Король стола, дамы и господа, сыр «Анюта», прошу любить и… есть.

Борис спрыгнул на алтарь. Блюдце с овощами и миска с приправами его пропустили, носик суетливо обнюхивает красную корочку, нежную бледно-желтую начинку с пузырьками воздуха.

Охотничий нож нарезает овощи, те сваливаются в миску. Лук нашинковал, черед огурца, потом молодой горох яростков, заправлю все это взрыбьим жиром, посыплю специями…

За стенами некрополя – серия пистолетных выстрелов. Нож замер, мордочка смыша, точно стрелка компаса, повернулась на угол третьего этажа. Где-то там и стреляли.

Вой морозавра. На его фоне истошный человечий крик. Он оборвался, а вой перешел в рычащее чавканье.

Я пожал плечами, вернулся к кухонным хлопотам, смыш продолжает обтесывать ребра сырной дольки. К такому здесь привыкаешь, как в селе к шуму листвы и мычанию коров. Жалости на всех не хватает.

Кружочки огурца упали в салатницу. Я задумался.

– А почему бы и нет…

Положил нож, кисти потанцевали с полотенцем. Торба, я опять к тебе…

Старательно думаю о предмете, который нужен, и моя личная бездна выпускает стальную перчатку с когтями.

Я насадил доспех на предплечье, щелкают застежки. Лучше проявить осторожность, а то можно остаться без пальцев.

Металлическая рука исчезла в торбе. Оттуда достаю фиолетовый пластинчатый мячик. Детеныш бронтеры в той позе, в какой я его туда положил. Для него, наверное, прошли только секунды.

Опускаю шар на пол. Легкий толчок, и сфера покатилась к подножию одной из гробниц…

Бум.

Откатилась назад плавно, замерла.

Я улыбнулся.

Взял в стальную перчатку помидор, над миской с салатом сжал. Пять ножей разрезали овощ на пластинки, сочные красные кругляши ссыпались в миску. Неплохой, однако, способ, надо взять на вооружение.

Борис отвернул мордочку от сыра в сторону, куда я отправил живой мячик.

Шар едва заметно шевелится, словно хочет укатиться тайком, но понимает, что на него смотрят…

Хрустнуло, гладь сферы ощетинилась треугольниками, между ними черные пусто́ты. Шар начал разворачиваться.

Четыре лапки, хвост и голова. Возникла миниатюрная копия бронтеры, изящный глянцевый зверек цвета спелой сливы. Грацию смазывает детская неуклюжесть, но таких милах еще поискать. Малыш несмело озирается.

Борис даже забыл о сыре, подкрался к краю алтаря, с металлического берега наблюдает за детенышем.

Тот взвыл. Тихо, робко…

Поднял морду к потолку, и плиты вздрогнули, зарыдали песком от жалобного призыва: мама, ты где?

Я запаниковал, но хлопнула вспышка, рядом с детенышем возник Борис, бронтеренок забавно шарахнулся в сторону, вой оборвался, и я с облегчением выдохнул.

Испуг в детеныше быстро уступает интересу, Борис тоже глядит на маленькую лиловую бронтеру с любопытством…

Пластинчатый котенок, прильнув к полу и сжавшись, крадется вокруг смыша, хвостик гибко танцует, иногда смыша дразнит рычание, но тот сидит на месте спокойно, усики шевелятся, мордочка следит за перемещением блестящей фигурки.

Детеныш резко ускорил крадущийся шаг, повернуться за ним достаточно быстро смыш не успел, комочек брони метнулся в коварную атаку со спины.

Пых!

Пролетел сквозь солнце вспышки, лоб стукнулся о подножие гробницы, юный охотник плюхнулся на задницу, растопырив задние лапы. Голова помоталась, хищничек заворчал, оглядывается влево-вправо в поисках хитрой добычи.

Смыш смотрит на бронтеренка сверху, с края гробницы, все так же любопытно.

Я отсмеялся.

– Выручил, Боря. А то как взвоет жалобно, все из рук валится…

«Веселая игрушка».

– Поиграй с ним, милый. Он весь твой.

«Играть весело!»

– Только не забудь про сыр. Можно, кстати, кусочек?

«Ешь, друг».

– Спасибо, малыш.

Во рту сыр тает мгновенно, носоглотку заполнил насыщенный аромат, рецепторы на языке и щеках цветут от счастья.

– «Анюта» прелесть!

Я поднял руки, поиграл когтями перчатки на одной и пальцами на другой. Салат готов. Как поживает главное блюдо?

Снимаю с огня вертел.

Мясо пропеклось, грибы тоже, все пропиталось маринадом, аромат райский, слюной можно захлебнуться, но героически держусь.

Бронтеренок отвлекся от смыша на порхающего мотылька, увлекся погоней, то и дело высоко подпрыгивает, а смыш вернулся на алтарь, принялся за остатки сыра с куда большим аппетитом. Как его понимаю, глядя на шашлык!

Опять выстрелы, я резко обернулся к заложенному мной тайному входу. Стреляли там, прямо за стеной…

– Стефан, мать твою! – прорычал будто бы орк. – Нихт шисен! Патроны береги!

– Твари много! – голос офисной крысы. – Нас убивать!

– Не очкуй… Ком цу мир.

– Я не носить очки…

– Вперед!

Я беззвучно выругался, снимаю перчатку…

Подхватил прислоненные к алтарю дробовик и плазму, бегом к тайному входу. Метрах в пяти он него плавно замедляюсь. На колено. Дробовик на пол, плазма в обе ладони, большой палец на рычажке предохранителя.

– Олег, тут что-то есть.

– Что?

– Стена рыхлый. Ее кто-то разбирать…

На плечо телепортировался Борис. В передних лапках остатки сыра, смотрит на секретный вход, но сыр продолжает уменьшаться от надкусов.

Самообладание Бориса осадило мою панику, но сердце бьет в ребра часто, на лбу испарина.

– Мы мочь здесь укрыться.

– Времени нет!

– Разобрать стена!

– Стефан, они близко, валим!

– Мы не сбежать!!!

– Да шевели ты зад… Ох, ты ж мать!

Под грохот лап и хор звериного рева грянула автоматная очередь, яростный вопль стрелка, очередь заглохла, за ней пара одиночных выстрелов. Отчаянный мат удаляется вправо.

Зато слева растет стадный топот, некрополь начал трястись, с каменной пробки входа осыпаются камушки, плиты выпячиваются, кладка рискует обрушиться и разоблачить убежище.

Что за монстры? Судя по реву, волкоршуны, но топот грузный, будто стадо слонов…

Грохот постепенно стихает, удаляться туда же, где исчезли голоса людей. Кладка выдержала, хоть и перекосило ее страшно. Я уронил голову на грудь, со лба сорвались капли. Палец с предохранителя убрался.

– Кажись, пронесло…

Я покосился на Бориса, улыбнулся его невозмутимости, тот как раз доел сыр, облизывает лапки, умывается.