Доктор Дулитл на Луне - Хью Лофтинг

Скажу откровенно: наш отряд, готовившийся к своему первому ночлегу на Луне, чувствовал глубокую подавленность. Никто не понимал, что же нас так сильно угнетает, но всеми без исключения овладело неодолимое беспокойство. По-прежнему дул легкий, ровный ветерок — такой, какими всегда бывают лунные ветры. Было достаточно светло, чтобы различать очертания предметов (хотя Земля большую часть ночи оставалась невидимой и совсем не давала света).

Помню, как Доктор — пока мы распаковывали вещи и доставали для ужина шоколад, оставшийся от дневной нормы, — с тревогой вглядывался в причудливо изогнутые сучья, нависавшие над нашими головами.

Да-да, их раскачивал ветер, тут не было никакого сомнения. Но ветер дул так мертвенно-однообразно, так ровно… Ветви же колыхались совсем не так: в их волнении было нечто необъяснимое, чудилось даже, что дерево само управляет своими движениями, точно животное, ноги которого прикованы к земле. Впрочем, это могло быть обманом зрения, — ведь ветер и вправду дул и дул, ни на миг не стихая.

Кроме того, дерево издавало стоны. Конечно, на Земле в ветреную погоду деревья тоже постанывают, мы это знали. Но тут дело обстояло совсем иначе: между стонами дерева и равномерным напором ветра, овевавшего наши лица, нельзя было усмотреть и самой отдаленной зависимости.

Я видел, что даже умудренная, опытная Полинезия растеряна и обескуражена. И это было ничуть не удивительно: ведь все, что связано с деревьями и ветром, птицы чувствуют еще острее, чем человек. Я надеялся, что Полинезия отважится взлететь и осмотрит крону, но у нее не хватило духу. Что же касалось Чи-Чи, еще одного прирожденного обитателя леса, то ей, видимо, было вполне достаточно поверхностного знакомства с этим странным представителем растительного царства, и я понимал, что в мире нет силы, которая заставила бы обезьянку углубиться в его тайны.

После ужина Джон Дулитл еще несколько часов диктовал мне свои заметки. Первый день, проведенный в новом мире, принес немало ценных сведений, которые надо было записать в блокнот. Доктор определил с максимально возможной точностью время нашего прибытия на Луну, измерил температуру воздуха, направление и силу ветра, атмосферное давление (в числе прочих приборов он привез с собой и небольшой барометр) и собрал множество других данных, которые обычному смертному кажутся сухой цифирью, но чрезвычайно важны для ученого.

После тревожного, изнурительного перехода все мы уснули как убитые. Единственное, что я помню о своем пробуждении, — это то, что мне понадобилось не менее десяти минут, чтобы понять, где я нахожусь. Но, думаю, я так и не решил бы эту загадку, если бы не увидел наконец, что Джон Дулитл уже встал и бродит среди своих приборов, записывая их показания.

Первым делом мы должны были раздобыть какой-нибудь еды: у нас не было ни крошки съестного на завтрак. Доктор начинал жалеть, что так поспешно расстался с мотыльком. Действительно, только сейчас, когда прошло уже очень много времени после того, как мы не совсем вежливо его покинули, стремясь поскорее найти дерево и приступить к исследованию нового мира, — только сейчас мы поняли, что не встретили на своем пути ни одного признака животной жизни. Впрочем, идти назад, чтобы расспрашивать об этом мотылька, было чересчур далеко; да и трудно было ожидать, что мы найдем его на прежнем месте.

Итак, надо было не мешкая отправляться на поиски пищи. Мы поторопились уложить вещи, извлеченные наружу для ночлега. Куда же идти? Раз мы сумели найти одно дерево, где-то должны быть и другие: а там, безусловно, мы найдем и воду, в существовании которой не сомневался Доктор. Но сколько мы ни всматривались в горизонт — невооруженным глазом или через подзорную трубу, — нигде не было видно ни единого зеленого пятнышка.

На этот раз Полинезия, не дожидаясь приказания, сразу поднялась в воздух, чтобы произвести разведку.

— Ну, — сказала она спустившись, — вообще-то говоря, деревьев тут нет. Местность преотвратная, я такой еще в жизни не видела, если не считать Сахары. Но вон за той высокой грядой — там в середине — гора, похожая на шляпу, — видите, куда я показываю?

— Вижу, — ответил Доктор. — Продолжай, Полинезия.

— Так вот, за этой грядой на горизонте выделяется какая-то темная полоса. Может быть, эхо и не деревья. Но там точно есть что-то, кроме песка, я уверена. Раздумывать, по-моему, не стоит, надо идти туда. Путь неблизкий.

Да, путь и в самом деле оказался неблизким! Это напоминало форсированный марш или, лучше сказать, гонку на скорость, в которой мы состязались с собственной смертью. Поначалу нельзя было и представить, что нас ожидает. То, что мы отправлялись в дорогу натощак, никого особенно не напугало; каждому из нас не раз случалось это делать и раньше. Но минул час, потом другой, третий… а мы все шли по той же пустыне, среди песчаных барханов, холмов, безжизненных потухших вулканов, — и все больше и больше падали духом.

И тут я увидел Джона Дулитла во всем его подлинном блеске. Я догадываюсь (хотя ни о чем не спрашивал), что он начал испытывать некоторое беспокойство уже с первых наших шагов. Позже он объяснил, что именно его смущало, — но тогда не подал и виду, что встревожен. Напротив: чем суровее становились природные условия, чем сильнее терзал наши внутренности голод и непереносимее была жажда, от которой пересохли наши рты, чем стремительнее таял запас наших сил и бодрости, чем больше страданий доставляло нам каждое следующее движение, — тем веселее держался Доктор. Не прибегая к заготовленным впрок остротам, которые вызвали бы только раздражение, он каким-то непостижимым образом помогал всему нашему отряду сохранять душевную бодрость. Если он рассказывал что-то забавное, то это всегда было как нельзя более уместно и заставляло нас видеть все злоключения в смешном свете. Обсуждая с ним впоследствии этот эпизод нашего путешествия, я узнал, что в молодости Доктора не раз брали в научные экспедиции из-за его умения отгонять от людей черные мысли.

Так или иначе, я искренне сомневаюсь, что без дружеской, ободряющей поддержки Доктора наш отряд выдержал бы столь тяжелое испытание. Я впервые узнал, что такое муки жажды. Каждый сделанный мною шаг казался мне последним в моей жизни.

Наконец — по-видимому, на исходе второго дня нашего пребывания на Луне, — я услышал сквозь гул в ушах восклицание Полинезии: «Впереди лес!» Кажется, в это время я уже плохо отличал явь от бреда. Ничего не видя и механически переставляя ноги, я плелся за остальными. Я знаю, что мы все же нашли тогда воду: рухнув на землю и лишаясь чувств, я еще успел запомнить, как Чи-Чи, держа в руках древесный лист, сложенный наподобие чаши, вливала мне в рот восхитительно прохладную жидкость.

ГЛАВА 4

ПОДВИГ ЧИ-ЧИ

Придя в себя, я ощутил жестокий стыд. Тоже, полез в путешественники! Доктор, как ни в чем не бывало, расхаживал рядом — о Чи-Чи с Полинезией не стоит и говорить. Заметив, что я очнулся, Джон Дулитл немедленно подошел ко мне.

Будто угадав мои мысли, он сразу же начал корить меня за то, что я стыжусь происшедшего: ведь, по его словам, я не имел такого опыта путешествий по странам с жарким и сухим климатом, как Чи-Чи и Полинезия, и как он сам.

— В общем и целом, Стаббинс, — сказал Доктор, — ты показал себя настоящим молодцом. Тебе хватило сил на весь путь, почти до самого конца, сознание ты потерял только тогда, когда до спасенья было рукой подать. Никто не был бы вправе потребовать от тебя большего. Я знал многих искушенных путешественников, которым и не снилась такая выносливость. Это был трудный, неимоверно трудный переход. Ты держался просто великолепно. Вставай же и садись завтракать — теперь у нас, слава Богу, есть чем подкрепиться!

Я сел, чувствуя слабость и изнеможение. Вокруг меня тут же разложили множество загадочных предметов: как мне сказали позже, это были лесные плоды. Наша верная Чи-Чи, превозмогая боязнь, которую внушали ей шевелящиеся деревья и шепчущий ветер, спасла весь отряд своим поразительным даром обоняния, позволявшим выискивать в лесу растения, которые годились в пищу. Ни одно из диковинных блюд, составивших меню нашего завтрака, не было знакомо ни мне, ни Доктору; но поскольку Чи-Чи заверила, что все это вполне съедобно, мы смело могли приступать к еде.

Некоторые плоды были величиной с сундук, другие — не крупнее грецкого ореха. Впрочем, мы были так голодны, что, не разбирая, набросились на них и ели, ели, ели все подряд… Чи-Чи поставила перед нами и воду — в скорлупах огромных орехов и в забавных посудинах из скрученных листьев. Ни один завтрак в моей жизни не доставлял мне столько наслаждения, как любой из этих странных плодов, названия которых я не знал.

О, Чи-Чи! Пугливая маленькая Чи-Чи, которая отринула все опасения и одна, без спутников, устремилась в джунгли, когда ни у кого уже не оставалось сил! Для остального мира ты была заурядной обезьянкой шарманщика. Но для нас, спасенных тобою от голодной смерти, ты, доблестная Чи-Чи, презревшая ужас, который подступал к тебе на каждом шагу, навеки заняла почетное место в списке величайших героев истории! Хвала Всевышнему, что ты была с нами! Тлеть бы сейчас нашим костям в лунной пустыне, если бы не твоя природная одаренность, твое знание джунглей — и, самое главное, твоя отвага, которая победила страх!