ИСТОРИЯ ТЕЛОХРАНИТЕЛЯ - Сюхэй Фудзисава

В его родных местах такого отношения к самураю даже представить себе было невозможно. Более того, за исключением бродячих ронинов, которые появлялись ниоткуда и исчезали в никуда, Матахатиро не знал ни одного самурая, который не имел бы своего сюзерена. Заведенный порядок строго требовал, чтобы даже отставные воины продолжали жить в соответствии со своим статусом.

В обществе молодой женщины, которая, слегка склонившись на бок, сидела перед ним и покуривала трубку, Матахатиро чувствовал себя спокойно и умиротворенно. Что ни говори, а необычную работенку подкинул ему этот зануда Китидзо. Кстати, о самой работе-то он еще и не спросил.

— Ну, так что же, хозяйка, то есть… — замялся Матахатиро, не в силах подыскать нужное обращение.

— Меня зовут О-Тоё. И вы зовите меня так же, — сказала женщина и неожиданно рассмеялась высоким надтреснутым голосом, обнажив мелкие белые зубы.

«И впрямь, какая же она хозяйка — она ведь никому не жена».

— Мой муж… ну, господин… Он такой порочный человек. Вам, поди, уже Сагамия обо всем насплетничал. Я ему не жена, но живу у него на содержании, вот так, — О-Тоё на мгновение игриво высунула язык. Матахатиро отметил, что несмотря на сомнительный статус, вела она себя достаточно раскованно.

— Простите. Так какую же все-таки работу вы хотите мне поручить?

— Вы видели собачку? Каштановую?

Похоже, она имела в виду ту самую собаку, что, безмятежно развалившись, спала у входа в дом.

— Да, видел.

— Так вот, возможно, то, что я скажу, покажется вам странным. — О-Тоё заговорила полушепотом и кокетливо поманила Матахатиро к себе. Когда он пододвинулся поближе, О-Тоё перегнулась к нему прямо через хибати. Ее лицо, гладкое, как тутовый шелкопряд перед окукливанием, вплотную приблизилось к Матахатиро, так что он даже почувствовал исходивший от женщины приятный аромат. «Появись сейчас внезапно ее хозяин Такурая, хлопот не оберешься», — подумал Матахатиро, но продолжал внимательно слушать.

— Эту собачку зовут Мару. И последнее время за ней стали охотиться.

— Охотиться? Что вы имеете в виду? Кто-то хочет ее украсть?

— Может быть, украсть, а может быть и убить… — О-Тоё впилась взглядом в Матахатиро. Ее лицо оставалось неподвижным, только зрачки черных глаз слегка подрагивали. Матахатиро впервые сидел так близко, лицом к лицу, с чужой женщиной. От охватившей его неловкости, он отвел глаза в сторону:

— Ну и дела…

— Теперь вы понимаете, почему я так боюсь! — воскликнула О-Тоё, не меняя серьезного выражения лица.

«Теперь понятно, зачем ей нужен собачий телохранитель», — подумал Матахатиро.

Он вдруг вспомнил один эпизод, который случился около двух месяцев назад холодным зимним вечером.

Тревожный крик, внезапно раздавшийся за окном, заставил Матахатиро выскочить на улицу. Люди сбегались со всех сторон, и тесный закоулок в мгновение ока наполнился жителями близлежащих трущоб. Мимо рабочих, занятых возведением ограды, еле переставляя лапы, плелся большой белый пес. Пес был явно нездоров и изможден. Неожиданно он остановился, два-три раза кашлянул, словно астматик, и, взглянув на окружавших его людей, поковылял было дальше, но, сделав еще несколько шагов, повалился на дорогу.

В это мгновение толпа, безмолвно наблюдавшая за собакой, загудела, как потревоженный улей. В доме монаха Гэнсити, прямо на земляном полу быстро соорудили плотный соломенный настил. Несколько мужчин подхватили пса и бережно, словно драгоценность, перенесли его на солому. Другой мужчина стрелой выскочил за дверь и умчался прочь — как потом выяснилось, чтобы доложить обо всем домовладельцу Рокубэю.

На следующее утро этот пес, до отвала набив себе брюхо едой, которую накануне принесли соседи, лениво поднялся и как ни в чем не бывало отправился восвояси. Скорее всего, он случайно забрел в этот переулок, спасаясь от голода и холодного ветра. Псу-то хоть бы что, а вот Гэнсити, монах-макасё,[7] после бессонной ночи, проведенной у изголовья собаки, подхватил простуду и три дня не мог выйти на заработки.

«По доходящим до нас сведениям, мучимые болезнями живые существа, будь то в человеческих жилищах, стойлах, конюшнях или за их пределами, безжалостно изгоняются на произвол судьбы, не получая возможности умереть достойно. Творящие подобное беззаконие заслуживают строгого порицания. А ежели кто сделает это втайне, на того должно донести. Тот же, кто донесет, пусть и сам участвовал в этом мерзком деле, достоин прощения и похвалы».

Первый «Указ о милосердии к живым существам» был выпущен четырнадцать лет назад, в двадцать восьмой день первой луны четвертого года Дзёкё.[8]

Этот указ не был плодом сиюминутной прихоти государственного мужа. Пройдя через изменения, дополнения и ужесточение до мелочей разработанных правил, он действовал на протяжении четырнадцати лет, вплоть до того года, когда Матахатиро обосновался в Эдо. За это время в перечень живых существ, которым надлежало сострадать и оказывать покровительство, помимо домашнего скота успели включить всех животных и птиц, рыб, гадов и даже грызунов. Очередной указ, обнародованный в конце седьмого месяца прошлого года, помимо прочего запретил эдосцам употреблять в пищу вьюнов и угрей.

Чаще всего дополнения к указу касались защиты собак. Начиная с обязательной переписи всех домашних собак с подробным указанием окраски, указ раз за разом требовал особого внимания то к бездомным, то к больным псам, то к щенкам. Всякий, кто увидит дерущихся собак, был обязан «немедля облить их водой и разнять», а при обнаружении раненой собаки следовало записать ее цвет и характер ранения, после чего отнести ее к собачьему лекарю Горобэю для излечения. Разумеется, всякого человека, который причинит вред собаке, полагалось тут же схватить, но строгости указа этим не ограничивались: «В последнее время на глаза то и дело попадаются увечные собаки. Это безнравственно и порочно. Отныне, если вскроется, что кто-то знал преступника, поранившего собаку, но не донес на него, наказание неминуемо коснется всех жителей этого квартала».

Сотни, если не тысячи людей были сосланы на отдаленные острова, изгнаны из города или заточены в тюрьму за нарушение этого указа. На родине Матахатиро об «Указе о милосердии к живым существам», конечно, слышали, но никогда не исполняли его с той же строгостью, как здесь, под самыми стенами сёгунского замка. Тем более что было несколько лазеек, позволявших не относиться к нему чересчур серьезно. Только в тот день, когда в трущобы забрел голодный белый пес, Матахатиро впервые узнал о том, какой ужас и трепет внушал этот указ жителям Эдо.

Он сразу понял, о чем говорила О-Тоё. Внезапное исчезновение или, хуже того, убийство собаки по кличке Мару при непойманном преступнике неизбежно навело бы подозрения на ее хозяина Токубэя Такураю. И тогда уж ссылки на острова не избежать.

— А с чего вы взяли, что ее хотят убить?

— Недавно кто-то подбросил в наш сад собачий корм, в который был подмешан крысиный яд. Хорошо, что сразу заметили…

— Вы на кого-то думаете?

— Да на кого ж я могу подумать! — небрежно бросила О-Тоё и снова затянулась трубкой. — Хотя вот господин мой, тот говорит, что это все не иначе как происки хозяина одной лавки, которая торгует тем же товаром. Уж кого-кого, а недоброжелателей среди купцов у моего господина хватает. Бьется не на жизнь, а на смерть. Приходит ко мне — еле ноги передвигает. Иногда даже на это самое дело и то сил не хватает, — добавила О-Тоё тоном заправской гетеры. Матахатиро угрюмо слушал.

— Ой, да что же это я такое болтаю, — спохватилась О-Тоё. — Извините, сударь. Так вот, мой господин мне так и сказал: выкини ты эту Мару пока не поздно.

— Прямо так и сказал?

— Да, но просто так ее же не выбросишь. А если кто заметит, сразу сцапают. — О-Тоё красноречиво свела руки за спиной. — Да и жалко мне Мару, поэтому я обо всем рассказала своему господину, чтобы заодно напугать его хорошенько. Вот, собственно, почему мы и стали искать телохранителя. Но я право же и подумать не могла, что мне пришлют такого видного молодого человека…

— Да будет вам… Выходит, что моя задача — охранять собаку по кличке Мару, чтобы ее не убили?

— Да. И господин мой к тому же хочет, чтобы вы по возможности поймали злоумышленника.

— Ах, вот как…

Похоже, здесь не собираются платить только за охрану собаки.

— Еще он спрашивал, не сможете ли вы какое-то время оставаться здесь ночевать.

— Я не возражаю. Живу я один, так что, если вы позволите у вас столоваться, буду безмерно благодарен.

— Спасибо. Вот только что подумает мой господин, когда узнает, что нам прислали такого ладного самурая. Не иначе ревновать начнет, по стариковской-то привычке… — О-Тоё снова мельком показала язык и, втянув голову в плечи, игриво рассмеялась.