Егорка - Борис Левин

«Смотри, Света, поглядывай — пело что-то в его груди. — Ты назвала меня трусом, ты ещё пожалеешь!» Разве она удержится, чтобы не рассказать о сегодняшнем ледоходе Лене Ткаченко и ещё кому-нибудь? И, несомненно, все девчонки в классе, а значит, и вся школа заговорит о его подвиге. И, кто знает, может быть, в газете «Отличник» напишут примерно так: «Тима Самусь, ученик шестого «а», плыл, нет, дрейфовал — именно дрейфовал, как когда-то челюскинцы — на льдине…» Что потом скажет вожатая? И сама Света и Лена? Их бы сюда, на льдину! Это не какие-нибудь задачки по алгебре решать. Здесь смелость, сила нужна.

Тима и впрямь начинает думать, что очень похож на челюскинца. Чёрная куртка, цегейковая шапка, вот только вместо ботинок, хотя они и на толстой подошве, лучше было бы одеть сапоги…

Плавно, слегка покачиваясь, двигался Тима на свинцово-тёмной льдине, понемногу отдаляясь от берега. Мимо проплывали деревья, обнажённые и присмиревшие, ни одна веточка на них не шевелилась. Вот и камень-валун, с которого летом очень удобно прыгать в воду, старая верба, повисшая над самой рекой. Берег, деревья и камни медленно, но неуклонно отплывали назад.

Тима попробовал на всякий случай палкой глубину — дна не достать.

А Света стоит. Захотелось крикнуть что-нибудь озорное, но своевременно сдержался: это показало бы его радость. Пусть Ивченко думает, что плыть на льдине так, как сейчас, для него сущие пустяки. Пусть смотрит и знает, кто такой Тима Самусь!

Света тем временем распахнула пальто, синее, как и сумка, с жёлтым мехом понизу. Ей, видно, жарко. Затем, потрогав косынку на шее, начала теребить её. Так она делала, когда выступала на заседании совета отряда. Кто знает, что с ней? Неужто волнуется?..

Тима три раза ударил палкой и оттолкнулся от ледяной глыбы с потемневшей шапкой снега — и он снова у самого берега. Однако вскоре отнесло. Какая-то новая сила влекла его всё дальше и дальше от берега. Исчезла самоуверенность. Слабели ноги, не слушались руки.

Почему течение стало сильнее, Тима не знал. Он не замечал приближения моста, он смотрел теперь только на берег.

Льдина сделала крен, другая появилась сбоку. Они коснулись друг друга легко, почти незаметно, и тотчас после этого послышался треск. Вся река всколыхнулась перед глазами, на этот раз — по-настоящему. Тима едва успел отскочить в сторону: под ним медленно, угрожающе поблёскивая острыми зернистыми краями, разошлась льдина, казавшаяся такой надёжной. Тима остался на маленьком ледяном пятачке. От неожиданности взмахнул жердью и… выронил её.

А вокруг шумели, пенились водяные струи, плескались в лицо.

Теперь Тима мало чем напоминал челюскинца. Забрызганная водой охотничья куртка висела на нём как-то небрежно, будто с чужого плеча, а цегейковая шапка съехала на затылок. Рыжие волосы вразброс поприлипали к вискам.

Тима всё быстрее и быстрее плыл к мосту. Разрезаемые мощными ледорезами, огромные глыбы стремительно уносились течением под мост и дальше, на речной простор. Когда он, наконец, понял, куда несёт его льдина, — испугался, невольно шагнул назад и… чуть не упал в воду…

— Тимка, держись! — услышал он. Света не просила внимания, она его требовала. И, забыв обо всём на свете, Тимка повернулся к ней.

Света же, оставив на берегу сумку, с силой пригнула большую ветку ивняка и обломала её. Потом быстро побежала вдоль берега, выбирая место, где лучше прыгнуть. Вот она остановилась, подумала секунду-другую и легко перескочила. Полынья, отделявшая берег от длинной полосы льда, ещё не успевшего оторваться от прибрежных камней, осталась позади. Конечно, каждую минуту лёд мог оторваться и унести её, но девочка об этом не думала. Она заметила, как Самусь уронил жердь, как под ним раскололась льдина. Она видела, что мост приближается, и понимала, чем может кончиться Тимкино плавание. Нельзя, чтобы он плыл туда! Нужно перехватить, не дать пройти мимо такой удобной и неширокой полыньи.

«Скорее… скорее!..» — подгоняла себя Света и бежала по скользящей поверхности, чувствуя, как лёд подозрительно потрескивает под ботинками.

Вот и Тима!.. На мгновение взгляды их встретились.

Их разделяла небольшая полоса тёмной воды — не больше двух метров. «Бросить ветку? Нет, рисковать нельзя…»

— Держи!.. — девочка протянула ветку как могла далеко.

Но она оказалась короткой…

Бледный, не на шутку испуганный, Самусь смотрел на кишащие вокруг льдины, большие и малые, с выщербленными острыми краями; они наползали друг на друга и снова всплывали в другом месте. Смотрел и… молча протягивал руки.

А Света теребила алую большую косынку. Она делала это всегда, когда волновалась. Косынка всё больше и больше вытягивалась. Вот она — длинная и крепкая! Ну, конечно!.. Как она раньше об этом не догадалась? Как раз на одном конце ветки есть небольшой сук, за него и можно привязать косынку. Не раздумывая больше, так и сделала.

— Тима! — И размахнулась. Самусь поднялся на носки, но в это время льдину отнесло немного в сторону, и он выпустил скользкий конец ветки.

— Эх, ты!.. Ещё раз!.. Ну!..

На этот раз Тиме посчастливилось. Он схватил ветку обеими руками и, чуть пошатнувшись, потянул к себе.

Света облегчённо вздохнула. В этот миг она совсем не сердилась на Тиму, ссорившегося с ней, и даже подумала, что его маленькие испуганные глаза, растрёпанные волосы не такие смешные, какими казались.

— Держись!

И Тима держался как мог. Сколько было сил, Света тянула к себе ветку, и расстояние между льдинами заметно уменьшалось.

— Я прыгну, — сказал Тима, губы его при этом едва шевельнулись, будто обмороженные. Света энергично замотала головой: «Нет!» Теперь она боялась за него больше, чем раньше: а вдруг не удержится, поскользнётся, упадёт? Вот тут она, действительно, испугалась. Впрочем, она никогда и не считала себя особенно смелой…

Лишь когда льдины коснулись, Тима пошёл следом за Светой, не выпуская, однако, из рук ветки. Потом они побежали: она — легко, быстро, а он — хлестая по льду шнурком левого ботинка. Перед полыньёй остановились и, чуть помедлив, прыгнули — ледяные крошки посыпались в воду. Уже на берегу он споткнулся и упал, угодив прямо в лужу. Света потянула его за руку.

— Вставай! Шнурок завяжи и застегнись…

Но он не послушался. Испытующе посмотрел на неё и вдруг спросил:

— Теперь… скажешь?

— О чём ты?

— Ну, как я… плавал.

— А, вот ты что!.. Ну, и придумал. И вправду — буду ходить и рассказывать… Беги-ка лучше домой, герой.

— А… не расскажешь?

— Тимка, беги скорей, а то расскажу… маме, — пообещала Света и, не оглядываясь, на ходу завязывая на шее косынку и застёгивая пальто, побежала вверх по течению к тому месту, где осталась сумка. А он вскочил на ноги и крикнул:

— Светка!.. Слышь, Света! Спас-и-бо!..

Он больше не сердился на неё, даже выступление на совете отряда простил. Поднял ветку, на которой только что висела косынка, и подумал: «А ведь правду говорят, что я… галстука не ношу, и… вообще».

А Света, услышав странный, почему-то дрожащий голос Тимы, обернулась и, досадливо махнув рукой, побежала дальше: «Вот ещё, придумал…».

…В школе никто бы не знал о случившемся на реке, если бы сам Тима не проболтался. Сгорая от желания как-нибудь рассказать о ледоходе, он наговорил Пете Ковалю о своём смелом дрейфе на льдине и заодно добавил, что спас от верной гибели Свету Ивченко. Но, сказав это, почувствовал, что хватил лишнее. Да сказанного не воротишь.

Спросили Свету, как она попала на реку во время ледохода и как это Самусь спас её.

— Меня? Самусь?.. — Света сначала не знала, что ответить, но заметив, как пунцово вспыхнули уши Самуся, сказала: — Очень просто, спас и всё.

Самусь не ожидал этого. Он окончательно растерялся и там же, при всех, на школьном дворе, сказал:

— Это… это она меня спасла… Я наврал.

Егорка

О том, что Степан Клочко влиял на Егорку Синюхина, в классе знали. Егорка даже побаивался своего дружка. Одно слово Степана было для него законом. В этом уже не раз убеждались. А в последние два дня вот что произошло…

Весь класс собрался после пятого урока на уборку школьного сада. Собрался и Егорка. Сложил книги в свой потёртый клеёнчатый портфель, привязал к нему чернильницу в специальном мешочке и хотел было идти…

— Егор, одна минута. — Степан вразвалку сдвинув на макушку фуражку, подошёл и стал против Синюхина.

— Какой был уговор? Тебе напомнить или ты сам знаешь?

— В сад хотелось пойти, — попробовал оправдаться Егорка и посмотрел на Тамару Берёзко. Та немедленно вмешалась.

— Все идут, и ты, Клочко, не отговаривай Егорку. И не вредничай, я тебе говорю!

Степан Клочко не удостоил Тамару ответом, он даже не посмотрел в её сторону, только передёрнул плечом и медленно пошёл к выходу. Шаг у него был твёрдый, а сам он — коренастый, с низкой крепкой шеей — внушал невольное опасение. Около дверей он задержался, не оборачиваясь, сказал: