Похороны стрелы - Алексей Куксинский

сезона стёрлось заводское клеймо, бросал песок и землю из первой кучи на лоток. Вода смывала песок и землю, становясь коричневой. Самые тяжёлые частицы оседали между планками лотка. Ловенецкий работал до полудня, почти разбросав кучу. Когда почувствовал, что ещё немного, и у него оторвутся руки, выпрямился, разминая гудящие плечи. Он убрал лоток из-под потока воды, ладонью стал разгребать скопившийся на дне осадок. Потом достал нож и стал разравнивать частицы лезвием, потом зачерпнул ладонью и тщательно промыл в ручье. В ладони остались тёмные крупицы породы и ни одной золотинки, ни одного проблеска или намёка на золотую пыль. Ловенецкий тщательно вымыл руку в ручье и вернул лоток обратно под струю воды, взял лопату и направился ко второй куче.

Работал он автоматически, мозг его был занят мыслью о возможной ошибке, закравшейся в карту, о том, что если золота он здесь не найдёт, то весь благоприятный сезон может пройти в бесплодных поисках металла на территории, по площади равной небольшой европейской стране. Старый тунгусский охотник Ютай, у которого Кунгурцев в прошлом году выменял эту карту, утверждал, что именно возле этого ручья три года назад подстрелил глухаря, в желудке которого обнаружил несколько маленьких золотых самородков, которые птица заглотила вместе с мелкими камешками, чтобы лучше перетиралась хвоя, обычная пища глухаря по весне. Ютай не стал бы обманывать Кунгурцева намеренно, обман был несвойственен тунгусам, да и золото они целенаправленно не добывали, жили охотой и рыболовством. Значит, он мог случайно ошибиться, указав другой ручей, а может, тот безвестный старовер, рисовавший карту много лет назад, ошибся с масштабом или местоположением, а, может быть, за столько лет ручей сменил русло или просто пересох.

За несколько часов Ловенецкий разбросал и вторую кучу, взятую им на берегу реки, и опять не получил ничего. Оставалась ещё одна груда песка, но Ловенецкий решил оставить её до завтра. Надежды было мало, но он не хотел разочароваться сегодня. За долгие зимние месяцы он убедил себя, что без больших усилий намоет на ручье много золота, но, видимо, без усилий золото не даётся никому. Впрочем, ничего страшного не произошло, даже если третья куча окажется пустой, он свернёт палатку и отправится пытать счастья дальше, надеясь теперь лишь на собственную удачу. Но пусть маленькая надежда поживёт хотя бы до завтра. Ловенецкий убрал лоток и лопатку, вымылся в ручье и отправился к реке ловить рыбу.

Вечером клёв был хуже, чем утром. Ловенецкий основательно закоченел, пока выловил трёх средних ленков и одного крупного хариуса. Хариуса тут же зажарил, а ленков сунул в сетку из конского волоса, привязал к ней камень и опустил в ручей. Рыбы ему хватит дня на два, но и о мясе стоило подумать. Уже при свете костра Ловенецкий разобрал, почистил и снова собрал свой «маннлихер». Пересчитал патроны, которые с большим трудом добывал Кунгурцев, поскольку после эвакуации Чехословацкого корпуса прошло уже много времени. Патронов было ровно сорок, восемь латунных пачек по пять штук в каждой. Ловенецкий зарядил карабин одной пачкой, остальные сунул в рюкзак и завалился спать.

Наутро сильно похолодало, туман нависал от берега до берега, но дождя не было. Ловенецкий согрел чаю, позавтракал остатками холодной рыбы и отправился к ручью. Вода глухо журчала, шевеля разноцветные камешки на дне. Ловенецкий установил лоток и принялся за работу. Он с остервенением швырял камни под струю воды, зачерпывал новую порцию и опять швырял. Спустя десять минут он разделся, несмотря на холод, оставшись в одних штанах. Воздух приятно холодил кожу, лишь шрамы на груди и плечах начали зудеть от холода.

За два часа он расправился с горой песка, попутно заметив, как помутнела вода у устья ручья. Не торопясь, он смыл с себя пот чистой водой и досуха вытерся сорочкой. Не одеваясь, он поднял лоток и провёл рукой по осевшей на дне породе. В пасмурном свете хмурого утра среди чёрно-коричневых камней тускло блеснула маленькая жёлтая частица, живая молекула среди мёртвой земли. Ловенецкий не испытал особой радости, не заплясал на берегу и не заорал от счастья. Жизнь научила его, что ели что-то будет дано, то столько же и будет потом забрано, во исполнение всемирного закона сохранения энергии. Он опустил лоток в воду и аккуратно промыл осадок, словно музыкант, исполняющий пиццикато на маленькой скрипке, пальцами сбрасывая в воду отдельные песчинки и наклоняя лоток в разные стороны. После этой работы на дне осело около десяти граммов золота – тончайшие чешуйки, пыль и несколько кусочков покрупнее, но не больше рисового зерна.

Ловенецкий долго рассматривал первую в этом сезоне добычу. Выходит, Ютай не обманул Кунгурцева, и золото тут действительно есть, пусть и в небольших количествах. Значит, в следующие несколько недель ему нужно произвести разведку всего русла, потому что золото может смываться с верховья, или вымываться из прибрежной россыпи в середине течения. Ловенецкий убрал лоток и ссыпал золото в кожаный мешочек. Возвращаясь к палатке, он уже мысленно представлял себе очерёдность своих последующих действий. Первое – заготовить достаточно вяленого мяса и рыбы, чтобы при промывке не отвлекаться на добычу пропитания. Уходя в тайгу, он брал с собой минимальное количество продуктов, чтобы не стеснять себя при длительных разведочных переходах. Муки и соли было в достатке, а мясо было уже на исходе. Второе – перенести лагерь выше по течению в удобное место, которое ещё предстояло найти.

Осуществлению первого пункта мешала погода. Пасмурные дни могли затянуться, а вялить мясо было лучше на берегу, потому что найти в тайге хорошо продуваемое ветрами место было нелегко. Ловенецкий решил сняться на несколько дней, пока погода не исправиться, и исследовать ручей выше по течению, делая пробные промывки через каждые несколько сотен метров.

Он вернулся к палатке и кликнул Яхина, удивляясь, как туман заглушает звуки. Мелкая морось висела в воздухе, делая противоположный берег невидимым, вода в реке казалась почти чёрной. Из-за кустов выскочил Яхин, распространяя вокруг себя запах псины, вся шерсть его была усеяна мелкими капельками, словно он вышел из реки.

– Мы собираемся, – сказал ему Ловенецкий. Иногда многодневное молчание его тяготило, и он разговаривал с собакой, кустами, деревьями или самим собой.

Он начал сворачивать палатку, понял, что замёрз, и с удивлением обнаружил, что по-прежнему разгуливает по берегу в одних штанах. Натянув свитер, он принялся укладывать вещи, сунув кожаный мешочек на самое дно.

Собравшись, он окинул взглядом берег. Волны перекатывались между камнями, молочная дымка поднялась выше, на противоположном берегу пела какая-то птица. Ловенецкий