Мицелий - Софья Ковыль

«Из лабы? Не сняв халата? Как же так,» – растерянно подумала Даша. И, спохватившись, с сожалением все-таки выпустила из рук куртку.

Пожалуй, Пельменный Человек пугал меньше, хотя и не так, оказывается, чудесно пах.

Сердце в Дашиной груди билось часто-часто. Вероятно, от испуга. Или?..

Глава 4

Она пихала ёршик глубже и глубже в горло пробирки, возила его по стенкам с подавляемой агрессией, но пластиковая щетина почти не гнулась, застревала, и коагулят из белков и жира никак не отходил. Иногда Даше казалось, что некоторые пробирки проще переплавить, чем отмыть, но и сегодня она не поддалась наваждению: вытащила ёршик и взялась за стеклянную палочку. Лучше уж так. Тише едешь, дальше…

– Ты сегодня какая-то странная. Что, магнитные бури? – сказал Паша.

Он тоже стажировался здесь, хотя учился на курс старше.

На курс старше, но рядом с ней. Было в этом что-то странное, было в этом что-то почти милое. Даша повернула к нему голову, улыбнулась до щербинки между зубов. Паша тоже улыбнулся: собрал в кучу пятна веснушек. Рыжий, с глазами навыкате. Как та страшненькая королева Англии, кажется, Елизабетзфзтф. Значит, по-королевски рыжий, по-королевски навыкате…

– Между прочим, вчера было северное сияние. Так что факт магнитных бурь я отрицать не могу, – серьезно ответила Даша и с силой толкнула палочку по стенке, соскабливая осадок. Почти, почти!..

– Ну и как это связано?

– Я не распознаю шутки, которые говорят серьезным голосом. Оказал бы милость перед пропастью моего сомнения…

– Не, реально, как связано-то?

– Ну, как, – Даша открыла кран, набрала в пробирку воды. Выплеснула. Почти чистая: вопрос полуминуты. – Солнечный ветер огибает магнитное поле Земли… или оно отклоняет его. Все вместе. А когда не отклоняет – рассеивание в верхних слоях атмосферы, цветные полосы… Что-то такое.

– Сама нифига не знаешь, выходит.

Даша не стала спорить. К горлу подкатила злоба и стыд, и Даша стала медленно и с наслаждением представлять, как Пашу затягивают в высокий, противоблошиный воротник, как его ведет к гильотине, зажав рыжую башку под мышкой, сам Сергей Гавриилыч. Лица его, конечно, не видно, но все-то знают, что это он. Огромный, со спокойно-львиной грацией в широких ногах, руках, груди… Идет и скучает.

Даша рассматривала его в подробностях: его бороду, его зло-усталые глаза. Понимала, что помнит его не очень-то хорошо – не разглядывала его, как-то. И тогда – попыталась восстановить в памяти тяжесть, запах сегодняшнего утра…

Не смогла. Наверное, ничего не было – конечно, не могло быть – ей привиделось. Как привиделся вчера и…

– Да черт! – и Даша взяла еще одну пробирку. Она отмывалась значительно легче. Потом – еще пара колб и….

– Что «черт», Даш?

– Да ничего, – соврала она.

Конечно, Паше лучше не рассказывать о Пельменном Человеке. И все-таки хотелось – до хулиганского зуда в груди, до иного – между бедер.

Она сжала ноги и сказала:

– Паш, а что тебе сегодня снилось?

– А, это… Да ничего не снилось.

Врет. Точно врет.А на вранье – вранье:

– Понима-аю… И мне.

Конечно, палач Сергей Гавриилыч не стал бы лишать Пашу его рыжей головы: избыточна кровь. Избыточно гниение, избыточна смерть. Избыточны в и без того избыточном мире две единицы заместо одной: голова и тело, голова отдельно от тела…

Хотя, конечно, его мышцы и жир могли бы пойти на удобрение грибниц, но зачем? Куда лучше и приятнее сменить казнь на рабство.

Рабство.

Рим.

Тоги и гладиаторы…

Гладиаторы – рабы.

В Древнем Риме патриций не мог быть палачом: лишь рабом.

И Сега, конечно, не был патрицием – рожденный в рабстве, он бы ходил в грубом холсте, рвал пасти львам и насиловал жен своего хозяина… или дочерей. И ее: как жену, или наложницу, или дочь. Или в Риме не было многоженства?..

– Фу, блин…

– Что такое? – Паша почти испуганно посмотрел на нее, в его руках замер ёршик.

– Да ничего.

– А если честно?

– Да в голову мысли лезут всякие, того, странные.

– Расскажешь? – он улыбнулся, положил на бок голову, подставив ухо солнцу.

– Тебе не понравится, – сказала, не продолжив: «ведь ты был в них рабом где-то на границе Англии шестнадцатого века и Древнего Рима».

С историей Даша, к сожалению, не дружила.

Наконец, разобралась с очередной пробиркой, зажала скобу, выпустив из десятилитровой банки струйку дистиллированной воды, сполоснула, поставила на сушку.

Лабпосуды оставалось не так много. Тем более, скоро время поливать грибницы.

Минута.

Пять.

Десять.

Сергей Гавриилыч зашел не здороваясь, поставил рядом с раковиной картонную коробку с грязным, разной формы стеклом – удар коробки о стол передался стеклу, то ответило коротким звоном – сказал:

– Это потом помоете, идите намешайте буфера и растворы для ПЦР’ки. Концентрации как обычно, буфер ноль-два-молярный, фосфатный.

И ушел, хлопнув дверью. Даша поежилась, все ждала, когда он вернется и задушит ее курткой, что она обнимала, но, кажется, все было как обычно. Даже странно.

– Сега, конечно, как всегда.

– А что, он должен говорить тебе «пожалуйста»?

Паша сморщил нос, по непередаваемому сочетанию эмоций и морщин стал похож на рыжего гуся.

– А что ты его защищаешь, он тебе че, муж, что ли? Ушел бы отсюда давно, все равно ни к чему толковому не подпускают, только «помой это», «принеси то»…

– Так уходи, – Даша и сама не знала, что ее так задело. Но задело. – Я тебя останавливать не буду.

– У-у-у, я-то думал, что ты хорошая, а ты вон какая… – Паша улыбнулся, растянув сухие губы по деснам.

– Это шутка?

– Да ну тебя, – он сполоснул дистиллятом пробирку, вытер руки о халат и пошел к столу, затянутому побелевшим от времени полиэтиленом. Взял штатив с чистыми, как слеза стажера, пробирками, полез в шкаф с сухими расходниками…

– И впрямь, да ну меня, – сама себе кивнула Даша. Тоже надела очередную пробирку на жердь сушилки и пошла к нему. К коллеге. Всего-лишь-коллеге.

Работа была простой. Работа была рутинной. Только уставала спина, только болели руки, только тошнило от сладкого запаха сусла и дрожжевых и бактериальных сред из соседних, пищевых лабораторий… Только Сега говорит мало и все – не ей. Ерунда.

Человек ко всему привыкает. И Даша почти привыкла. Она открыла створку аналитических весов, поставила лодочку из полистирола, тарировала. Эти лодочки должны быть одинаковыми и так, и все же Сергей Гавриилыч сильно злился, когда узнавал, что тарировали не каждую, а так, по одной из партии. «Сергей Гавриилыч не