Помощники - Евгений Люфанов

Конечно, интересно было бы сбегать в город и поближе посмотреть, что там делается, но Павлик робел. Всё-таки это не хутор, где он ничего не боялся. Пристанут какие-нибудь мальчишки, обидят, а маме оттуда не крикнешь.

Один раз от нечего делать сидел он недалеко от дома на корточках, ковырял щепкой песок и не заметил, как к нему подошёл и тоже присел на корточки толстощёкий мальчишка в ученической фуражке с лаковым козырьком. Павлик насторожился и стал искоса следить за ним. Мальчишка в фуражке молчал, и Павлик молчал. "Пусть только тронет. Окно у мамы открыто, она сразу услышит». И, сделав вид, что не замечает толстощёкого в форменной фуражке, Павлик поглубже ковырнул щепкой песок. В ямке показалась маленькая ракушка. Незнакомый мальчишка потянулся к ней рукой. Павлик хотел крикнуть: «Не смей, не твоя, не ты нашёл!» — но мальчишка обрадованно сказал:

— Вот… А Минька не верит. Конечно, здесь было море когда-то. Дядя Миша правильно говорил.

— А какой Минька? — спросил Павлик.

— Там вон, — указал мальчишка в фуражке куда-то в сторону. — В третьем корпусе живёт. Иванов.

— А дядя Миша какой? — поинтересовался Павлик.

Мальчишка в фуражке поднял на него недоумевающие глаза.

— Чего какой?.. Дядя Миша, говорю. Дядя. Мой.

— А-а… — понимающе кивнул Павлик. — А когда море тут было?

И они разговорились. Через несколько минут Павлик уже знал, что его собеседника зовут Вовкой и что он почти со всеми пятёрками окончил весной первый класс. А четвёрка у него была только по пению, да и то случайно. Он с утра наелся мороженого и во время урока охрип.

Узнав, что Павлику только шесть лет и он ещё не учится, Вовка не показывал своего превосходства.

— Ничего, — ободряюще сказал он. — Когда будет семь лет, тоже в первый класс поступишь. — И предложил — Давай будем дружить.

Павлик охотно согласился. В первую же минуту дружеской откровенности застенчиво произнёс:

— А я думал, ты подсел ко мне, чтобы драться.

— Чего? — удивился Вовка и фыркнул. — Подумаешь, драться!.. Больно нужно. Это Минька со всеми новенькими сперва дерётся, а я теперь не люблю.

— Боишься, наверно, — высказал Павлик свою догадку.

Вовка сразу покраснел, и его толстые щёки ещё больше надулись.

— Тебя, что ль? — вызывающе спросил он и, чтобы доказать свою храбрость и силу, толкнул Павлика в грудь.

Не ожидая внезапного удара, Павлик упал на песок. Крикнул:

— Мама!..

— У, ябеда!.. Маму зовёт, — презрительно посмотрел на него Вовка и на всякий случай отошёл в сторону.

— Вовсе не ябеда, — оправдывался Павлик, стряхивая песок с колен. — А ты зачем драться лезешь? Сам дружить хотел, а сам…

— А я и не хотел драться, — прервал его Вовка. — Ты первый дразниться стал: «боишься, боишься»… Ничего я не боюсь. Я на ночь с дядей Мишей рыбу хожу ловить и то не боюсь. На меня один раз чужая овчарка бежала, а я даже не пикнул. Она мне ноги понюхала, вильнула хвостом и — в сторону.

Вовка сел на песок рядом с Павликом и, чтобы заинтересовать новичка, стал рассказывать, как строители гидростанции готовятся перегородить высокой плотиной Волгу, как остановится течение реки и она начнёт выходить из берегов, морем разливаясь на месте прежнего города.

Он уже несколько раз был на стройке и видел, сколько там работает людей и машин. Знал название каждой машины и что она может делать.

— Это бульдозер работает, — указывал он Павлику на машину, похожую на утюг. — А это вон прошёл двадцатипятитонный «МАЗ», самосвал… Я, когда вырасту, буду машины выдумывать. А ты?

Павлик ещё не знал, что придётся ему делать.

— Я ещё маленький, — уклончиво отозвался он.

— Подумаешь, маленький! И я тоже раньше маленький был, — сказал Вовка.

Павлик завистливо смотрел на него, потому что Вовка знал всё.

Даже то, что здесь было когда-то море. Ему об этом дядя Миша сказал, а найденная в песке ракушка подтвердила это.

Они долго поочерёдно рассматривали её. И Вовка так убедительно и складно говорил о бывшем здесь море, словно сам его видел своими глазами.

— Знаешь, когда это было? — спрашивал он Павлика и тут же сам отвечал: — Трил-ли-лионы лет назад. Тебе шесть?

— Шесть.

— А это — трил-ли-лионы.

— А сколько это? — не понимал Павлик.

— Ого! Сколько… Это… это целые тыщи… Щука вон двести лет может жить, — дядя Миша сказал, — а тут — трил-ли-лионы. Вон когда эта ракушка жила.

— У нас в хуторе мой дед живёт, — сказал Павлик. — Ему девяносто лет скоро будет.

— Подумаешь, девяносто! — отмахнулся Вовка. — Трил-ли-лион всё равно больше.

Ему очень нравилось это слово, и он с удовольствием повторял его.

— Мы будем втроём водиться; я, Минька и ты. Хочешь так? — предложил Вовка и, чтобы Павлик не раздумывал, сразу же пообещал: — На Волге вместе будем рыбу ловить. В город бегать. Интересно там, весело! Всё ломают. А потом будем смотреть, какое море будет. Ладно?

— Ага, — согласился Павлик. Его беспокоила только мысль о встрече с неизвестным Минькой, который сначала захочет драться. Ведь он, Павлик, новенький. И Вовка знает об этом.

— Подумаешь, драться! — пренебрежительно отвёл это опасение Вовка. — Он так просто. Чтоб боялись его.

— А ты скажи, что я и так буду бояться, — попросил Павлик.

И Вовка пообещал.

— Ладно, скажу. Это Минька потому такой, что физкультурником хочет быть и боксёром. У него даже перчатки боксёрские есть.

Ещё не видя Миньки, Павлик заранее невзлюбил его, хотя Вовка и уверял, что он — ничего, даже хвалил. А водиться только вдвоём, без Миньки, Вовка не хотел, потому что они давно уже были друзьями. Понимал Павлик, что он здесь чужак и должен подчиняться установленным порядкам. А попадись этот Минька в хуторе, — показал бы ему, как знакомятся! Там свои ребята помогли бы, а тут он, Павлик, один, ничего не поделаешь…

После обеда вышел он на крыльцо и увидел сидящего на нижней ступеньке мальчишку. Сразу понял, что это Минька, потому что у него на руках были надеты толстые, как мячики, перчатки. Ух, какие большие кулаки в них! Если ударит такими, то, пожалуй, не встанешь совсем. И у Павлика замерло сердце.

Минька был в трусах и в выцветшей старенькой майке. На ногах у него стоптанные разноцветные тапочки: одна тёмная, а другая светлая. Чёрная голова, коротко остриженная под машинку, тоже похожая на мяч, сидела на тонкой и длинной шее.

Павлик не спускал взгляда с затылка Миньки, с минуты на минуту ожидая, что тот повернётся к нему. Но Минька с воткнутыми в кожаные мячики кулаками продолжал сидеть. Или не слышал, как Павлик вышел из дома или притворялся, что не замечает его.

Долго Павлик думал, как бы с первых слов расположить к себе этого Миньку, но ничего придумать не мог. А могли бы сесть рядом вот здесь, на крыльце, и он, Павлик, рассказал бы ему про хутор, про степь и про сусликов, припомнил бы даже рассказы деда.

И зачем это Миньке обязательно надо драться?

А может, самому первому накинуться на него и свалить? Пусть узнает тогда, как связываться!

Отчаянная, неудержимая решимость охватила вдруг Павлика. Он стиснул зубы, сжал пальцы в крепкие кулаки и вихрем налетел на ничего не подозревавшего Миньку. Тот даже повернуться не успел.

— Вот тебе, вот!.. — приговаривал Павлик, свалив его на землю и тыча кулаками в бока. — Будешь драться, да?..

— Пусти-и… — плаксиво тянул Минька, но Павлик требовал точного, прямого ответа:

— Будешь, говори… будешь?

— Не буду, — пискляво отвечал Минька.

Тогда, погрозив поверженному противнику сразу двумя кулаками, Павлик отпустил его. Строго спросил:

— Хочешь мириться?

— Хочу, — поспешно ответил посрамлённый Минька. Освободив руку из кожаной боксёрской перчатки, он размазывал по щекам слёзы.

Павлик оттопырил мизинец на правой руке, как крючком зацепил им палец бывшего противника и стал трясти его руку.

— Мирись, мирись и больше не дерись. — И для подтверждения этого торжественного условия в последний раз спросил: — Не будешь, Минька? Ага?

— Ага, — не поднимая обиженных глаз, произнёс побеждённый. — Только я не Минька, а Алик.

У Павлика расширились глаза.

— Какой Алик?

— Такой… никакой… — ещё больше обидевшись, проговорил мальчишка.

— А почему… почему ты в этих?.. — указал Павлик на боксёрские перчатки.

— «Почему»!.. — передразнил его Алик. — Потому, что мне их Минька дал подержать. Он червей копает. Мы с ним рыбу пойдём ловить.

Павлик не знал, что сказать и что делать. Упавшим голосом спросил:

— Ты Миньке расскажешь?

— А то не расскажу, что ли?! Сейчас и скажу.

И Алик скрылся за углом дома.

С этой минуты Павлик считал себя совсем пропащим. Минька и без того, по словам Вовки, драчун, а тут ещё, конечно, вступится за своего товарища. «Ага, — скажет, — попался, хуторской! Будешь знать, как наших бить!»