Мятный поросенок - Нина Бодэн

- Конечно, мамочка! - сказала Полл, а сама - руки за спину и сложила пальцы крестиком.

И пока целовала на ночь родителей, пока бежала по коридору в кухню, где Джордж и Лили делали уроки возле плиты, пока сообщала им, что мама и папа ждут их в гостиной немедленно, она держала пальцы крестом. А потом сразу наверх, чтобы все рассказать Тео.

Он в это время, прицепив свою ночную рубашку к большой литой шишечке, что на спинке медной кровати, которую он делил с Джорджем, повис на ней и раскачивался мечтательно взад и вперед. Полл этого не разрешали, потому что она была тяжелая и могла бы порвать сорочку, а Тео весил меньше. И вот он продолжал качаться, хотя и помедленней, пока она рассказывала ему, что произошло в гостиной. Его голые бледные ноги свисали, как ивовые прутья, с которых кору содрали, а ступни были совсем прозрачные.

- А ну-ка в постель, - сказала ему Полл. - Ты простудишься до смерти, в комнате холодней, чем в леднике.

Тео отцепился от спинки, залез на свою высокую кровать и стал растирать застывшие ноги. При свете свечи его глазищи светились, как два синих колодца. Он сказал:

- Кто украл и что?

 Полл, вся дрожа, устроилась рядом с ним, подоткнула вокруг себя перьевую, в виде длинного валика, подушку.

- Мама сказала, что деньги, а папа не сказал, только сказал, что у старика, если он узнает, сердце разорвется, потому что единственный его ребенок. Сердце - это у старика Роуленда.

Она смолкла. Старик Роуленд был хозяином фирмы, в которой папа работал. Полл видела его однажды - крепкий такой коротышка, живот как бочонок, а лицо красное и веселое. Он тогда сказал: «Ага, так это и есть, Джеймс, твоя малютка Полл-пончик!»

Он потрепал Полл по щеке, довольно крепко потрепал, и подарил ей шестипенсовик. Полл теперь подумала про его сердце, и ей представилось, как оно разбивается пополам - как фаянсовая форма для пудинга, которую мама однажды уронила на каменный пол возле посудной мойки.

Тео сказал:

- И это все?

- Папа взял вину на себя. Так надо было...

- Вину - за то, чего не делал? За то, что сделал кто-то?

- Я так поняла.

Она была уже не уверена, не могла припомнить в точности. Папа уезжает - это было куда важнее!

- Хммм! - произнес Тео странным каким-то голосом.

- Что ты хотел сказать этим своим «хммм»?

Он откинул волосы, падавшие ему на глаза, глянул с прищуром.

- А что, если, - прошептал он, - украдены не просто деньги, а золото?

Полл уставилась на него, озадаченная, а он продолжал:

- Точнее, сусальное золото, листовое. Которое он принес на прошлой неделе, эти обрезки для рождественских открыток. В жестянке. Чего-то оно стоит, не правда ли? Настоящее золото, он сам сказал.

- Но это только обрезки, - промолвила Полл. - То, что остается после отделки экипажей. Ну, как... как колоски на поле после жатвы.

Полл никогда не жила в деревне, но мама рассказывала, что девчонкой она ходила собирать колосья после сбора урожая - спелые колосья пшеницы, оставленные на стерне фермерской конной жаткой.

- Да, обрезки, но их там очень немало. Фунты и фунты стерлингов, я полагаю, целое состояние. Если все эти кусочки сложить вместе и переплавить...

Тео даже запрыгал от возбуждения, заскрипели пружины его кровати.

- Тео! Папа не вор!

Он глянул на нее, как на дурочку:

- Я этого и не имел в виду. Просто он, наверное, подумал, что обрезки можно взять, как бросовые колоски на стерне, а потом, уже после, кто-то вдруг хватился: «А куда, собственно, девалось то золото?» - Он улыбнулся с сомнением, как бы проверяя на слух, есть ли смысл в его словах, а если и нет, то, может, она все-таки поверит? Добавил со вздохом: - А потом он уже испугался признаться. Что тут такого?

- Ты все выдумываешь. Папа никогда ничего не пугается. А кроме того, украли именно деньги - так мама сказала.

Но в ней самой не было той уверенности, что в ее словах. Тео, как и мама, любил сочинять истории, и тоже не всегда правдивые. А уж эта, подумала Полл, звучала совсем по-дурацки. Но с другой стороны, Тео был старший, и к тому же умный, все так считали. И теперь он размышлял, свернувшись на перине, уткнув подбородок в свои острые, голенастые коленки. Сказал, поразмыслив:

- Тут возможны два варианта, связанные один с другим. Во-первых, деньги, которых отец не брал, а во-вторых, золото, которое он взял. Он в тот момент и не думал воровать, но если дело вышло наружу, то как докажешь?

- Жуткий ты тип! - сказала Полл. - Отвратительный, костлявый гад!

Тео хихикнул:

- Можно побить меня каменьями и палками, но словами меня не проймешь.

Полл показалось, что она сейчас взорвется от ярости.

- А я папе расскажу все, что ты сейчас говорил.

Тео серьезно покачал головой:

- Этого ты делать не должна. Ему будет неприятно думать, что ты думаешь, что он совершил что-то дурно.

- А я и не думаю, это ты думаешь.

- Этому он не поверит, даже если ты так скажешь.

Полл растерялась. Она часто терялась, когда спорила с Тео, - у него был такой изворотливый ум! Его послушать, и не выберешься - как из аттракциона-лабиринта в Хэмптон Корт: входы, ходы, переходы, а выхода не найти. Она сразу припомнила, как она злилась на него нынче, когда пришла из школы, холодная и несчастная, а мама его же и жалела. Ей захотелось дать ему хорошего тумака, но он всегда поднимал вой, когда она его била, а иной раз начинал выть, еще только подумав, что она собирается стукнуть. И конечно, мама прибежала бы сердитая.

Тео глядел на нее и нервничал, будто угадывая ее мысли. А может, ему уже стыдно, что наговорил таких вещей? Или боится, что она и npaвда все расскажет папе?

- Вот что, Полл, - сказал он, - я думаю, нам про это лучше молчать. Никому ни слова, даже Джорджу и Лили. Папа мог и забыть, что приносил это золото. А если ты ему напомнишь, он подумает, что надо и в этом деле сознаться, - ты же знаешь, как он любит подавать нам всем пример честности. А красть золото - еще хуже, чем деньги.

Тео посмотрел на нее. Она не отводила взгляд, пока он не опустил глаза. Сказал глухо:

- Он может и в тюрьму угодить.

- А по мне, лучше уж в тюрьму, чем в Америку, - отвечала Полл мужественно. - Мы бы его тогда посещали, носили бы ему пироги.

Она читала в книжке про одну маленькую девочку, у нее отца посадили в тюрьму за долги. И там была картинка: девочка входит к папе в темницу, в руке кошелка с пирожками, а ее бедный изможденный отец бросается ей навстречу, протягивает руки и называет ее своим маленьким ангелом. Вспомнив эту картинку, а потом представив себе папу в Америке, такого одинокого и несчастного без своей дочки, Полл расплакалась. В гор­ле и в глазах у нее щипало, крупные, горячие, соленые слезы бежали по щекам.

- Это тебе, дурехе, лучше, чтобы в тюрьму, но не папе! - Тео обнял ее одной рукой, а другою взял уголок простыни и стал промокать ее слезы.- Не рыдай, ты ведь не Лили. Папа сам хочет в Америку, дура ты, дура. Да он туда сто лет мечтал, с тех пор как дядя Эдмунд уехал и стал письма писать. Это же для него п р и к л ю ч е н и е, неужели ты не понимаешь?

- У старых людей приключений не бывает, сам ты дурак! И он едет без нас, один, вот что ужасно.

Полл чувствовала, что она этого не перенесет, что лучше умереть, ей-богу.

- Я умру, я возьму и умру и не поеду в этот ужасный Норфолк! ­ рыдала она, лупя кулаками по подушке, так что труха и перья полетели сквозь швы - она даже чихнула от этого.

Тео расхохотался. Задыхаясь и фыркая, он проговорил:

- Ну, разумеется, ты не поедешь, если ты умрешь. Разве что в гробу, заколоченная. Хотя чем тебе плох Норфолк? Вроде недурное место, судя по маминым рассказам, поинтересней, чем Лондон.

ГЛАВА 2

Так оно и оказалось.

Через неделю все четверо ребят отправились в Норфолк, сами, без родителей. Мама заявила, что ей легче привести дом в порядок, когда дети не мешаются под ногами, и что они с отцом приедут следом, как только управятся. А до того за детьми тетки присмотрят.

- И ведите себя как следует, - добавила мама. - У вашей тети Сары очень высокие требования.

Тетя Сара встречала их, когда они делали пересадку в Норидже. Было почти темно, а пока добрались до места назначения, совсем стемнело, и первое, что они увидели, выйдя со станции, это ярко освещенную мясную лавку, прибранную к рождеству: в одной витрине были выставленыветки остролиста и игрушечные ясли, а в другой - рождественский зверь, живьем. Это называлось «Рождественский гостинец Грамметта» - то есть здоровенный бычок с налитыми кровью глазами и тугими завитками гривы между свирепых крутых рогов, топочущий в своем загончике и дышащий морозным паром.

- Несчастное существо, - сказала Лили. - Бедняжечка! Разве это не ужасно - выставляют напоказ, а к рождеству зарежут.

- Лили, глупышка, - сказал Джордж, - но ведь мясо ты ешь, не так ли?

Полл и Тео глядели как завороженные. Не только на «гостинец», но еще, приплюснув носы к стеклу, на того самого мясника, который их бабушке палец отрубил.