"Спецназ древней Руси". Компиляция. Книги 1-10" (СИ) - Корчевский Юрий Григорьевич

— Буди, — согласилась Горлинка устало. — Можешь её сказать, что для меня.

— Сделаю, боярышня, — холоп подхватился с лавки.

— И перестань меня боярить, — устало велела девушка. — Отец не боярин, он гридень. А мы — гридичи.

— А ты — гридична, — согласился холоп. — Вот и брат твой, Горлинка Военеговна, так же говорил, когда плетью хлестал. А только боярышня звучит-то лучше. Скажешь — душа радуется. Велеречиво и весомо…

— Это ты говоришь больно велеречиво, — отмахнулась Горлинка. — Нам чужой славы да величия не надобно, своего вдосталь… Постой! Когда это тебя Некрас плетью хлестал?

— Да в тот день, как вся эта каша заварилась, — холоп опустил глаза. — Я тут задремал в сторожке, а он, видно, не в духе был, ну и… Грозил жидам продать, коль ещё такое повторится.

Горлинка невольно испытала стыд за брата и пробурчала, утупя взгляд:

— Ладно, ступай, ждать буду…

Зоряне не спалось. Тишина давила не хуже шума, не давала заснуть. Хотя перед глазами уже всё плыло, но что-то заставляло бодриться.

Холодно ей не было — уходя, Горлинка накрыла её тёплым плащом. Невесть отколь и взяла, неуж здесь в избушке отыскала?

Вдруг невесть отколь пришло ясное осознание своего зряшнего ожидания здесь. И ещё одно неясное чувство…

Чувство бесследной и безвозвратной утраты.

И тоска по Волчару.

Кто иной бы сказал — дурь, мол. Блажь девичья.

Но Зоряна была дочкой чародея и привыкла доверять предчувствиям. Она знала — ничего в мире не бывает просто так.

Волчар не вернётся.

Эта простая и ясная мысль пришла ей в голову вмиг. Зоряна ни на миг не предположила, что её ладу убьют. Кишка тонка. Да и не чуяла она ничего подобного. Он просто не вернётся. Мало ли…

Девушка решительно встала и протянула руку к оставленному Горлинкой тёплому плащу.

Летко исчез в темноте, а Зоряна бесшумно поднялась — раздумала она ждать холопа.

Доски гульбища чуть скрипнули под ногами — не настолько всё ж, чтоб кого-нито в доме всполошить.

Окна в доме были ещё освещены — мать всегда вечеровала подолгу. Горлинка подкралась к окну, замерла на миг. Рама была опущена, сквозь слюду мало что разглядишь. А вот услышать можно.

— А князь — что?

— Да что князь, — досадливо возразил голос. — Ни мычит, ни телится. Поднял бы рати да двинул к Овручу… места бы живого не оставили от новой столицы древлянской. Ишь, наследнички Маловы…

— Нельзя, — отверг третий. — А межу без охраны оставить…

— Тьфу, дожили, — с немалым презрением бросил первый. — Что от Руси осталось-то? Древляне, того и гляди, отвергнутся; радимичей ратью примучивать надо; от вятичей ни слуху, ни духу; дрягва только на словах послушна; кривичи мечи точат, не иначе. Власть княжья только в Киеве, Новгороде, Полоцке да вдоль рек. От берега отойди вёрст на полсотни — про киевских князей даже слыхом не слыхали! Даже рать ни против кого не двинешь — с межи никоторой рати не снять! Так ли при Святославе Игориче было?!

— Да-а, — вздохнул третий. — При Святославе-князе имя русское гремело от Дуная до Волги…

Зоряна вслушивалась, невесть для чего стараясь узнать голоса, кои казались ей в чём-то знакомыми, но не смогла. Да и плоховато было слышно через окно.

— Чего это вы тут расселись?! — грянул возмущённый голос матери, Забавы Сбыславовны. — Свечи-то чай, не ваши! Сумерничают они! Спать давно пора!

А вот это уже слышно хорошо!

Кмети забурчали что-то невнятное, потом первый сказал, явно низя взор — Горлинка ясно это представила:

— Чего так грубо с гостями-то, хозяйка?

— Ишь, гости выискались! — от материнского возмущения в оконнице задребезжал кусок слюды. — Я вас к столу не приглашала! И в терем тож не звала! Припёрлись, не званы, не жданы, да ещё и говори с ними ласково!

Горлинка весело ухмыльнулась, вновь представляя, как великокняжьи кмети ходят перед матерью по одной половичке. А перед Нечаевной, небось, и вовсе навытяжку стоят, по струнке, — подумала она злорадно, осторожно спускаясь с гульбища во двор.

Серко уже вновь крутился вокруг неё, виляя хвостом и поскуливая — соскучился.

— Тише, Серко, тише, — дочка воеводы положила руку псу на загривок. — Не шуми, пёсик. Не надо шуметь…

От терема к ней уже бежал Летко с объёмистым мешком.

Горлинка подошла к землянке, когда уже светало. Край солнца окрасил в нежно-розовый цвет верхушки берёз, а в кустах уже подавали голоса птицы. Соловей умолк, зато тонко запела зорянка, за ней подхватил трубач.

Горлинка шла не таясь, даже нарочито шумя, чтобы Зоряна поняла — идёт кто-то свой. Стукнула кулаком в дверь, прежде, чем отворить. Отворила. И замерла на пороге, а потом потерянно опустилась на ступени всхода.

В землянке было пусто. Не было плаща, что она оставила Зоряне. В полумраке землянки на столе белел кусок бересты. Но у девушки не было никакой охоты, да и сил тоже, чтобы встать, взять его в руки и прочесть то, что там написано.

Искать Зоряну было бесполезно — она уже невесть сколь вёрст прошла. Что-что, а ходить по лесу кривская травница умела.

Что ж… теперь остаётся только ждать возвращения отцовой рати — от Некраса девушка уже знала про то, что мятеж отца был не взаболь. Пото и не береглась тогда, в Берестове…

Днепр от землянки видно хорошо, а ждать Горлинка умела…

Глава вторая Корни грядущего

Уж-река невелика да извилиста, пото и Уж. С перестрел шириной, а глубиной и двух сажен не наберётся. Берега камышом да рогозом поросли, густо толпятся на них ивы, вётлы и тополя, роняют пух в медленную воду.

Две лодьи быстро бежали вниз, к устью, туда где широким, необозримым простором разливался Днепр-Славутич. Древлянский воевода Борута сидел на носу головной лодьи, молча ломал сухую ветку и швырял обломки в реку.

Крик дозорного вырвал воеводу из какого-то странного полусна, он повернулся, бросил взгляд вперёд. На блестящей водной глади ползла тёмная чёрточка. С низовьев навстречь невеликой лодейной рати Боруты бежала лодка.

Воевода вскочил, словно молодой, махнул кормчему. Тот чуть довернул руль, лодья пошла впереймы. На лодке и не подумали скрываться. А стало быть, свои — головной дозор, высланный Борутой к устью. Чего-то углядели, должно, на Днепре.

Скоро лодка подкатилась совсем близко. На лодье подняли вёсла, давая подойти ещё ближе, и Борута перегнулся через борт.

— Чего нашли?! — окликнул он дозорных.

— Беда, воевода! — крикнул загребной, утирая распаренное лицо. Зачерпнул из-за борта речной воды, плеснул себе в лицо, захлебнулся, закашлялся.

— Чего там ещё? — недовольно бросил Борута, уже понимая, что всё это неспроста.

— Рать сверху на лодьях валит, — ответил второй дозорный. — Большая рать.

Борута почувствовал, как невольно замирает душа. Идти сверху по Днепру могли либо радимичи, либо Волчий Хвост, одно из двух — глядя кто победил. Первое просто прекрасно, а вот второе…

Воевода мотнул головой, отгоняя навязчивые мрачные мысли.

— Знамено есть?

— Вестимо, — отозвался, отдышась, загребной. — Только не разглядишь его. Далеко ещё они.

Борута раздумывал недолго.

Обе лодьи разом рыскнули к берегу, роняя щеглы, и вломились в плавни, прячась от постороннего взгляда. Теперь они будут медленно, осторожно выбирая стрежень, ползти по плавням к устью, невидные для случайного глаза. А то и не только для случайного.

Борута знаком подозвал лодку ближе к борту. И рывком выпрыгнул из лодьи, вынеся грузное тело на одних руках. Пал в лодку, она подпрыгнула, подымая волну. Кмети только ахнули — не ждали такого от воеводы — не молод всё ж уже.

— Двигай к устью, — бросил Борута загребному. — Поглядим, что там за рать. Может, и радимичи.

Лодка с разгону врезалась в трескучий камыш, гребцы подняли вёсла. Борута весело оглядел их — парни горели той же охотничье-военной страстью, что и он.

— А теперь нишкните, молодцы.