Морской волк - Владислав Олегович Савин

– Это кто тебе такое сказал?

– Ну как же, у Маяковского, помните: «…неделю ни хлеба, ни мяса нет, неделю одни ананасы».

Я даже не знаю, что ответить. Анечка рассуждает дальше:

– Хотя если уметь приготовить, очень многое можно в пищу. Видели бы вы нашу кухню в белорусских лесах, в отряде! Мука из корневища рогоза, тесто на лепешки из желудей, клубни аира, даже сладкое повидло из корней лопуха, ну а про щи из крапивы все знают. Это все в книжке Верзилина «Как прокормиться в лесу» написано было, которую мы изучали еще перед заброской. И даже вкусно было очень, когда уставшая с задания придешь. А ведь раньше мы не знали – городские все.

И лучше бы не узнали, думаю! Потому что говорит Анечка все это, кружась со мной в вальсе по залу. Под музыку… И маленький оркестр присутствует, и патефон, заводят его, когда устают. Сейчас играет пластинка, негромко. Что-то похожее на «Утомленное солнце», но не оно, без слов.

– Аня, а вот что вы после войны делать будете?

Тут музыка смолкает. Обернувшись, вижу возле оркестрантов нашего Диму Мамаева, что-то втолковывающего их старшему. Патефон задвигают, музыканты занимают позиции к игре. Около Димы вдруг возникает Кириллов. Они о чем-то переговариваются, затем наш «жандарм» уходит – ясно, НКВД дало добро!

Все отболит, и мудрый говорит –

Каждый костер когда-то догорит.

Ветер золу развеет без следа.

Но до тех пор, пока огонь горит,

Каждый его по-своему хранит.

Если беда и если холода…

Прямо дискотека восьмидесятых!

– Из вашего времени? – тихо спрашивает Анечка. – Вот только танцевать под нее как? Вот так, раз, два, три, ритма понять не могу? Покажете, Михаил Петрович?

Ну Мамаев, погоди! Убью!

– Это просто, даже слишком. Я вам кладу обе руки на талию, а вы мне на плечи. И шаги в такт. Вот так.

– Близко как, даже непривычно. Мне кажется, так лишь с близким человеком танцевать можно. У вас все к друг другу так относились?

– Хотели так, – отвечаю. – Ведь семьдесят лет из нас старались советского человека слепить. И кое в чем преуспели.

Это так… Я вспоминаю те же восьмидесятые. Ребята из училища, из студии Палыча, из группы психолога Кунина, из клуба «Лабиринт» у Нарвских ворот, из ДК железнодорожников, из Парголова. Много довелось мне побегать, всего в два-три старших училищных года, в свободное время. Это после совпало: и начало службы, и начало девяностых, правление Борьки-козла. А тогда это было – искали, пытались жить, уже без казенных лозунгов, с духовностью и взаимопониманием, еще без денежного интереса. И в абсолютной, не горбачевской, трезвости. Помню свадьбу, когда на восемнадцать человек на столе была одна бутылка шампанского и много трехлитровых банок сока. И все были довольны!

– Михаил Петрович! – толкает меня Анечка. – Ну вот, вы опять далеко!

– Молодым себя вспомнил, – отвечаю. – Даже не лейтенантом еще. Когда жизнь казалась прекрасной. А все трудности – одной левой.

– Да разве вы старый? Папа мой говорил, человеку столько лет, на сколько чувствует себя его душа. У нас в университете был один, мне ровесник, а совсем как дед старый или чеховский герой, который в футляре. Все знаю, все грязь, ну мы же умные люди, не идеалисты! Так мы его звали Верблюд, потому что, с ним поговорив на любую тему, как оплеванный чувствуешь себя, вымыться хочется. Бедный, ну и трудно ему в жизни будет! Жалко – потому что человек не враг, не подлец, а просто бескрылый. Мечтать не умел совсем.

– А вы о чем мечтали, если не секрет?

– Даже и не сказать в трех словах. Когда я маленькой была, мама мне сказки читала. Потом Грин… Я воображала себя Ассоль. Когда бегала в кружок к Перельману, мечтала стать советской Софьей Ковалевской. Когда собирала свой первый детекторный приемник, мечтала поймать сигнал какой-нибудь полярной экспедиции, как тот радист, кто с Нобиле первым на связь вышел. Мечтала по радио услышать, как наши на Марс полетят, и увидеть полный коммунизм, когда все как одна семья будут, по всей земле. А вы, Михаил Петрович, о чем мечтали?

– О чем? У отца в кабинете картина висела – фрегат под всеми парусами в море выходит, берега расступаются, впереди открытый океан. Я себя и представлял таким фрегатом. Все по плечу, цель впереди, дойдем обязательно. Сделать что-то, чтобы историю всю изменить.

– Так вы уже изменили, разве не так? Весь немецкий флот утопили и на фронте все по-другому совсем!

Анечка замолкла. И отстранилась. А глаза ее как-то странно заблестели. Плачет?

– Что-то не так?

– Мне убивать больше не хочется. Хотя клятву дала. А хочется быть такой, как до войны. Это – трусость и дезертирство?

– Тьфу! Слушать внимательно, товарищ младший лейтенант, как приказ. Если вы на войну идете, это значит, что мы, мужики, долг свой выполнили плохо! Мы лучше драться будем, когда знаем, что у каждого из нас за спиной его дом и его женщина. И что вы нас ждать будете и встретите, когда мы вернемся с победой!

– А как же «если ранили друга, перевяжет подруга»? – вспомнила Аня слова песни, очень известной в тридцатые.

– А вот это на случай, когда совсем конец! Как у Гайдара, когда и отцов, и братьев побили, и не осталось больше никого. А если уж о песнях речь…

Танцы тем временем по мере утомления публики плавно перешли в концерт по заявкам и без. Выступает смешанный самодеятельный коллектив – заводские, флот, наука. Причем девушки тоже есть. Подзываю Диму Мамаева и шепотом ставлю ему задачу. Это для большинства публики в зале исполняемые концертные номера сюрприз. А вот «огласите весь список, пжалста», специально для новогоднего вечера, заранее утверждали я и Кириллов. А Дима клялся, что все выучат, отрепетируют, будет готово. То есть заказанный мной номер в списке наличествует. И атмосфера соответствующая. Песни вперемежку, лирика и военные. Только что исполнили «Горных стрелков» Высоцкого – их надо сбросить с перевала. Ну а теперь…

На сцене не одна солистка, а сразу трое. Присмотревшись, узнаю в той, что слева, одну из Анечкиных помощниц, сержантш ГБ, хоть не крокодилов прислали, а очень даже ничего! И все трое в платьях, вот не идут женщинам мундиры, на мой взгляд, хоть убей. Зал притих, что будет?

Иди, любимый мой, родной!

Суровый день принес разлуку…

Враг бешеный на нас пошел войной,

Жестокий враг на наше счастье