Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона - Алексей Шишов

— Тогда, Михаил Гордеевич, я проясню вам ситуацию с назначением. Комитетчики «съели» Павла Марковича Адрианова, начальника соседней с вами 14-й дивизии. Выбор пал на вас.

— Почему, позвольте спросить, господин генерал.

— Скрывать не буду. Наш Щербачев Дмитрий Григорьевич, как помощник главнокомандующего короля Фердинанда, считает вас примерным полковым командиром. Равно как и я. За вами фронтовой опыт, Академия Генштаба, Вам надо расти на войне. Отсюда и предложение на новую должность. Генеральскую, что ни говори.

— Благодарю за признание.

— Но это еще не все, Михаил Гордеевич. У Щербачева есть к вам личное предложение. Оно касается положения дел на фронте. Вы же видите, как Русский фронт разваливается, а наша армия теряет свою боеспособность?

— Как не видеть, когда тому пример мой 60-й Замостский полк.

— Что ваш полк! Он еще дерется на передовой. В 14-й дивизии, которая вам предлагается, дела с дисциплиной и боевым настроем пехотинцев гораздо хуже.

— Хуже?

— Несомненно. Такое впечатление, что солдатские комитеты с людьми совладать уже не в силах. Уже не газеты читают на митингах, а пьют в ротах открыто. А что бывает после — вам рассказывать не стоит. От военных контрразведчиков донесения идут такие пухлые, как дешевые романы о войне.

— Дисциплину можно укрепить, господин генерал.

— Михаил Гордеевич, скажи на милость, как?

— Ударничеством, сколачиванием частей добровольцев.

— Ударники Лавра Георгиевича Корнилова фронты стабилизировать не смогли. Это, надо признать, уже состоявшийся факт. Даже хуже получилось — из неустойчивых полков в батальоны ударников ушел самый стойкий солдатский элемент.

— А добровольчество? Ведь русская армия всегда была сильна духом волонтеров, бойцов-охотников.

— Здесь я с вами согласен, Михаил Гордеевич. О добровольчестве сегодня на нашем фронте с вами и хочет поговорить Щербачев…

С генералом от инфантерии Дмитрием Григорьевичем Щербачевым полковник-генштабист знаком лично не был. Хотя ему не раз приходилось наблюдать этого боевого генерала во фронтовой обстановке, всегда чем-то озабоченного, требовательного к командирам, заботливого о солдатском быте в окопной жизни.

Щербачев окончил Орловскую Бахтина военную гимназию и престижное Михайловское артиллерийское училище. Служил сперва в армейской конной артиллерии, затем в гвардейской конно-артиллерийской бригаде. В 1884 году по первому разряду окончил Николаевскую академию Генерального штаба. После этого командовал ротой и батальоном лейб-гвардии Егерского полка, потом служил в штабе войск Гвардии.

Перспективный офицер рос быстро. В сорок один год был уже начальником штаба 2-й гвардейской пехотной дивизии. Затем три года стажировался в командовании 145-м пехотным Новочеркасским полком, после чего его вернули в войска Гвардии, вверив ему гвардейцев-павловцев одного из старейших полков русской армии.

В стенах «своей» академии Дроздовский увидел и услышал первый раз Щербачева. Тот, в звании всего лишь генерал-майора, но уже зачисленного в Свиту Его Императорского Величества, с должности начальника 1-й Финляндской дивизии сразу шагнул в кабинет начальника Императорской Военной академии.

Дело обстояло так. Во время так называемого в российской истории Кровавого воскресенья 9 января 1905 года в столице командир лейб-гвардии Павловского полка Щербачев непосредственно командовал войсками на Дворцовой площади, укрощая демонстрацию петербургских обывателей, которых сюда привел поп Гапон.

Он же «отличился» и при подавлении беспорядков в морской крепости Кронштадт, которые грозили вырасти в открытый матросский бунт со всеми его стихийными последствиями. Затем последовало наведение порядка в «возмутившемся» было лейб-гвардии Саперном батальоне.

Те «мятежнические» события как-то не забывались в стенах Академии Генерального штаба ни среди ее слушателей, ни среди преподавательского состава. Среди тех и других традиционно было немало офицеров императорской, во всем привилегированной гвардии. Дроздовскому тогда запомнился такой разговор в кругу его однокашников.

— Пришел приказ по армии за подписью военного министра Опять о шатании в войсках.

— Где?

— В кронштадтском крепостном батальоне. И среди мастеровых команд крепости.

— Но там же трех лет не прошло, как Щербачев со своими павловцами порядок навел. Всех пропагандистов-социалистов тогда взяли под арест. Военно-полевой суд их делом занимался.

— Тогда в Кронштадте одно его имя после Дворцовой площади страх наводило. Флотские адмиралы его примеру почему-то не следуют.

— Как им Щербачеву следовать, если на императорском флоте дисциплина все падает. Один черноморский «Потемкин» и этот лейтенант Шмидт чего стоят.

— Стоят не стоят, но присягу исполнять обязаны все, на ком погоны носятся. Об этом и судить-рядить не следует.

— Это рассуждаем мы, офицеры с будущим генштабистов. Рядовой армейский ротный смотрит на жизнь и своих солдатушек порой иначе.

— Как иначе? Они для нас и мы для них — все равны. Присягу одну на верность государю, Отечеству и Богу давали.

— Это понимает юнкер и армейский ротный, а вчерашний новобранец из бунтующей против помещика деревни в присяге видит не всё. Вспоминай, сколько поп Гапон людей вывел в пятом году на площадь перед Зимним дворцом. Тысячи.

— Однако образумить их хватило одного ружейного залпа, не так ли?

— Лейб — павловцам Щербачева тогда помогли залпом из пушек. После того и начали строить у фабрик баррикады.

— Ему приказали стрелять в толпу?

— Разные о том мнения. Но в любом случае наш начальник академии принял волевое решение. Бунт надо искоренять в его начале, а не тогда, когда вся столица могла захлебнуться в уличных толпах.

— Но не армия должна воевать с забастовщиками и с попом Гапоном, невесть кто он был тогда Как ты думаешь, Дроздовский?

— Армия должна воевать с внешним врагом. Но им может стать для нас и враг внутренний. Тогда нам не придется выбирать, по какую сторону встать, набирая в обойму не холостые патроны.

— Это ты о Щербачеве говоришь.

— О нем, Дмитрии Григорьевиче. Повиновались же ему павловцы на Дворцовой площади. Он им тогда только о присяге и напомнил. Других уговоров не вел с солдатами…

Дроздовский о твердости Щербачева был самого высокого мнения. Не каждому генералу в революционном 1905 году суждено было избежать колебаний в принятии волевых решений. Иначе Российская империя захлебнулась бы в анархии. Он помнил, что в тот год представляли собой железнодорожные станции, когда из Маньчжурии по Транссибирской «железке» двинулись в европейские губернии эшелоны с демобилизованными солдатами трех маньчжурских армий.