Другое имя зла - Роман Парфененко

– Юра, дружок, возьми, пожалуйста, трубку. То, что буду говорить тебе, не предназначено для прекрасных женских ушек. Разговор касается только нас двоих…

– Кто ты?!!

– Я-то? Имею честь представиться – Малах Га – Мавет.

– Сейчас телефон отключу. – Почему – то сказал я.

– И, что? Это облегчит твое существование? Отключай! Я позвонил только потому, что это было нужно тебе. Если ты думаешь, что общение с тобой приносит удовольствие. Скажу – это не так. Все – таки выключи громкую связь. Поговорим наедине.

Я поднял трубку. Голос, заполнявший пространство, сосредоточился рядом с моим ухом.

– Мне ничего не говорит твое имя. Кто ты?

– Ты что – журналист? Так и быть я отвечу на этот вопрос. Но это будет единственный ответ на единственный вопрос. У меня много имен и Малах Га – Мавет, одно из них. Не будем засорять эфир перечислением всех остальных. Это имя как нельзя лучше отвечает тому, чем я сейчас занимаюсь. Оно отражает только часть моей сущности. Ты не напрягайся. Всего даже мне не дано постичь. А теперь все вопросы кончились. Слушай! Все твои логические выкладки почти правильны, вот только выводы… Они далеки от действительности. Но позвонил я по другому поводу. Все что сделано с городом, сделано мной. Но тебе вреда не причиню, ты не в моей власти. Вот, собственно, и все. Скоро мы встретимся с тобой и будем иметь долгий, долгий разговор. Пока. Пока, прощай!

В трубке наступила полная тишина. Телефон опять был мертв.

– Что он тебе сказал? Кто это?! Ну что ты молчишь, аки пень! Что случилось?!

Что бы привести меня в чувство, ей пришлось в конце концов залепить пощечину. Шок прошел. В изнеможении опустился на пол. Она села рядом.

– Юра, ты можешь говорить? Что случилось?

– Он словно заколдовал меня. Как – будто парализовал.

– Кто это, что он сказал?

– Да ничего толком. Единственное, важное, что понял, все это он сделал с городом. Еще сказал, что мне вреда не причинит, и скоро мы с ним встретимся.

– Что же будет?

– Не знаю, но встречаться с ним мне не хочется, абсолютно. Наташа, если он не врет, и все это действительно его рук дело, нам ничего не светит. Он Бог, тот самый. Он играет с нами. Все бессмысленно, все эти наши потуги.… Это разбивается об него, о его существование! От нас больше ничего не зависит. Убежать от Бога!..

У меня началась истерика. Заливался хохотом, захлебывался им. Завалился на спину и, корчась в спазмах безумного хрипа, катался по полу.

– Прекрати! Слышишь, Юра, Юрочка!!! Успокойся. Я прошу тебя, прекрати!

Трясла меня, но я не прекращал. Уже не хватало воздуха. Едва успевал схватить глоток между взрывами хохота, который разрывал легкие. Она принялась хлестать меня по щекам. Но истерика вдруг истекла, сама по себе. Еще две пощечины успел получить по инерции.

– Убить меня хочешь что ли? – совершенно спокойным, слегка запыхавшимся голосом спросил я.

– Юра?..

– Я в порядке. Уже вернулся в себя.

– Этот переход от дикой истерики к осмысленному состоянию был очень быстр. Что наводило на определенные размышления.

– Наташа, он, кажется, управлял мной. Сейчас, вроде ушел. Забавляется. Я не герой и не смельчак, откровенный трус…

– А как же я?!! Ты все о себе, об этом боге с именем урода! А я, что сброшена с ваших счетов?! Меня уже нет?! Ну, давай…

– Не кричи! Никто тебя никуда не сбрасывает. Ты есть, ты моя!

Неловко потянулся, положил руку ей на шею, и, преодолевая сопротивление, привлек к себе. Крепко обнял. Она обмякла.

– Надо уходить. Хотя бы попытаться. Не верю ему. Надо вырываться из города! Нельзя нам с ним встречаться. Пойдем! Будем идти, пока от усталости не свалимся. Не будем останавливаться. И прятаться не будем, попрем на пролом. А дальше будь, что будет!!!

Поднялись и уже без сожаления покинули эту квартиру.

Вот и Невский! Казалось, что он был центром ожесточенных боев. Развалины. Обгоревшие стены. Повсюду трупы. Людей убивали с дьявольской выдумкой и жестокостью. Держал Наташу за руку. Невский, отбирал последние силы и надежды. Нам не уйти от этого параноидального бога. Но мы продолжали идти.

– Гостиный двор…

– То, что от него осталось. – Поправил я.

Осталось от него не много. Обугленные стены с проломами. Пустые глазницы арочных окон, беззубые провалы дверей. Не было Невского, не было города, не было людей, населявших когда – то этот город. Остались только мы, стоявшие на середине Невского проспекта.

– Юра, смотри… – прошептала Наташа, Показывая влево – вдоль Невского. По середине проезжей части, еще далеко от нас. Но, неумолимо сокращая расстояние, неторопливо ехала колонна легковых автомобилей. Совершенно бесшумно!!! Они были далеко, но я рассмотрел, что все машины были Мерседесами. Мерседесами на базе сто сорокового кузова. Самые дорогие. Самые престижные. Самые красивые. Самые черные. И все это, из всех Мерседесов, когда– либо виденных мной. Стояли и смотрели, как к нам приближалась колонна смерти. Первой опять пришла в себя Наташка.

– Бежим, бежим скорее! – И мы побежали. За мгновение донеслись до Гостинки и забежали внутрь.

Часть 2. Другие.

Разреши мне прикоснуться,Ну я прошу, разреши…Я не причиню вреда,Для тебя я трону рукой солнце.Я буду дуть на обожженные пальцы,И смеяться,Как сытый и теплый ребенок,И нежный ветерок будет забавлятьсяС легкими, как пух, моими волосами.И я узнаю все.И все встанет на свои места.И мне останется только смеяться,Смеяться от счастья…

Глава 1. Пыльный ангел.

Из всех достижений почти издохшего человечества шестисотый Мерседес самое великое.

Очень неприятно быть придуманным. Пусть выдумка вытащила из долгого, пустого небытия. Воплотила. Осуществила, зарядила неистощимой энергией. Тем не менее, существовать в рамках, нарисованных безумным богом! При таком потенциале эти рамки равносильны тому, чтобы быть голодным и не иметь рта. Безусловно, последний период существования человечества был очень интересным. А финал!!! Какой финал! Он нарисован кровью и нежитью. Страх и боль! Боль страха. Страх боли. Потенция. Пища! Реальность и ощутимость. Возможность и осуществимость. Если бы при всем этом не было никого сверху!.. Он, тот что наверху очень и очень непредсказуем. Но, конечно, нельзя не признать, его гениальность. Настолько, насколько может быть гениальным больной Бог.