Книга сказочных перемен - Дмитрий Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одни говорят, что Черный младенец так и летает по сей день, а когда отчаивается наполнить свой животик, то плачет, особенно поздней осенью. А другие рассказывают еще, что дух-хранитель наших мест старается поймать этого младенца, но тот умеет вселяться в людей. Дескать, души есть не у всех людей, а у некоторых есть, но совсем спящие; и вот младенец, прячась от духа-хранителя или просто так, притягиваясь живой кровью, влетает в таких людей и заселяет их. И тогда человек, в которого вселился Черный младенец, начинает, например, очень много есть сладостей, но никак не наедаться, или заполнять свой дом бесконечным количеством вещей.
_________
___ ___
___ ___
___ ___
___ ___
_________
На картинке гексаграммы мы видим очень определенный образ – нечто вроде бочонка, пустого внутри, закрытого сверху и снизу. Эта внутренняя пустота и определяет ход сюжета, который в Книге Перемен вроде бы так безобидно называется «Питание», но содержит очень неприятные предсказания. Первое, например, такое: «Ты забросишь свою волшебную черепаху, и смотря на мое добро, раскроешь рот от алчности. Несчастье». То есть сюжет заключается в том, что герой стремится заполнить некую собственную пустоту чужим добром, теряя при этом собственную силу. «Забросить волшебную черепаху» – это еще и пренебречь предсказаниями И Цзин (в древности гадали на панцире черепахи), то есть попытаться изменить собственной судьбе, позарившись на чужую.
«Голодный дьявол» – великий архетип. В моей жизни и жизни людей вокруг он занимает выдающееся место. Прочитать огромное количество книг; перетрахать побольше женщин. Купить «Субару» вместо «Хонды», мобильник каждому члену семьи, микроволновку, картофелечистку, пятнадцать пар обуви. Сидеть перед телевизором и перещелкивать каналы, надеясь что-то найти, чтобы напитаться. Но «счастливый конец» в этом сюжете невозможен; пустая бочка остается пустой. Это проклятие своего рода. Говорит И Цзин: «Отклонишься от основы, чтобы питаться на песчаном холме». Когда насыщение не происходит, то произошло «отклонение от основы», питаешься не тем, что тебе на самом деле нужно.
«Я вынул из чемоданчика все, что имею, и все ощупал: от бутерброда до розового крепкого за рупь тридцать семь. Ощупал – и вдруг затомился я весь и поблек… Господь, вот ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом? Смотри, господи, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь…»
(Веничка Ерофеев, поэма «Москва – Петушки»)
***Кадавр, желудочно неудовлетворенный, из романа Стругацких «Понедельник начинается в субботу» – образ из той же оперы. Старуха из «Сказки о рыбаке и золотой рыбке» Пушкина. Наказанный древнегреческими богами Тантал, который мучился голодом и жаждой, стоя по колено в воде среди виноградных гроздей; но и вода, и виноград исчезали, когда он за ними тянулся. «Сбившееся питание, – говорит Книга Перемен. – стойкость к несчастью. Десять лет не действуй. Ничего благоприятного». Обычно в Книге плохие предсказания даются на три года. Тут – на десять, «заклятие слишком сильно».
Сказка про Адама и Еву, которые полезли в райском саду кушать то, что им не предназначалось, также кажется мне историей того же архетипа. Герою мало ходить по «разрешенным» путям, ему обязательно надо съесть то, чего нельзя, и залезть туда, куда не просят (как жена Синей Бороды в десятую дверь). Пандора, открывшая свой ящичек «из чистого любопытства»… За всем этим стоит простое человеческое желание захавать (более культурные синонимы не подходят) побольше, заиметь, заполучить, набить свой раздувшийся животик…
***У меня есть мечта: подсчитать, сколько вещей в нашем доме. Три года назад мы приехали в пустой дом, то есть всё, что здесь есть, принесли я и моя жена. Наверное, мне нужно сойти с ума, чтобы сделать это; потому что их ОЧЕНЬ много. Я где-то слышал, что в китайском языке есть иероглиф, означающий «десять тысяч вещей». Иногда я пытаюсь с ними совладать (и подсчитать их – это один из возможных путей), но «десять тысяч» побеждают.
В древнем Китае, рассказывают, жил один человек, у которого была только одна бутылочная тыква, которую он использовал, чтобы набирать воду из ручья. Больше никаких вещей у него не было. И вот он однажды сидел у своего ручья и подумал: «Ёлки-палки, что-то я забарахлился. Ну зачем мне нужна эта тыква? Я что, не могу пить из ладоней?» И он выкинул свою тыкву в ручей, и она поплыла по течению.
Древние мастера понимали, какие опасности несет с собой архетип «Голодного дьявола». Вот история, знаменующая встречу предыдущего сюжета («воспитания великим» № 26) и настоящего. Дзэнский мастер жил на вершине горы (триграмма «горы» стоит наверху обеих этих гексаграмм). Как-то ночью он сидел у своего дома и любовался полной луной. Тут к нему забрался вор. Мастер спокойно смотрел, как вор пересмотрел весь дом, но не нашел ничего достойного воровства. Когда вор вышел из дома, мастер сказал ему: «мне жаль, что ты проделал всю эту дорогу и пришел ко мне понапрасну. Если хочешь, я могу отдать тебе свою одежду». Вор кивнул, мастер разделся и отдал вору всё, во что был одет. Вор побежал вниз, а голый мастер сел на прежнее место, посмотрел на прекрасную луну и сказал: «Бедный парень! Жаль, что я не могу подарить ему луну!»
***В моей культуре есть два культа, одинаково печальных, связанных напрямую со «сбившимся питанием». Один из них – культ «закармливающей» матери, очень сильный, например, в той еврейской среде, откуда я родом. Он начинается с запихивания еды в младенца – считается, что чем больше он ест, тем лучше. Ребенок набивается едой против всякой природы и своих желаний: ложка проталкивается сквозь сжимаемые губы, нельзя встать из-за стола, пока не съешь всю тарелку. Это – страшный путь, явственно ведущий к телесному и психическому нездоровью. Его источник, по всей вероятности, в том, что мать искусственно стремится быть «матерью», а не «мачехой», внутренне тревожась, что если она предоставит дорогу природе, то матерью она окажется плохой.
Второй культ вращается вокруг «похудания», которое на сегодня является крайне распространенным товаром именно культового характера. Культ «худой жопы» (в смысле, тонкой талии) со всеми этими магическими числами «90-60-90» и «14 кг за 2 недели» – это культ «Голодного дьявола», который бесконечно требует от «членов социума» успеха в изнасиловании собственного тела и психики.
Книга Перемен дает два мало-мальски благоприятных предсказания к этой ситуации. Одно связано с «питанием наоборот», а другое – с «выходом из питания». Питание наоборот – по всей вероятности, рвота, столь ценимая в древней и шаманской медицине, а также в йоге. Психологически рвота может означать выбрасывание «интроектов» – некритично «проглоченных» кусков чуждого материала, которые не «перевариваются», становясь «своими», а тихо травят организм изнутри (посмотрите комментарий к сюжету «Выход» № 43 и почитайте Фрица Перлса). «Питание наоборот» в материальном мире близко к завету Христа «Раздай то, что имеешь». «Исход из питания» – комментарий к заключительной шестой черте гексаграммы – означает, вероятно, выход из сюжета вообще. Черному младенцу может помочь, вероятно, только голова и сердце – голова для понимания обреченности такого пути, что всё равно не наполниться, сколько ни сожри; а сердце для любви, потому что только любовь может заполнить эту бездну. Хотя бы, для начала, любовь к самому себе. Хотя бы к деревьям, или к неизвестной Прекрасной Даме, или к такому же обиженному судьбой ребенку. И поиски матери – старшей женщины, Земли или мудрости-Софии. Из этого сюжета, короче, надо выбираться.
28. Переразвитие великого
Один лист
Лист поссорился со своими соседями. Ни с кем конкретно – а так, со всеми сразу. Листья – народ молчаливый, послушный и одинаковый, так что о чем там шла речь – неизвестно, но только собратья отвели от него жилку, по которой поступала вода, и вскоре лист сорвался и полетел, решив: «Вот и отлично». Летел он недолго, упал на кучу сухих и незнакомых листьев, притих. Стал осматриваться.
Вскоре на место, где лежали листья, пришло много людей, они расставили стулья, столы, а на наш лист даже пришлось основание кафедры. На стулья расселись люди, за кафедрой встал кто-то главный и стал читать лекцию о том, что листьев не бывает. Лист от гнева аж задохнулся. Он стал орать: «Как не бывает?», но, понятно, ни докладчик, ни слушатели его не слышали. Остальные листья казались мертвыми.
Потом стулья и кафедру унесли, люди ушли, и лист успокоился. Но скоро пришли другие люди, они стали сгребать листья граблями в кучи и поджигать. Лист был не против, но он всё время проходил между зубцами граблей. И когда костры отгорели, он остался один – или почти один.
