Метеор - Карел Чапек

Пациент Икс заправил в пишущую машинку фирменный бланк с надписью "Haiti Lake Asphalt Works" и не спеша настукал: "Dear Miss Mary" 2.

Нет, такое письмо нельзя писать на машинке!..

Кеттельринг, сутулясь, сидит над листом бумаги и слюнит карандаш. Отчаянно трудно начать, если ты давно - насколько хватает памяти - не писал вот так, от руки: надо выводить и соединять буквы, по какому-то навыку, следуя очень тонким правилам.

На машинке писать проще, не так мучительно, буквы не расплываются перед глазами... Кеттельринг низко

1 Прощайте (англ.).

2 Дорогая мисс Мери! (англ.)

наклонился над столом, как школьник, который пишет свой первый урок.

- О-о-о-о! - стонет за стеной мулатка, а спящий за другой стеной задыхается, словно в агонии...

"Дорогая, самая любимая, единственная! Пишу Вам в первый и последний раз. Я обещал вернуться, приехать человеком с именем и состоянием. Сейчас у меня ничего нет, я потерял все и ухожу навсегда.

Куда? Еще не знаю. Моя нынешняя жизнь кончается, и с меня хватит ее, начинать новую не хочется. Ясно лишь одно: Кеттельринга больше нет, и не к чему вспоминать, кто он такой. Знай я, что в мире есть место, где можно жить без имени, я поехал бы туда, Но ведь даже нищему надо иметь имя.

Любовь моя единственная, какое безрассудство все еще называть Вас так, называть своей! Вы уже знаете, что я не вернусь. Знайте же и то, что я люблю Вас, как и в первый день нашей встречи - нет, крепче, бесконечно сильнее, ибо чем больше горя и неудач я пережил, тем крепче становилась моя любовь".

Кеттельринг задумался: кто знает, ждет ли она еще меня? Прошло три года. Быть может, она уже замужем за каким-нибудь янки в белых туфлях, Что ж, пусть будет счастлива...

"Сам не знаю, верю ли я в бога, но складываю руки и молюсь за то, чтобы Вы были счастливы, Видно, миром правит мудрый бог, если он не связал вашу судьбу с моей. Прощайте, прощайте, мы уже никогда не увидимся",

Кеттельринг еще ниже нагнулся над бумагой, слезы застлали ему глаза, он быстро подписал письмо и вдруг замер, как громом пораженный: он подписался не именем "Джордж Кеттельринг", а другим!

В слезах, ничего не видя, он бессознательно написал свое настоящее имя, которого не помнил столько лет.

XXXV

Бывший мистер Кеттельринг не усидел в отеле и выбежал на улицу. И вот ночью он сидит в порту, на штабеле шпал, под присмотром негра-полицейского, и, упершись локтями в колени, смотрит, как плещется черная вода. Теперь он все вспомнил и лишь наводит порядок в памяти, словно тасует колоду карт надо, чтобы они лежали ровно, по порядку, что бы ни одна не торчала. И он переворачивает то одну, то другую: да, все на месте, нехваток нет. Странное это чувство - то ли облегчение, то ли бремя непосильных воспоминаний...

Вот, скажем, родной дом. Дом без матери, громадные комнаты с тяжелыми портьерами и солидной черной мебелью. Отец большой, чужой и строгий; ему некогда заняться с сыном. Аккуратная, робкая тетушка: смотри, мальчик, там не садись, этого не бери в ротик, нельзя играть с такими грязными детьми. Полосатый красно-зеленый мячик - самая любимая игрушка, ведь она украдена на улице у заплаканного мальчугана, одного из тех сопливых счастливцев, которым разрешается бегать босиком, возиться в грязи и сидеть на корточках в песке.

Бывший Кеттельринг улыбается, глаза его сияют.

Вот видишь, тетя, я все-таки побегал босиком, был грязен, как угольщик. Я ел огурцы "чучу", которые негритянка обтирала грязным подолом, ел незрелые гуайявы, подобранные на пыльной дороге... Кеттельринг чувствует что-то вроде злорадного удовлетворения: я все-таки поступил по-своему!

Потом он стал беспокойным подростком, чью врожденную грубоватость подавляло так называемое воспитание. Он начал понимать предназначение своего отца. Это предназначение - постоянно наживать деньги. Для этого нужны заводы. Предназначение отца в том, чтобы заставить работать на себя как можно больше людей, а платить им как можно меньше. Мальчик видит: рабочие валят толпой из ворот завода. От них исходит какой-то особый кисловатый запах. Ему кажется, что все они 587 * ненавидят его. Отец привык распоряжаться и покрикивать. Бог весть, как долго надо помыкать людьми и обижать их, чтобы накопить такое богатство. Пожалуй, не стоит оно всей этой злобы. Но что поделаешь., собственность - не мертвая материя, она хочет жрать, чтобы не сдохнуть, ее надо кормить. Со временем, мальчик, все это состояние будет доверено тебе, для того чтобы ты приумножил его, а не только владел им. Поэтому учись бережливости и старайся изо всех сил, ведь ты будешь принуждать людей усердно трудиться и довольствоваться малым. Я воспитываю в тебе делового человека, ращу из тебя слугу своего капитала.

Бывший Кеттельринг усмехнулся. Стало быть, умение распоряжаться людьми и не щадить их - это у меня от отца. Все-таки, значит, я кое-что унаследовал. А тогда... тогда все это очень не нравилось молодому человеку. Он был легкомыслен и ленив, быть может, лишь из протеста против того, что ему заранее определили его будущее. Мы, мол, существуем не для самих себя, а для того, чтобы служить собственности: кто не служит своей собственности, будет служить чужой, таков закон жизни. И ты, мальчик, пойдешь по моим стопам.

Бывший Кеттельринг тихо засмеялся. Нет, он решительно не пошел по стопам отца. Он был только наследным принцем, который ждет, когда все владения перейдут в его руки. Но, как назло, он попал в дурную компанию... ну и все такое прочее. Конечно, влез в долги, правда, пустяковые, однако бросившие на него тень. Отец, дрожа от возмущения, допрашивал сына: что, мол, это значит, на что ты тратил деньги. Ты, мальчишка, Думаешь, что я тружусь, чтобы ты, негодник, мог швырять деньги, которые я зарабатываю и коплю?

И тут сыночек взорвался. Разумеется, только из упрямства, своенравия, из необузданной вспыльчивости. Стиснув кулаки, он крикнул в лицо отцу: "Возьми свои деньги, подавись ими, мне они ненужны. Плевать мне на них, они мне противны, не воображай, что я буду таким рабом денег, как ты!"

Отец побагровел - удивительно, как его тогда не хватил удар. "Вон!" - прохрипел он, указав на дверь.

Сыночек демонстративно хлопнул дверью, и, конечно, прощай, отчий дом!

Бывший мистер Кеттельринг покачал головой.

Боже, как глупо! Мало ли бывает в семье таких стычек, черт подери! Но в этот раз, как говорится, нашла коса на камень. Сын больше не вернулся домой и даже не откликнулся на приглашение отцовского адвоката. Сей почтенный правозаступник в конце концов отыскал блудного сына в постели какой-то "теоретической и практической анархистки" и, так как молодой человек не пожелал с ним больше встречаться, вынужден был изложить ему суть своей миссии в этой неподобающей обстановке. Однако же адвокат выполнил свою задачу вполне непринужденно: он то укоризненно хмурился, то источал тактичную и снисходительную благосклонность, как бы соглашаясь с тем, что юность вправе быть мятежной, особенно юность столь многообещающего наследника.

- Ваш уважаемый папаша не желает вас видеть, пока вы не образумитесь, мой юный друг, - сердечно начал он. - Не сомневаюсь, что вы постараетесь образумиться и это вам удастся, ха-ха, не так ли? Между нами говоря, - продолжал он, благоговейно склонив голову набок, - состояние вашего уважаемого папаши (он чуть не сказал "уважаемое состояние") оценивается сейчас примерно в тридцать - тридцать пять миллионов. С таким состоянием шутить нельзя, молодой человек. - При этих словах адвокат принял чрезвычайно серьезный и торжественный вид, но тотчас снова оживился. - Ваш уважаемый папаша просил меня передать, что он согласен, через мое посредство, выплачивать вам до совершеннолетия известное содержание. - Он назвал сумму, почти жалкую; старый скряга и в справедливом гневе остался верен себе. - Если же вы и потом не проявите благоразумия, то, разумеется... - Адвокат выразительно пожал плечами. - Но я надеюсь, что суровая школа жизни будет для вас благотворна.

- Давайте-ка сюда эти денежки! - отозвался наследник тридцати миллионов. - И скажите старику, что я желаю ему многих лет жизни, пусть он меня подольше подождет.

Анархистка восторженно зааплодировала.

Почтенный адвокат игриво погрозил ей толстым пальцем.

- Смотрите, не вскружите голову нашему юному другу. Пусть позабавится, почему бы и нет - но и только, понятно?

Девушка показала ему язык. Но сияющий благодушием адвокат уже сердечно жал руку блудного сына.

- Милый и дорогой друг, - сказал он растроганно, - мы все будем уповать на ваше скорое возвращение.

Блудному сыну тогда было восемнадцать лет. До совершеннолетия он пробавлялся, как умеют только молодые люди; сейчас он уже не помнит, как это ему удавалось, а главное, кому и сколько он остался должен. Ну конечно, Париж, Марсель, Алжир, Париж, Брюссель, Амстердам, Севилья, Мадрид и снова Париж... Насколько ему было известно, после распада семьи, отца ничто больше не удерживало, и он полностью предался прямо-таки болезненному стяжательству и мелочному, старческому скопидомству.