Аквариум. (Новое издание, исправленное и переработанное) - Виктор Суворов (Резун)

А вопросы сыплются, как горох. Как бы вы, капитан, реагировали, если бы мы вам предложили торговать арбузами? Если бы вам предложили десять миллионов долларов, как бы вы потратили эти деньги? Если бы вас одного отправили на три года в Антарктиду, что, кроме оружия, еды и одежды, вы бы взяли с собой?

Иногда в зале один экзаменатор. Иногда их трое, иногда пятнадцать. Вот двести фотографий, опознайте тех, кого вы видели в этой комнате за время экзаменов. Время пошло. Теперь выберите тех, кого вы видели в этой комнате только однажды.

В этом тексте зачеркните все буквы "О", подчеркните все буквы "А", обведите кругом все буквы "С". На действия этого субъекта внимания не обращайте, как и на звуки из репродуктора. Время пошло.

Субъект корчит рожи, старается вырвать карандаш, выбивает из-под меня стул. А репродуктор надрывается: зачеркни "С", подчеркни "О"…

Иногда во время экзамена прямо в комнату приносят роскошный обед, иногда этого не делают. Иногда отпускают в туалет по первому требованию, иногда просить приходится по три раза. Каждый день они подводят меня к последнему рубежу моих умственных и физических возможностей. И я, и они этот рубеж совершенно отчетливо чувствуем. Далеко за полночь я, не раздеваясь, валюсь на свою кровать и мгновенно засыпаю. Вот этого момента они и ждут. В глаза бьет ослепительный свет. Двести шестьдесят два умножить на шестнадцать! Ну, скорее! В уме! Это же так просто! Ты ведь уже на этот вопрос ответил! Ну что же ты!

— Четыре тысячи сто девяносто два! — кричу я им.

И свет гаснет.

5

Много позже я узнал, что тех, кто правильно ответил больше чем на 90 процентов вопросов, сюда не принимали. Очень умные не нужны. И все же главная цель экзаменов состояла не в том, чтобы оценить уровень знаний. Вовсе нет. Способность усваивать большое количество информации в короткое время при сильном возбуждении и при наличии помех — вот что главное. А кроме того, оценивается наличие или отсутствие чувства юмора, уровень оптимизма, уравновешенность, способность к интенсивной деятельности, настойчивость и многое другое.

— Что ж, парень, ты нам подходишь, — сказал мне на исходе шестого дня седой экзаменатор. — Организация у нас серьезная. Правила тут такие короткие, что понимает их даже тот, кто ничего не хочет понимать. Закон у нас простой: вход — рубль, выход — два. Это означает, что вступить в организацию трудно, но выйти из нее еще труднее. Для всех членов организации предусмотрен только один выход из нее — через трубу. Для одних этот выход — с почетом, для других — с позором, но для всех нас есть только одна труба. Только через нее мы выходим из организации. Вот она, эта труба…

6

Я думал, что лицо полковника, заживо сгорающего в печи крематория, будет преследовать меня всю жизнь в ночных кошмарах. Но он никогда мне не снился. А думал я о нем много. И вот что мне непонятно. Объяснили мне, что любил он деньги, любил выпить, женщин любил. За деньги и продался иностранным разведкам. Допустим, что так. Но у него были великолепные возможности бежать на Запад. А он не бежал. На Западе было бы ему вдосталь и денег, и вина, и женщин. А в Москве он деньги все равно тратить не мог. Да и не разгуляешься тут особенно.

Бабник бежал бы к бабам и деньгам, а он ходил по краю, балансируя между жизнью и смертью. Отчего, черт подери? Я кручусь на горячей подушке и уснуть не могу. Первая ночь без экзаменов. А может, телекамера за мной по ночам смотрит? Ну и хрен с ней! Я встаю и показываю кукиш во все углы. Если вы за мной и сейчас следите, то завтра в Центральный Комитет меня не повезут. Затем я решаю, что недостаточно показать им только кукиш, и потому показываю предполагаемой телекамере все, что могу показать. Утром посмотрим, выгонят меня или нет.

Продемонстрировав все, что могу, я удовлетворенно улегся на кровать и тут же уснул в твердой уверенности, что завтра меня выгонят и отправят в Сибирь командовать танковой ротой, а если нет, то тут жить можно, и можно обходить контроль.

Я сплю в кровати блаженно и сладко. Я сплю крепко. Я знаю, что если меня в Аквариум примут, то это будет большая ошибка советской разведки. Я знаю, что если выход останется только один и только через трубу, то для меня этот выход не будет почетным. Я знаю, что и в своей постели я не умру.

Нет, такие как я в своей постели не умирают.

Ах, советская военная разведка, лучше бы ты меня сразу через трубу пропустила!

ГЛАВА 11

1

Меня вновь куда-то везут в закрытой машине с матовыми окнами. Я не вижу куда, и меня никто не видит. Куда же это меня, в Центральный Комитет или в Сибирь? Наверное, все же в Центральный Комитет. Если бы в Сибирь, то мой чемодан со мной бы был, а раз нет чемодана, это может означать, что везут меня не насовсем, а на короткий визит, с возвращением туда, откуда везут.

За окном шумит огромный город, значит, мы где-то в центре. Может быть, это Лубянка? У Лубянки на площади Дзержинского всегда такой шум, как от Ниагарского водопада. Мне почему-то кажется, что мы именно у Лубянки, но в этом нет ничего странного: Центральный Комитет совсем рядом. Наша машина долго стоит, потом куда- то осторожно въезжает. Сзади лязг металлических ворот. Дверь открывается: выходите.

Мы в узеньком мрачном дворике. С четырех сторон высокие старинные стены. Позади нас ворота. Сержанты КГБ у ворот. Во дворик выходят несколько дверей. У некоторых дверей тоже охрана КГБ. У остальных дверей охраны не видно. Вверху, на карнизе, воркуют голуби. Сюда, пожалуйста. Седой показывает какие-то бумаги. Сержант КГБ козыряет: проходите. Седой знает дорогу. Он ведет меня бесконечными коридорами. Красные ковры. Сводчатые потолки. Обитые кожей двери. У нас вновь проверяют документы. Проходите. Лифт бесшумно поднимает нас на третий этаж. Снова коридоры. Большая приемная. Пожилая женщина за столиком. Подождите, пожалуйста. Седой чуть подтолкнул меня сзади и закрыл за мной дверь, оставшись в приемной.

Кабинет с высокими потолками. Окна под потолок. Вид из окон неказистый: напротив глухая стена, и снова голуби на карнизе. Стол дубовый. За столом худой человек в очках в золотой оправе. Костюм коричневый, никаких знаков отличия, ни медалей, ни орденов. Хорошо в армии — посмотрел на погоны, да и начинай говорить: товарищ майор, товарищ подполковник… А как тут начинать? Поэтому я никак не начинаю. Я просто представляюсь:

— Капитан Суворов.

— Здравствуйте, капитан.

— Здравия желаю!

— Мы внимательно изучили вас и решили принять в Аквариум — после соответствующей подготовки, конечно.

— Благодарю вас.

— Сегодня двадцать третье августа. Эту дату, капитан, запомните на всю жизнь. С этого дня вы входите в номенклатуру, мы поднимаем вас на очень высокий ее этаж — в номенклатуру Центрального Комитета. Помимо прочих исключительных привилегий вам предоставляется еще одна: с этого дня вы выходите из-под контроля КГБ. С этого дня КГБ не имеет права задавать вам вопросы, требовать ответы на них, предпринимать какие-либо действия против вас. Если вы совершите ошибку, доложите о ней своему руководителю, он доложит нам. Если вы не доложите, мы все равно о вашей ошибке узнаем. Но в любом случае любое расследование ваших действий будет проводиться только руководителем ГРУ или Отделом административных органов ЦК. О любом контакте с КГБ вы обязаны докладывать своему руководителю. Благополучие ЦК зависит от того, как организации и люди, входящие в номенклатуру ЦК, сумеют сохранить свою независимость от любых других организаций. Благополучие ЦК — это и ваше личное благополучие, капитан. Гордитесь доверием, которое Центральный Комитет оказывает военной разведке и вам лично. Желаю успехов.

Я четко козырнул и вышел.

2

Тихое озеро в лесу. Камыш. По берегам — березовые рощи. Там, за высоким забором, наша дача. Крошечный пляж. Лодки вверх дном. На другом берегу тоже какие-то дачи бревенчатые. Тоже за зелеными заборами. Тоже под охраной. Зона тут особая. Дачи. Но дачи только для ответственных товарищей. И в эту дачную зону совсем не легко попасть. Дубовые рощи. Озера. Густые леса. Кое-где красные крыши. И вновь зеленые заборы. Проехать к нашему озеру только по одной дороге можно. Других путей нет. Как ни крути вокруг, а все время будешь в зеленые заборы упираться. За нашими заборами тоже чьи-то дачи. Кто-то там по волейбольному мячику стучит. Но нам не положено знать, кто там стучит. А ему к нам не положено заглядывать. А слева у нас забор выше, чем справа. Из-за того забора по вечерам музыка доносится. Очень приятная мелодия. Танго.

Дача у нас большая. Тут нас живет 23 человека. Но места хватило бы и на тридцать. У каждого по маленькой комнатке. Бревенчатые сосновые стены. Запах смолы. Маленький пейзажик на стене. Огромная мягкая кровать. Книжная полка. Внизу холл с большим азиатским ковром. Мы встаем, когда хотим. И делаем, что нравится. Завтрак сытный. Обед скромный. Ужин роскошный. Вечерами мы обычно сидим у камина. Пьем. Травим байки. Мы все в прошлом офицеры средних этажей советской военной разведки. В группе один подполковник, два майора, один старший лейтенант, остальные — капитаны. Один из нас в прошлом летчик-истребитель. Двое ракетчиков. Один десантник. Один командир ракетного катера. Военный врач. Военный юрист. В общем, очень цветастый букет. Мы служили под началом разных людей. Каждый из нас по каким-то причинам попал в фарватер какого-нибудь военного разведчика дивизионного, армейского или более высокого уровня. Каждого из нас кто-то отбирал в свою персональную группу. И вот именно из этих групп Аквариум выбирает своих кандидатов. Понятно, что, забирая людей у руководителей разведки на низших этажах, Аквариум вовсе не стремился забрать всех или самых лучших. Нет. Если у Кравцова Аквариум сегодня заберет всех его лучших ребят, завтра Кравцов не будет выбирать свою свиту так кропотливо. Поэтому Аквариум отбирает людей у нижестоящих начальников осторожно, чтобы не отбить у них охоту уделять выбору людей столь пристальное внимание.