Подробности войны - Максим Коробейников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдруг, прежде чем услышать выстрелы, мы увидели справа и слева красные, оранжевые, синие огни, как стальные полосы. Я понял, что это трассирующие пули. Они отгораживали нас от всего мира, будто загнав в длинный и узкий горящий коридор, чтобы убить. Ужасно было оттого, что стоило какому-то пулемету случайно повернуть влево или вправо на сотую долю градуса, и наступит конец.
Мы бежали долго под пулями, обреченные на гибель, Казалось, не будет конца ни болоту, ни стрельбе, ни зною, ни отчаянию. Солнце нещадно и бессмысленно палило. Откуда только брались силы преодолеть себя, добраться до нашего мирного берега, до нашей тихой траншеи - до своего спасения.
Мы бежали и думали не о немцах, которые рвали и рвали воздух вокруг нас трассирующими пулями, а о Петренко, о беспощадности приказа, о бессмысленной жестокости человека, который должен был бы оберегать наши жизни.
Мы бежали быстро и споро, ни разу не споткнулись, не упали, не промахнулись, не зацепились. Бежали как во сне, удачливо и легко. И казалось, что у нас одно дыхание и одно сердце. Почувствовав под ногами твердую землю, мы поняли, что спаслись. На скате высоты заметили разбитый сруб колодца. Подбежали к нему. Вода была близко. Ординарец сорвал с головы пилотку, вытер ею пот, обильно катившийся с лица, опустился в черноту и холод колодца, перевалившись грудью через бревно, оставшееся от сруба,, зачерпнул воды и подал мне.
Я поднес пилотку с водой ко рту и начал пить крупными глотками, окунув в воду не только губы, но и нос, и все рагоряченное лицо.
После меня долго и аккуратно пил Анатолий.
Усталые и мокрые, встали мы после этого в полный рост, снова взялись за руки и пошли по склону вверх, на нашу высоту, в нашу спасительную траншею. Из боевого охранения, с большой земли, с обеих сторон "долины смерти", как нам потом рассказывали, люди смотрели с удивлением на двух счастливых, которым удалось уйти от неминуемой гибели.
Когда мы прыгнули в траншею и уселись на дно, чтобы передохнуть, ординарец, задыхаясь, сказал:
- Вот вам и день рождения, товарищ капитан! Было жалко, что праздник не состоялся...
- Надо было нам, Анатолий, тушенку-то все-таки съесть, - вспомнил я. Ординарец вздохнул:
- Я ее берег вам специально на этот день.
- Ну ничего, - успокоил я и себя и его, - наши ребята съедят, не испортится.
- У них не заржавеет, товарищ капитан!
Отдохнув и успокоившись, я обнаружил, что в болоте потерял пилотку, и почувствовал себя неловко - еще с училища я привык строго соблюдать форму одежды,
При подходе к землянке командира полка нас окликнул часовой. Вышел адъютант, спросил:
- Кто такие?
Я ответил. Адъютант важно сообщил:
- Командир полка отдыхает. Делать вам у него нечего. Вам следует идти к командиру дивизии, который вызывает всех командиров рот на совещание на завтра, к десяти утра.
Я спросил:
- А зачем тогда он гнал нас по болоту в светлое время?
- Я ему говорил, - начал оправдываться адъютант. - Я говорил, что можно ночью вызвать. А он сказал, что ты везучий, что с тобой ничего не случится.
- Вот, шкура, - сказал я.
- Я этого не слышал, - тихо проговорил адъютант и отошел от нас.
По дороге в штаб дивизии Анатолий сказал:
- Товарищ капитан! Когда мы бежали, так я ничего не боялся.
- Почему?
- А потому что с вами.
- Ну?
- Я заметил, что с вами всегда счастье. Вот как я к вам пришел, так будто в другой мир попал.
- А ведь не хотел ко мне, - вспомнил я. - Сапоги, говорил, чистить не хочу.
- Ну мало ли что, товарищ капитан. Кто вас знал? На первый взгляд все командиры одинаковы. Вот и не хотел.
- Сейчас не раскаиваешься?
- Я? Раскаиваюсь? - продолжал гнуть свою линию Анатолий. - С вами, товарищ капитан, не страшно. Сколько раз замечал: стоим с вами или бежим, и сколько их, пуль и осколков, на нас летит, а смотришь будто все в сторону свернули. Только взвизгивают да свистят, а у нас ни царапины.
- А разве с другими не так?
- Что вы! Возьмите капитана Хоменко. Он к себе пули и осколки будто притягивает. Как магнит.
- Ну это ты уж загнул, - придерживаю я его фантазию.
- А что? Да он только при нас с вами, у нас на глазах, семь раз был ранен. Вот и подумаешь!
Утром на совещании комдив объявил, что дивизия выводится в тыл на пополнение и подготовку.
Через полмесяца мы, пополнившись до штата, сменили части, стоявшие в обороне. Начались бои. Решительным ударом дивизия выбила противника с высот и закрепилась на них, отразив яростные, почти сумасшедшие контратаки врага. Вскоре противник, примирившись с потерей высоты, принял тактику изнурения наших войск непрерывными артиллерийским и минометным обстрелом и авиационной бомбежкой.
Но, видимо, запас снарядов, мин и бомб у него начал иссякать.
В обороне наступила тишина. На передний край стали чаще наведываться начальники и комиссии по проверке. Вот тут-то я и улучил момент и отыгрался: заставил человека, которому по положению своему не составляло труда жестоко поиздеваться надо мной, самому пережить страх, унижение и обидную зависимость от маленького человека, каким был по сравнению с ним я, командир стрелковой роты.
Майор Петренко прибыл в район обороны роты со свитой. Его сопровождали помощник начальника штаба, начальник связи и адъютант. Я, будучи предупрежден по телефону, встретил его в траншее. Он надменно выслушал мой доклад, одернул китель, который на нем очень хорошо сидел, и начал свысока, ничего не говоря, рассматривать меня. Он одновременно любовался собой, будто перед зеркалом, и старался унизить меня своим превосходством.
- Что это, товарищ капитан, - строго спросил он, - почему у вас такой затрапезный вид?!
Я еще не успел ничего придумать в свое оправдание, как, на мое счастье, недалеко чавкнула мина, в болоте булькнуло, и жижа густым веером поднялась, а потом опустилась недалеко от нас. Командир полка, еще минуту назад уверенный и медлительно важный, вдруг начал торопливо оглядываться по сторонам. Упала вторая мина.
- Вот откуда, товарищ майор, мой затрапезный вид, - весело сказал я.
- Укрытия хорошо оборудованы? - спросил майор Петренко.
- Хорошо. Укрытия надежные.
Совсем рядом упало еще несколько мин.
- Это далеко, товарищ майор! - ехидно и с вызовом проговорил я, стараясь казаться спокойным.
Откровенно говоря, мне тоже было не по себе, но я хотел, жаждал насладиться испугом и растерянностью, которая начинала овладевать майором. Конечно, он мог приказать, мог подать команду, произнести всего два слова: "В укрытие", и всех нас из траншеи смело бы как ветром. Но он не мог позволить себе так, в открытую сдаться. К чести его сказать, после того как обстрел закончился, я заметил, что он быстро пришел в себя, лицо его моментально сделалось холодным и гордым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});