Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С учетом этих соображений первые критические замечания Москвы на раздел о преступлениях против мира, сделанные Правовым отделом НКИД, были на удивление мягкими. 20 сентября Правовой отдел известил Руденко, что в тексте есть «фактические ошибки», например позитивная характеристика Мюнхенского соглашения, якобы направленного на предотвращение войны, и утверждение, что международные обязательства царской России связывают и Советский Союз. Правовой отдел также критиковал утверждение, что осуществление нацистским руководством «тотального контроля» над экономикой Германии доказывает его злонамеренный заговор с целью установления в Германии системы тотальной власти[290]. Ведь в этом можно было усмотреть завуалированную критику СССР, где экономика тоже контролировалась государством.
Карта 3. Раздел Польши между Германией и СССР. Август – сентябрь 1939 года
Через три дня Вышинский и его комиссия, завершив анализ, послали Руденко гораздо более суровую оценку и призвали серьезно переработать текст. Вышинский требовал внести не менее пятнадцати поправок в раздел о «преступлениях против мира», в основном по части интерпретаций истории. Комиссия требовала удалить все места, где упоминалось, что Гитлер и его клика «заставили» Германию секретно перевооружиться и спланировать войны против других стран, потому что так создается впечатление, будто германское правительство не ответственно за преступления нацистов. Еще больше возражений встретило описание нацистского заговора для ведения агрессивной войны, где германо-советский Пакт о ненападении характеризовался как косвенная причина нацистского вторжения в Польшу. Вышинский приказал Руденко настаивать на переделке этих фрагментов в таком духе, чтобы Пакт ни в коем случае не интерпретировался как «трамплин для нападения на Польшу», по его выражению. Он также распорядился, чтобы Руденко прислал «окончательную редакцию этого пункта… на предварительное согласование», прежде чем подписываться под ним[291].
Эти поправки были существенны, но они не шли в сравнение с радикальной переделкой, которой Вышинский требовал подвергнуть разделы о военных преступлениях и преступлениях против человечности на Восточном фронте – советская делегация ранее составила их черновые варианты при некотором участии Тейлора. Комиссия сочла, что «вся эта часть» документа неудовлетворительна, и решила следующим самолетом отправить в Лондон новую русскую версию для перевода на английский. Этот новый текст содержал множество заимствований из отчетов Чрезвычайной государственной комиссии; в нем перечислялись многочисленные зверства нацистов в отношении мирных жителей и военнопленных во время германской оккупации СССР. В списке упоминались депортации советских граждан в Германию на принудительные работы и убийство «немцами» 925 польских офицеров в Катынском лесу под Смоленском[292].
Добавить Катынь в Обвинительное заключение было со стороны СССР смелым и, возможно, опрометчивым ходом. С самого открытия массовых захоронений в апреле 1943 года советская и немецкая стороны публично обвиняли друг друга в этом массовом убийстве. В январе 1944 года советские руководители организовали экскурсию в Катынский лес для восемнадцати западных корреспондентов и Кэтлин Гарриман (двадцатипятилетней дочери американского посла), чтобы ознакомить публику с результатами работы комиссии Бурденко[293]. После поездки в вагоне-люкс с обилием кушаний, вина, водки и сигарет корреспонденты посетили массовые захоронения и изучили предметы, якобы извлеченные из могил. Они встретились с Николаем Бурденко, Алексеем Толстым, митрополитом Николаем, советскими судмедэкспертами и некоторыми людьми, представленными как свидетели. Освещение поездки в иностранной прессе было благосклонно к Москве и вполне оправдало ее ожидания. На следующем этапе Сталин и Вышинский собирались провести процесс по Катынскому делу в контролируемой СССР Польской Республике[294]. Но теперь они решили вместо этого использовать шанс, предоставленный МВТ, и свалить это преступление на немцев, используя одну из самых публичных на тот момент сцен мира. Хотя Германия и СССР два года использовали одну цифру – 10 тысяч убитых, КРПОМ решила остановиться на более консервативной оценке в 925 тел – именно столько их значилось в отчете Бурденко[295].
Вышинский привык к советским показательным процессам и не представлял, насколько опасную игру он ведет. Он действовал, будучи уверен, что судьи из стран-союзников в Нюрнберге займутся исключительно преступлениями европейских стран Оси, и полагал, что свидетельства Чрезвычайной государственной комиссии и других официальных комиссий по военным преступлениям будут считаться неоспоримыми, а потому не станут подвергаться сомнениям. Вышинский приказал Руденко немедленно сообщать о реакции других главных обвинителей на предложенные поправки[296].
Джексон тоже остался недоволен текстом Обвинительного заключения. Пока Руденко вынужденно пребывал в Лондоне, Джексон общался в Нюрнберге с Максуэлл-Файфом и де Ментоном. 22 сентября, непосредственно перед тем, как Максуэлл-Файф на несколько дней вернулся в Лондон, Джексон вручил ему версию, радикально отличающуюся от обсуждавшейся ранее.
Без ведома других обвинителей Джексон в свои редкие свободные минуты занимался тем, что переписывал первую половину англо-американского черновика. В приливе вдохновения он вынес обвинение в заговоре в особый раздел под номером I и выстроил вокруг него вообще все дело. В новой редакции Раздела I подсудимые обвинялись в том, что они участвовали в составлении или исполнении общего плана или заговора «с целью совершения преступлений против мира, военных преступлений и преступлений против человечности, как их определяет Устав Нюрнбергского трибунала». Их объявляли «лично ответственными за их собственные действия и за все действия, совершенные любыми лицами в рамках осуществления этого плана или заговора». Согласно новой идее Джексона, преступления нацистов против мира, военные преступления и преступления против человечности (теперь вынесенные в Разделы II, III и IV) коренились в более общем заговоре. И кто бы ни представлял суду Раздел I – а Джексон намеревался взять эту роль на себя, – он также имел бы теперь возможность ссылаться на все остальные разделы[297].
Джексон внес эти изменения, как он признался в личной беседе своему помощнику Роберту Стори, с явной целью «удержать контроль над основной частью уголовного дела в американских руках». Джексон рассчитывал выстроить такой сценарий, при котором британцы, французы и советские представители документировали бы свидетельства о конкретных нацистских преступлениях (нарушениях договоров, зверствах и т. д.), а американское обвинение задавало бы общие рамки процесса[298]. Он все еще верил, что МВТ может сыграть основополагающую роль в будущем развитии международного права. Джексон признавал символическое значение суда четырех держав, но не желал доверять другим сторонам принципиальные аргументы обвинения.
Максуэлл-Файф был ошеломлен маневром Джексона, который сдвинул «преступления против мира» в Раздел II и сузил его рамки. Патрик Дин, юрисконсульт британского МИД, приехал в Нюрнберг встретиться с Джексоном. Тот настаивал, что особый раздел о заговоре принципиально важен для
