Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал - Франсин Хирш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Вышинского и его комиссии в Москве появилось немного времени, чтобы ознакомиться с материалами, присланными Руденко из Лондона. Комитет главных обвинителей сделал перерыв как минимум на неделю, потому что американцам надо было слетать в Нюрнберг, а французам в Париж[281]. Тейлор впоследствии вспоминал, что в тот момент американцам не терпелось переместиться в Нюрнберг – Джексон уже занимался организацией там комнаты документов для хранения и систематизации доказательств. Джексон вылетел в Нюрнберг в тот самый день, когда Руденко прибыл в Лондон, поэтому они не встретились друг с другом. Сидни Олдерман, заместитель американского главного обвинителя, тоже вылетел в Нюрнберг 20 сентября с большей частью американского персонала. В Лондоне остались только Тейлор и его помощники. Максуэлл-Файф и де Ментон тоже вскоре направились в Нюрнберг. Только что приехавший Руденко сказал своим западным коллегам, что пробудет в Лондоне еще как минимум две недели[282]. Он и Покровский еще не получили из Москвы разрешения выехать в Германию, ждали указаний и тем временем изучали все доказательства, что имелись у них на руках в Лондоне.
Руденко и Покровский попали в неловкое положение, хотя и не по своей вине. Москву давно предупредили, что работа в Нюрнберге скоро начнется. За неделю до прилета Руденко в Лондон Иванов предупредил советское руководство, что приезд сотрудников в Англию и Германию больше нельзя откладывать. Он докладывал, что подготовка началась всерьез и поэтому советским представителям необходимо засесть за работу над Обвинительным заключением в Лондоне и в то же время изучить доказательства, собранные американцами в Нюрнберге. Американцы продвигались в работе уверенно. Они уже организовали в Нюрнберге команду для перевода важнейших документов с немецкого на английский и сообщили Иванову, что. если советскому обвинению нужны русские переводы, Москве придется срочно направить в Нюрнберг «не менее десяти человек, знающих немецкий и английский языки»[283].
Проблема перевода застала всех врасплох. Устав Нюрнбергского трибунала требовал, чтобы все официальные документы предоставлялись «на русском, английском и французском языках и на языке подсудимого». Выглядело вполне резонно – но оказалось невыполнимым. У Джексона было на тот момент около дюжины сотрудников, переводивших для него документы, но ему все равно катастрофически не хватало времени разобраться с нарастающей лавиной доказательств. Он отмечал в дневнике, что «значительное накопление» непереведенных материалов приводит к «нагромождению»[284]. Это было слабо сказано. Приходилось сражаться с миллионами страниц документов.
На прежних переговорах в Лондоне стороны не определили, кого назначить ответственным за переводы. Никто не ожидал, что доказательных материалов будет так много. Лишь недавно Военное министерство США известило Джексона, что Госдепартамент не смог набрать достаточного числа квалифицированных переводчиков со знанием русского, французского и немецкого и что другим странам-союзникам придется прислать больше своих сотрудников для восполнения дефицита[285]. Теперь советские представители начали понимать, что им самим придется полностью переводить свои собственные документы на немецкий, французский и английский, а документы других стран – на русский. В самом начале партийное руководство утвердило командировку за границу лишь двум устным переводчикам, полагая, что они смогут заодно переводить и документы[286].
Вышинский осознал всю серьезность ситуации лишь 18 сентября, когда Руденко сообщил, что не может получить русского перевода первой части Обвинительного заключения. Он немедленно проинформировал партийных руководителей, что в Лондоне срочно необходимы как минимум восемь переводчиков со знанием английского, французского и немецкого, а в ходе процесса в Нюрнберге понадобятся как минимум шесть[287]. В СССР было непросто найти квалифицированных специалистов, владеющих иностранными языками, особенно после антинемецкой кампании военного времени – когда человека могли арестовать и расстрелять просто из-за того, что кто-нибудь подслушал, как тот говорит по-немецки. Еще труднее было уговорить НКВД выпустить людей со знанием иностранных языков за границу. Способность таких людей общаться с внешним миром – именно то, что требовалось для работы на международной арене, – делала их в то же самое время крайне подозрительными в глазах советского аппарата госбезопасности.
21 сентября Вышинский послал Руденко небольшую порцию захваченных немецких документов в русском переводе, в том числе важные меморандумы Альфреда Розенберга (бывшего рейхсминистра восточных оккупированных территорий) о колонизации Кавказа и подробный доклад нацистской полиции безопасности (зипо) об уничтожении евреев на территории Белоруссии, Латвии, Литвы, Эстонии и Ленинградской области с октября 1941 по январь 1942 года[288]. Эти документы, разоблачавшие нацистский план захвата «жизненного пространства» и описывавшие массовые убийства мирных жителей, были захвачены Красной армией. Вышинский пообещал присылать и другие доказательные материалы по мере их перевода на русский. Они создадут неопровержимую картину преступлений нацистов. Руденко, со своей стороны, послал Вышинскому черновик разделов Обвинительного заключения, касающихся военных преступлений и преступлений против человечности: двадцать три страницы, лишь частично переведенные на русский[289].
* * *
Политика Обвинительного заключения была политикой истории. Четыре страны-союзника понимали, что, составляя обвинения против нацистской элиты и организаций, обвинители в то же время формируют свою версию событий для будущих поколений. Советские руководители хорошо поднаторели в способности формировать свою версию истории посредством судебных процессов – но теперь в режиссерской роли выступали не они. Лишь изучив англо-американский текст раздела о «преступлениях против мира», присланный Руденко, они впервые осознали, что в Обвинительном заключении могут фигурировать ссылки на международные соглашения конца 1930-х годов – уже в виде части нарратива о возвышении нацистов и о начале войны. Именно этого всячески стремились избежать Сталин и Молотов. Что начнется в Нюрнберге, если германо-советский Пакт о ненападении 1939 года – пакт Молотова – Риббентропа – станет предметом анализа и диспутов? Все знали, что сталинское обещание нейтралитета развязало руки Гитлеру для нападения на Польшу.
Разумеется, не только СССР подписывал договоры с Гитлером. В сентябре 1938 года Франция и Британия подписали Мюнхенское соглашение, отвернувшись от Чехословакии и сдав нацистам Судетскую область с целью предотвращения войны. Но здесь имелись важные различия. В отличие от СССР Британией и Францией управляли новые лидеры, не связанные с политикой своих предшественников: Клемент Эттли и Шарль де Голль были решительными противниками политики умиротворения. Кроме того, в пакте Молотова – Риббентропа имелась солидная, скрытая от публики часть. Пакт включал в себя секретные протоколы, в соответствии с которыми Сталин и Гитлер договорились разделить между
