Утоли мои печали - Алюшина Татьяна

За два года, что шла подготовка, проектирование, само строительство и монтаж дома, Вершинин сделал несколько открытий для себя, а по ходу, и для науки. Изобрел уникальные детали и механизмы, которые смог запатентовать, получил массу интереснейших новых специфичных знаний в различных областях.

Ему нравилось! Ему необычайно нравилось то, что они делали, и то, что у них получилось – действительно дом полностью замкнутого цикла, совершенно экологически безупречный – ничего, кроме почвы для грядок и воды из скважины, не было взято у природы, мусор вообще отсутствует не только физически, но и как таковое понятие.

Классно! Просто классно получилось!

А еще их объединение, включающее в себя всех специалистов, участвовавших в проекте, получило заказы на два аналогичных дома, но с большей площадью – один в этом же поселке, а другой на Алтае.

Оно, конечно, интересно, но… снова что-то… есть такое украинское понятие: «тремтит», вот у него что-то и тремтит внутри, не давая покоя, и зовет куда-то дальше, нашептывая, что в этой области он уже сделал все основное, теперь возможны только улучшения и небольшие технические модернизации того уникального оборудования, что он разработал. А это уже работа для специалиста не столь высокой квалификации и уровня, как его, справится и просто толковый инженер.

И куда теперь? Снова мотаться по стране и новым проектам? А что-то не тянет особо. Тогда что?

Было у Вершинина несколько идей, но пока так, наметками и размышлениями…

А тут у Глафиры Сергеевны надвигался юбилей – девяносто лет!

Одно слово «юбилей» наводило Григория на тяжелые ассоциации, болью отдавалось где-то под сердцем и начинало мелкой жилкой стучать в виске, но бабушка – это святое!

И, странное дело, Вершинин однажды неожиданно почувствовал, что каким-то мистическим образом избавился от того гнетущего и болезненного чувства, что каждый раз вызывало в нем одно упоминание об усадьбе, словно не пуская его туда и выталкивая.

Он как-то разговаривал с Глафирой Сергеевной по скайпу и поймал себя на том, что вспоминает «родовое гнездо», их участок, большую сосну, что стоит у окна гостиной, словно видит все это прямо сейчас, и вместо привычной уже боли вдруг почувствовал какое-то щемящее ностальгическое тепло внутри и что-то светлое, как случайно залетевший лучик солнца из прошлой счастливой жизни, согревший своим нежным прикосновением.

И так ему вдруг захотелось туда, в то позабытое и далекое, побывать там, уловить те утерянные ощущения и чувства. Он с легкостью согласился приехать, и не на пару часов, а на несколько дней, необычайно осчастливив бабулю своим решением.

Вершинин посмотрел вокруг, возвращаясь в реальность, как вынырнул из какого-то временного портала, куда провалился незаметно. Он стоял на невысоком холме над речкой, где она делала поворот в их любимом в детстве месте купания, куда почти не приходили поселковые – здесь был омут, которым мамы пугали детей, а к реке спускался крутой берег, неудобный для вхождения в воду, вот и не ходили сюда, хоть и песочек на берегу был мелким и чистым.

Что-то случилось с ним хорошее!

Вершинин запрокинул голову и посмотрел в небесную высь.

Ох, никак подшаманил что-то дед Петр там наверху, ох, подшаманил!

Воспоминания очистили что-то такое у него в душе, вымыв многолетний нагар обиды, потрясшей его потери самого близкого человека и расставания со своими иллюзиями. И он вздохнул всей грудью с удовольствием, с радостью, освобождаясь от чего-то мутного и темного, долгие годы не дававшего покоя.

И было ему тепло, весело и свободно. И хотелось закричать во все горло, проорать об исцелении от прошлого! Наверняка Петр Акимович все устроил! И это освобождение души, и красоту дня, и пережитые воспоминания! И его возвращение сюда!

Он весело усмехнулся, вспомнив о том, что сегодня среда, вроде будний день, но хитрющая, неугомонная бабуля пригласила на обед всю родню, якобы обговорить проведение ее юбилея в пятницу, никого не предупредив о том, что приехал Григорий, и мало того, он будет жить в усадьбе целую неделю!

Вершинин представил себе их кислые рожи, поджатые губки, осуждающие осторожные взгляды, и ему отчего-то сделалось еще веселее!

– Э-э-эххх!! – таки не удержался и проорал он от души и еще разок: – Э-э-эх! Э-ге-гей так его разэгегей!!

И, торопливо спускаясь по крутому обрыву, принялся раздеваться прямо на ходу. Скинул футболку, мокасины, расстегнул ремень и стянул брюки и трусы – а никого не было вокруг – и с размаху влетел в воду.

Действительно. Э-ге-гей его разэгегей!

Тихо играла музыка, бегал челнок, постукивало бердо, прибивая нить, и поскрипывала педалька, меняя зев, привычная монотонная работа не мешала думать, а, скорее наоборот, помогала своей размеренностью.

Ну, вот она его и увидела! Григория Вершинина. Вживую, так сказать.

Вот уже три года, как Марьяна живет здесь.

Раньше это была просто дача. Хорошая, удобная, крепкая, но все же дача. Поселок их считался, да и был на самом деле, поселком «научников», то есть ученых, и все участки здесь получили много лет назад люди, по-настоящему занимавшиеся наукой, и не просто лаборанты какие, а начиная не меньше чем с докторов наук и до академиков.

Дедушка ее, Игнат Юрьевич Добродеев, папин папа, ученым не был. Вернее, был, и даже кандидатскую степень защитил когда-то очень давно, но работал он на экспериментальном производстве в закрытом НИИ на должности начальника по снабжению, проще говоря, завхозом. Поэтому и ему удалось получить в этом поселке участок.

Каждое лето, все выходные и отпуска семья проводила здесь с огромным удовольствием и радостью – расслабляясь и отдыхая морально и физически. Чему сильно мешала и являлась главной и основной головной болью всего семейства девочка Марьяна – заставить этого ребенка побыть на одном месте хотя бы десять минут и поиграть во что-нибудь спокойное было практически невозможно.

Ребенку категорически запрещали покидать пределы участка Добродеевых без взрослых, а когда кто-то из семьи находился у соседей в гостях, то ей разрешалось играть там, но с тем же запретом – только на участке.

Ну да, ну да, и сейчас-с-с, и ага!

Имелись дыры в заборах, лазы, подкопы, а то и вовсе нагляк полный – через калитку, когда родители и деды-бабки отвлеклись. А они отвлекались то и дело – то гости и посиделки, то приготовить что, то грядки-урожай-баня.

Когда спохватывались – а где ребенок?! – она могла уже час как носиться по поселку с друзьями, и ищи ее свищи! Ловили, находили, наказывали – исключительно лишением сладкого и просмотра мультиков (что, честно говоря, девочке Марьяше было по фигу – какие мультики летом, да вы что, когда целый мир за забором), а еще страшным обещанием не взять ее на дачу в следующие выходные. Вот это действовало, правда, ненадолго.