Левиафан - Борис Акунин

— Я рад, что этот кошмар позади, — сказал капитан Клифф. — Знаю, вам пришлось вынести немало неприятностей, но теперь все уладилось. Если вам будет угодно, главный стюард перераспределит вас по другим салонам. Надеюсь, дальнейшее плавание на нашем «Левиафане» поможет вам забыть об этой истории.

— Вряд ли, — ответила за всех мадам Клебер. — Нам тут столько крови перепортили! Да не томите вы, мсье комиссар, говорите скорей, кто убийца.

Капитан хотел еще что-то сказать, но Гош предостерегающе поднял руку — его выступление должно быть сольным, он это заслужил.

— Признаюсь, поначалу все вы были у меня на подозрении. Отсев шел долго и мучительно. Теперь я могу сообщить вам главное: возле трупа лорда Литтлби мы нашли золотую эмблему «Левиафана» — вот эту. — Он постучал пальцем по значку на своем лацкане. — Эта маленькая штучка принадлежит убийце. Как вам известно, золотой значок мог быть только у старших офицеров корабля и пассажиров первого класса. Офицеры сразу выпали из круга подозреваемых, потому что у всех эмблема оказалась на месте и никто не обращался в пароходство с просьбой выдать новую взамен утерянной. Зато из пассажиров четверо оказались безэмблемными: мадемуазель Стамп, мадам Клебер, мсье Милфорд-Стоукс и мсье Аоно. Эта четверка была у меня под особым присмотром. Доктор Труффо попал сюда, потому что он доктор, миссис Труффо — потому что муж и жена одна сатана, а господин русский дипломат из-за снобистского нежелания походить на дворника.

Комиссар закурил трубку, прошелся по салону.

— Каюсь, грешен. В самом начале подозревал господина баронета, но вовремя получил справку о его… об-стоятельствах и выбрал другую мишень. Вас, сударыня. — Гош обернулся к мадемуазель Стамп.

— Я заметила, — с достоинством ответила та. — Только никак не могла взять в толк, чем это я так уж подозрительна.

— Ну как же? — удивился Гош. — Во-первых, по всему видно, что разбогатели вы совсем недавно. Это само по себе уже подозрительно. Во-вторых, вы солгали, будто никогда не бывали в Париже. А между тем на веере у вас золотыми буковками написано «Отель „Амбассадор“». Правда, веер вы с собой носить перестали, но у Гоша глаз острый. Я сразу приметил эту вещицу. В дорогих отелях постояльцам преподносят на память такие вот штучки. „Амбассадор“ как раз на улице Гренель и находится, в пяти минутах ходьбы от места преступления. Гостиница шикарная, большая, в ней много кто останавливается, зачем же мадемуазель Стамп скрытничает, спросил я себя. Что-то здесь не так. Еще эта Мари Санфон у меня в башке засела… — Комиссар обезоруживающе улыбнулся Клариссе Стамп. — Что ж, попетлял, походил кругами, но в конце концов вышел на настоящий след, так что не велите казнить, мадемуазель.

В эту секунду Гош увидел, что рыжий баронет сидит белей простыни: челюсть трясется, зеленые глазищи горят, как у василиска.

— Что это еще за… мои «обстоятельства»? — медленно заговорил он, яростно давясь словами. — Вы на что намекаете, господин ищейка?

— Ну-ну, — примирительно поднял руку Гош. — Вы, главное, успокойтесь. Вам волноваться нельзя. Обстоятельства и обстоятельства, кому какое дело? Я ведь к тому сказал, что вы у меня в фигурантах перестали числиться. Где, кстати, ваша эмблемка-то?

— Я ее выбросил, — резко ответил баронет, все еще меча глазами молнии. — Она мерзкая! Похожа на золотую пиявку! Да и…

— Да и не пристало баронету Милфорд-Стоуксу носить такую же бляшку, как всякие там нувориши, да? — проницательно заметил комиссар. — Еще один сноб.

Мадемуазель Стамп, кажется, тоже обиделась:

— Комиссар, вы очень красочно описали, чем именно подозрительна моя персона. Благодарю, — язвительно качнула она острым подбородком. — Вы все-таки сменили гнев на милость.

— Еще в Адене я послал в префектуру ряд телеграфных запросов. Ответов дождаться не успел, потому что требовалось время навести справки, но в Бомбее меня уже ждали депеши. Одна из них касалась вас, мадемуазель. Теперь я знаю, что с четырнадцати лет, после смерти родителей, вы жили у троюродной тетки в деревне. Она была богата, но скупа, держала вас, свою компаньонку, в черном теле, чуть ли не на хлебе и воде.

Англичанка покраснела и, кажется, уж сама была не рада, что задала свой вопрос. Ничего, голубушка, подумал Гош, сейчас ты у меня еще не так запунцовеешь.

— Пару месяцев назад старушка умерла, и выяснилось, что все свое состояние она завещала вам. Неудивительно, что после стольких лет, проведенных взаперти, вас потянуло посмотреть мир, совершить кругосветное путешествие. Поди, раньше-то ничего кроме книжек не видели?

— А почему она скрывала, что ездила в Париж? — невежливо спросила мадам Клебер. — Из-за того, что ее гостиница была на той же улице, где переубивали кучу народу? Боялась, что на нее падет подозрение, да?

— Нет, — усмехнулся Гош. — Дело не в этом. Внезапно разбогатев, мадемуазель Стамп поступила так же, как любая другая женщина на ее месте — первым делом отправилась посмотреть на Париж, столицу мира. Полюбоваться парижскими красотами, одеться по последней моде, ну и… за романтическими приключениями.

Англичанка нервно стиснула пальцы, взгляд у нее сделался умоляющим, но Гоша уже было не остановить — будет знать, миледи хренова, как задирать нос перед комиссаром парижской полиции.

— И госпожа Стамп сполна хлебнула романтики. В отеле «Амбассадор» она познакомилась с невероятно красивым и обходительным кавалером, который в полицейской картотеке значится под кличкой Вампир. Личность известная, специализируется на немолодых богатых иностранках. Страсть вспыхнула моментально и, как это всегда бывает у Вампира, закончилась без предупреждения. Однажды утром, а если быть точным, 13 марта, вы, мадам, проснулись в одиночестве и не узнали гостиничного номера — он был пуст. Ваш сердечный друг утащил все кроме мебели. Мне прислали список похищенных у вас вещей. — Гош заглянул в папку. — Под номером 38 там значится «золотая брошка в виде кита». Когда я прочитал все это, мне стало понятно, почему госпожа Стамп не любит вспоминать про Париж.

Несчастную дуру было жалко — она закрыла лицо руками. Плечи ее вздрагивали.

— Мадам Клебер я всерьез не подозревал, — перешел Гош к следующему пункту повестки. — Хотя отсутствие эмблемы она внятно объяснить так и не смогла.

— А посему вы проигнорировари мое сообсение? — вдруг спросил японец. — Я ведь сказар вам несьто осень вазьное.

— Проигнорировал? — Комиссар резко обернулся к говорившему. — Вовсе нет. Я поговорил с госпожой Клебер, и она дала мне исчерпывающие объяснения. Она так тяжело переносила первую стадию беременности, что врач прописал ей… определенные болеутоляющие средства. Впоследствии болезненные явления миновали, но бедняжка уже пристрастилась к препарату, использовала его и от нервов, и от бессонницы. Доза росла, образовалась пагубная привычка. Я по-отечески поговорил с мадам Клебер, и она при мне выкинула эту гадость в море. — Гош с напускной строгостью взглянул на Ренату, по-детски выпятившую нижнюю губку. — Смотрите, голуба, вы дали папаше Гошу честное слово.

Рената потупила взор и кивнула.

— Ах, какая трогательная деликатность по отношению к мадам Клебер! — взорвалась Кларисса. — Что же вы меня-то не пощадили, мсье детектив? Выставили на позор перед всем обществом!

Но не до нее сейчас было Гошу — он все смотрел на японца, и взгляд у комиссара был тяжелый, цепкий. Умница Джексон понял без слов: пора. Его рука вынырнула из кармана, и не пустая — траурным блеском посверкивала вороненая сталь револьвера. Дуло было направлено прямехонько в лоб азиату.

— Вы, японцы, кажется, считаете нас рыжими обезьянами? — недобро спросил Гош. — Я слыхал, именно так у вас называют европейцев? Мы — волосатые варвары, да? А вы хитрые, тонкие, высококультурные, белые люди вам в подметки не годятся! — Комиссар насмешливо надул щеки и пустил в сторону пышный клуб дыма. — Прикончить десяток обезьян — это ж пустяк, за грех у вас не считается.

Аоно весь подобрался, лицо его словно окаменело.

— Вы обвиняете меня в том, сьто я убир рорда Риттрби и его вассаров… то есть сруг? — ровным, неживым голосом спросил азиат. — Посему вы меня обвиняете?

— По всему, дорогуша, по всей криминальной науке, — веско произнес комиссар и отвернулся от японца, потому что речь, которую Гош намеревался произнести, предназначалась не этому желтопузому ублюдку, а Истории. Дайте срок, еще в учебниках по криминологии напечатают.

— Сначала, господа, я изложу косвенные обстоятельства, доказывающие, что этот человек мог совершить преступления, в которых я его обвиняю. (Эх, не здесь бы сейчас выступать, перед десятком слушателей, а во Дворце юстиции, перед полным залом!) А затем я предъявлю вам улики, со всей неопровержимостью доказывающие, что мсье Аоно не только мог, но и действительно совершил убийство одиннадцати человек — десятерых 15 марта на улице Гренель и одного вчера, 14 апреля, на борту парохода «Левиафан».