Четыре вечера с Владимиром Высоцким - Эльдар Рязанов

ВЫСОЦКИЙ. Ну, прежде всего — выбор актеров. Почему меня назначили на роль Гамлета? Были все в недоумении. До этого я играл в основном роли очень темпераментные, таких жестких людей, много играл поэтических представлений. Вот это, может быть, одна из причин, почему Любимов меня назначил на Гамлета. Потому что он считает, что Шекспир прежде всего громадный поэт. А я сам пишу стихи и чувствую поэзию. Но это не самое главное, вероятно, он назначил меня на роль из-за того, что хотел не столько приблизить героя к современности, а просто чтобы была очень знакомая фигура, чтобы был человек, который не только станет играть роль Гамлета, но еще будет вносить своей личностью, что ли, своей фигурой что-то, чего он даже не будет ставить. Очень о многих вещах мы даже с ним не договаривались, он отдал мне их на откуп сам.

У меня был трагический момент, когда я репетировал Гамлета. Почти никто из окружающих не верил, что это выйдет. Были громадные сомнения, репетировали мы очень долго. И если бы это был провал, то это означало бы конец для меня лично как для актера, если бы я не смог этого сделать. Но, к счастью, так не случилось. Но момент был… Я ходил прямо по лезвию ножа. И до самой последней секунды не знал, будет ли это провал или всплеск. «Гамлет» — бездонная пьеса.

Демидова. Потом он захотел играть Гамлета. И играл он тоже как поэт. Мы играли «Гамлета» в переводе Пастернака. Кстати, англичане как-то пришли к нам в театр и сказали: «Вы счастливые: вы играете Пастернака, а мы-то ведь играем Шекспира». То есть средневековый язык. А у Пастернака — летящие строчки, и эти строчки, этот ритм Володя очень чувствовал, к нему все тянулись.

И иногда он играл именно поэта, потому что он играл так, как будто только что сочинил эти стихи сам. Так, монолог «Быть или не быть» он читал три раза.

Высоцкий. Гамлет, которого я играю, не думает про то, «быть» ему или «не быть», потому что «быть»!

Он знает, что хорошо жить, все-таки жить надо. Ответ всем ясен, что «быть» лучше, а вопрос этот все равно стоит перед определенными людьми. Всю историю человечества люди все равно задают себе этот вопрос. Раз его мучает, значит, что-то не в порядке; вроде ясно, что жить лучше, а люди все время ставят этот вопрос.

Должен вам сказать, что эта трактовка совсем новая в «Гамлете». Я видел примерно шесть постановок «Гамлета», и везде все-таки на сцене пытались они найти ответ на этот вопрос. Я монолог в «Гамлете» делаю три раза. Мы его делаем так, что этот вопрос все время у него сидит в голове, весь спектакль. Его все время свербит это. Кстати, это более нервно и больше доходит до зрителя.

Когда Мейерхольда спросили: «Что вы делаете с этим монологом?» — он ответил (чтобы к нему не приставали): «Мы его вымарываем, мы его вырезаем».

Ну, мы его не вымарываем. Мы его даже делаем три раза по-разному.

Гамлет — это человек, который был готов взойти на трон. И если б так не повернулась судьба и если б он не жил на этом стыке времен, если б он не учился в университете, если б не случилась такая странная история, он, вероятно, был бы прекрасным королем. Может быть, его любили бы подданные. Он был воспитан в очень жестокий век, поэтому в нем много намешано.

С одной стороны, в нем кровь отцовская, всей его семьи, которая была довольно жестока, ведь отец его убил на дуэли отца Фортинбраса, там просто решались вопросы. Он вызвал его на бой и в честном бою убил… И Гамлет, наверное, тоже подвижен был и на бои, и на государственные дела… Но он уже побыл в университете и был заражен студенческим воздухом, а потом вообще начал задумываться о смысле жизни.

Мне кажется, он один из первых людей на земле, которые так всерьез задумывались о смысле жизни. Поэтому трактовка его роли состояла из этих, пожалуй, двух основных компонентов. Одно — что касается его жизни, его воспитания, крови его, зова крови, характера. И другое — что касается его как человека, который уже давно перешел этот рубикон. Он думает не как они, ненавидит все, что делают вокруг в этом Эльсиноре все придворные, как живет его дядя король, как живет его мать, как живут его бывшие друзья. А как с этим поступать, он не знает. И методы его абсолютно такие же, как и у них, а именно: хотя он думает, возможно или невозможно убить, очень часто об этом задумывается, но все-таки в результате он убивает, а ничего иного не может придумать. Гамлету претит убийство, насилие, и в то же время он может действовать только так, он не знает другого пути.

МОЙ ГАМЛЕТ

Я только малость объясню в стихе,На все я не имею полномочий…Я был зачат, как нужно, во грехе, —В поту и в нервах первой брачной ночи.Я знал, что, отрываясь от земли, —Чем выше мы, тем жестче и суровей.Я шел спокойно прямо в королиИ вел себя наследным принцем крови.Я знал — все будет так, как я хочу.Я не бывал внакладе и в уроне.Мои друзья по школе и мечуСлужили мне, как их отцы — короне.Не думал я над тем, что говорю,И с легкостью слова бросал на ветер.Мне верили и так, как главарю,Все высокопоставленные дети.Путались нас ночные сторожа,Как оспою, болело время нами.Я спал на кожах, мясо ел с ножаИ злую лошадь мучил стременами.Я зная, мне будет сказано: «Даруй!» —Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег,И я пьянел среди чеканных сбруй.Был терпелив к насилью слов и книжек.Я улыбаться мог одним лишь ртом,А тайный взгляд, когда он зол и горек,Умел скрывать, воспитанный шутом.Шут мертв теперь: «Аминь!». Бедняга Йорик!Но отказался я от дележаНаград, добычи, славы, привилегий.Вдруг стало жаль мне мертвого пажа…Я объезжал зеленые побеги,Я позабыл охотничий азарт,Возненавидел и борзых, и гончих,Я от подранка гнал коня назадИ плетью бил загонщиков и ловчих.Я видел — наши игры с каждым днемВсе больше походили на бесчинства.В проточных водах по ночам, тайкомЯ отмывался от дневного свинства.Я прозревал, глупея с каждым днем,Я прозевал домашние интриги.Не нравился мне век и люди в немНе нравились. И я зарылся в книги.Мой мозг, до знаний жадный, как паук,Все постигал: недвижность и движенье.Но толка нет от мыслей и наук,Когда повсюду им опроверженье.С друзьями детства перетерлась нить —Нить Ариадны оказалась схемой.Я бился над словами «быть, не быть»,Как над неразрешимою дилеммой.Но вечно, вечно плещет море бед.В него мы стрелы мечем — в сито просо,Отсеивая призрачный ответОт вычурного этого вопроса.Зов предков слыша сквозь затихший гул,Пошел на зов, — сомненья крались с тылу,Груз тяжких дум наверх меня тянул,А крылья плоти вниз влекли, в могилу.В непрочный сплав меня спаяли дни —Едва застыв, он начал расползаться.Я пролил кровь, как все, и, как они,Я не сумел от мести отказаться.А мой подъем пред смертью — есть провал.Офелия! Я тленья не приемлю.Но я себя убийством уравнялС тем, с кем я лег в одну и ту же землю.Я Гамлет, я насилье презирал,Я наплевал на Датскую корону,Но в их глазах — за трон я глотку рвалИ убивал соперника по трону.Но гениальный всплеск похож на бред,В рожденье смерть проглядывает косо.А мы всё ставим каверзный ответИ не находим нужного вопроса.

Высоцкий. Любимов хотел, чтобы были вначале стихи Пастернака «Гамлет». И они, я думаю, не только эпиграф к моей роли, а это эпиграф ко всему спектаклю. Самое начало спектакля мы очень долго искали.