Сперматозоиды - Мара Винтер

Разворачивается и выходит, ни на кого не глядя. Красиво. Сказала, сделала. Выпила, поехала. Даже лицо Венца говорит: неплохо. Такого он не ожидал. "Доброй ночи", – добавляю я. На удивление мягко. Говорю, и иду за ней. Он при всем желании не мог бы пойти следом: заказы. На самом деле мог бы. Но не пошел. Эта дорожка ещё открыта, думает: завтра догоню. Но то забыл он, что нет никакого завтра, оно существует только как проекция прошлого на будущее, как нейронная связь, где вечер соединяется с утром. Я получила, что хотела. Я получила, чего боялась. Я взяла его и позволила ему взять меня. Случилось то, что не могло не случиться. Случилось то, что уже содержалось в нас: в наших фантазиях, мечтах, опасениях. Моих. Венца. Лиды. Это будто бы уже было закодировано в наших жизнях, и вот, из кода, из тайного – стало явным. У них всё. У нас всё. Разошлись. Понимает он это или не понимает (поймет, не дурак), завтра не существует.

Выхожу, её нет. Её нет, его нет, а я – есть ли я? Выхожу, и – нет ничего, кроме ночи. Сажусь в машину. Открываю все окна. Включаю музыку и еду, даже не выискивая сестру, просто еду и всё. Молча, с пустой головой. И, чем дольше я так еду, тем больше события последних дней начинают напоминать сюр, бред, сказку, рассказаную пациентом дурки, другому, такому же дурканутому. Сказку, которая происходила ради вот этого вот момента сейчас. Потому я и боюсь отложек. Потому я и курю. Убрать вчера, убрать завтра, и останется только миг, вдох и выдох, я одна, дыхание под открытым небом, течение мыслей, за которым удобно наблюдать, мыслей, которые – не я, которые вокруг меня, как и всё остальное, которые – морские волны, тогда как я – на берегу. Моя мать – Анна, моя мать – вселенная. Теперь нет разницы между ними. Слились в одно.

Если количество материи с Большого Взрыва остаётся постоянным, логически можно заключить, что каждый момент включает в себя все остальные. А на субатомном уровне? Каждый момент – бесконечен, он – не только то, что он есть, но и всё, чем он мог бы быть, в любых версиях действительности. Чтобы убедиться в этом, нужна самая малость. Убрать наблюдателя. То есть смотрящего. То есть меня: в качестве Божены.

Вздыхаю. И ещё раз вздыхаю. И ещё. На четвертый выдох из моего рта вылетает птица. И – как током по всем позвонкам, снизу вверх: свобода – это когда тебя нет. Вне границ эго – всё остальное, всё сущее. Я сейчас, в принципе, могу поехать в любое место. С Лидой или без Лиды. С Венцем или без Венца. Чтобы свалить в никуда, нужно быть ни с кем, никем. Я в них не нуждаюсь, потому что нуждаться некому. Мой отец – Глеб? Нет, Глеб – отец моего тела, проводник души в мир. Создатель мой – я сама же, в качестве сознания, способного творить себя, как персонажа книги. На уровне сознания, не ума, но сознания, всё едино, и каждый – творец. Вот в чём смысл медитации. Вот почему, мной не нарисованный, улыбается Будда.

Тачка железная. Я не железная. Я могу разбиться, могу нет, могу остановиться, могу не останавливаться, могу страдать, потому что лишилась источника радости, могу осознать это и не страдать: сам человек-то не исчез, сознание не исчезает. Пока я так еду, между огоньков, под музыку, среди абсолютной, без привязок, пустоты, может случиться всё, что угодно.