Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника. Первая полная биография - Мэри Дирборн

Эрнест выучился нескольким урокам литературного стиля от реалиста Андерсона, который использовал лаконичные фразы для передачи сильных чувств, и жадно впитывал от Андерсона все, что касалось писательского образа жизни. Хотя Андерсон и отрицал провинциальную жизнь и буржуазные ценности, он писал рекламные объявления для «Кричфилдса», когда вышел «Уайнсбург», и поэтому разделял цинизм молодых мужчин, считавших рекламу делом нечестным, но которое, тем не менее, позволяло им платить по счетам.

Сэндберг тоже сводил концы с концами благодаря основной работе и писал для «Чикаго дейли ньюс», чтобы иметь возможность сочинять стихи. И хотя сегодня мы вспоминаем стихотворение Сэндберга «Чикаго» как набор избитых клише, невозможно переоценить его влияние, наряду с другими «чикагскими» стихотворениями 1916 года, на чикагцев нежного возраста, особенно тех, кто стремился стать писателем. Апострофа к «Чикаго» была просто незабываемой:

«Свинобой и мясник всего мира,Машиностроитель, хлебный ссыпщик,Биржевой воротила, хозяин всех перевозок,Буйный, хриплый, горластый,Широкоплечий – город-гигант».

Конечно, Эрнест (как и многие другие современники) не мог этого знать, но в то время Чикаго переживал литературный ренессанс, начавшийся приблизительно в 1912 году и представленный Эдгаром Ли Мастерсом, Вашелом Линдсеем и Теодором Драйзером, а также Андерсоном и Сэндбергом.

Один из исследователей творчества Хемингуэя, Чарльз Фентон, называл литературный Чикаго «Флоренцией кукурузного пояса». Друзья Эрнеста и Кенли могли купить последние журналы и интересные книги в соседнем книжном магазине «Радикал Букшоп» на Норт-Кларк-стрит. Хотя Хемингуэй никогда не был связан с этим движением, показательно, что созревал он посреди него, поскольку чикагских писателей привлекали такие темы, как неприятие деревенской жизни, растущее отчуждение современного промышленного рабочего, появление густонасленного города как новой среды для нравственного конфликта. Чикагцы Бен Хект, Флойд Делл, Андерсон, Драйзер, Сэндберг и литературный герой ранних лет Хемингуэя, Ринг Ларднер, начинали карьеру авторами статей для газет – еще одна особенность, которая будет вдохновлять Эрнеста в начале карьеры. Редакции литературных журналов, питавших модернистскую литературу – «Поэзия: журнал стихов» Харриет Монро и «Литтл ревью» Маргарет Андерсон – находились в Чикаго, а редакторы входили в салон, включавший Делла, Драйзера и Андерсона. Эрнест, подружившийся с Андерсоном и Сэндбергом, находился в эпицентре событий. Чикагские писатели, пожалуй, не только своей жизнью, но и творчеством производили на Эрнеста чрезвычайное впечатление. Они все были в какой-то степени противоречивыми фигурами, это выражалось и в темах, и в откровенности книг. От них Эрнест узнал, что просто писать недостаточно – писатель должен выйти за привычные границы, осуществить не меньше чем литературную революцию либо, в соответствии со знаменитыми словами Эзры Паунда (который также оказал на Эрнеста большое влияние), «стать новатором».

Биограф Шервуда Андерсона писал, что Кенли Смит и его друзья «могли сидеть и слушать[16] Андерсона часами. Они наслаждались его экспансивностью, тем, как он рассказывал свои истории, как одевался». Андерсон обсуждал со слушателями издателей, редакторов журналов и финансы писателей, сплетничал о других литераторах. Он пригласил Эрнеста с собой в Палос-Парк, городок на окраине Чикаго, где он занимался литературной работой, и убеждал Эрнеста в необходимости священного места для творчества, говорил о Тургеневе, Уолдо Франке и других писателях, незнакомых Хемингуэю, но оказавших на Андерсона влияние. Он рассказал Эрнесту о новоорлеанском журнале «Лицемер», публиковавшем произведения южан Джина Тумера и Аллена Тейта и подтолкнувшем вперед карьеру самого Андерсона. Эрнест предложил журналу ироничное, перегруженное деталями стихотворение в прозе «Божественный жест» и решительно странное, очень короткое стихотворение «В конце концов», и журнал стихи принял. Эрнест показал Марселине[17], которая тоже была постоянным посетителем литературных квартирников, «тонкую, бледно-зеленую книгу в мягкой дешевой обложке», где было напечатно его стихотворение; Марселина запомнила, что увидела напечатанные слова «автор Эрнест М. Хемингуэй». Эрнест позже скажет, что почти все написанное им в этом возрасте напоминало Киплинга, которым он необычайно восхищался в то время.

Исследователь Чарльз Фентон описывал происходящее в квартире Кенли Смита на Ист-Чикаго-стрит (и другой, не менее роскошной квартире на Дивижн-стрит, куда Хемингуэй и другие переехали скопом вместе с Кенли и Дудлс) в духе «шалостей братства», но совсем не как «богемную» атмосферу. Эрнест, как водится, с успехом обзавелся когортой последователей и слушателей; эту обстановку он будет пытаться воссоздавать всю оставшуюся жизнь. По общим признаниям, он блистал. «Он был, конечно, самым ярким из нас, – вспоминал Кенли, – и очень остроумным». Похоже, Эрнест наслаждался атмосферой, сходной с той, что обычно царит в колледже – опытом, которого у него не было: друзья жили будто в студенческом общежитии, в духе товарищества, и постоянно вели поверхностно умные разговоры искушенных людей о сексе. Еще не готовый жить самостоятельно и не будучи одиночкой по складу характера, Эрнест воспринимал жизнь в квартире на Дивижн-стрит как своего рода компромисс со зрелостью. Конечно, его новые знакомые Андерсон и Сэндберг показали ему новый путь, который успешно проведет Эрнеста сквозь фазу студенчества и поведет его дальше.

Марселина вспоминала, что Кенли и Дудлс Смит открывали гостям двери своей квартиры по воскресеньям, возможно, это был в некотором роде иронический салон. В то воскресенье в квартире Кэти Смит появилась «высокая рыжеватая» молодая женщина из Сент-Луиса. Дело происходило где-то после октября 1920 года, а гостьей была Хэдли Ричардсон – в этот день Эрнест повстречает женщину, которая станет его женой. Билл Хорн позднее будет вспоминать, что, когда Хэдли приехала в Чикаго, «о господи, это все равно как будто тебя переехали грузовиком. В этом не было никаких сомнений: Эрни пропал».

Элизабет Хэдли Ричардсон исполнилось двадцать восемь лет, когда они с Эрнестом встретились, она была на семь лет старше него (как и Агнес фон Куровски), хотя некоторое время никто из них не осознавал этого. Они были слишком поглощены друг другом, влюбившись в одночасье. Хэдли была застенчивой и неуверенной в себе молодой женщиной. Свои юные годы она провела практически в изоляции из-за расстройства здоровья, вынудившего ее оставить колледж. И тем не менее ей удалось отмежеваться от неприятной ситуации, возникшей в семье, которая, возможно, навсегда искалечила бы душу другого человека, с меньшим запасом сопротивляемости.

Предками Хэдли с обеих сторон были уроженцы Новой Англии, перебравшиеся на Средний Запад. Отец ее отца начинал школьным учителем, затем стал управляющим бакалейной лавкой, а потом основал «Фармацевтическую компанию Ричардсона», крупнейшее фармацевтическое предприятие к западу от Миссисипи. (Эта компания не имеет никакого отношения к «Оптовой фармацевтической компании Лансфорда Ричардсона», основанной в 1898 году и выпускавшей знаменитые «Викс ВапоРаб».) Клиффорд Ричардсон преуспел значительно, в сравнении со своим младшим братом Джеймсом, отцом Хэдли. Клиффорд стал партнером в семейном бизнесе, тогда как Джеймс проявлял настолько небольшой энтузиазм, что через некоторое время просто перестал выходить на работу и большую часть времени тратил на выпивку. Когда после смерти отца компания была поделена между двумя братьями, Клиффорд на полученные доходы основал банк, который позже превратится в ведущий банк Сент-Луиса, а Джеймс проиграл свою долю на фондовом рынке.

Дедушка Хэдли со стороны матери также был педагогом. Он основал две подготовительные школы. Флоренс, мать Хэдли, единственная девочка среди трех мальчиков, уже в юном возрасте демонстрировала музыкальный талант. Почти сразу после свадьбы Флоренс, которую один родственник описывал как «доминантную женщину со сложным характером», взяла верх над своим кротким мужем, хотя, пока она продолжала рожать детей, ее амбиции ограничивались семьей. Хэдли родилась в 1891 году и стала четвертым ребенком Флоренс: ее старшему брату Джейми на тот момент было двенадцать лет (двое других мальчиков умерли во младенчестве), сестре Доротее, любимице Хэдли, одиннадцать, а Фонни (Флоренс) – два года. Хэдли росла в относительном достатке в гигантском кирпичном доме на Кабанне-плейс в западной части Сент-Луиса, который тогда был процветающим мегаполисом, конкурирующим с Чикаго. Как и у Грейс Хемингуэй, у Флоренс была музыкальная комната с двумя роялями «Стейнвей». В юном возрасте Хэдли тесно дружила с сестрой Фонни. Вскоре Фонни стала любимицей матери, и Хэдли сблизилась со старшей сестрой, Доротеей, которая слишком рано вышла замуж и оставила семейный дом. Тем временем отец Хэдли, алкоголик, страдающий от депрессии из-за потерь на фондовом рынке, застрелился. Хэдли было тринадцать лет.