Ликвидация. Книга первая - Алексей Поярков

— Грек! А кто такой Академик?..

Мешок с банками с грохотом и звоном выпал из рук Грека. Он обернулся.

Обернулись румыны, обернулся милиционер…

— От тож, — наставительно усмехнулся Гоцман.

На улице, у подъезда к дому, мелькнули фары, раздался скрип тормозов, шум работающего двигателя. По звуку Гоцман понял, что подъехал Соболь. И точно, Васька выскочил из кабины и срывающимся голосом зачастил:

— Давид Маркович, я хотел вас не найти, у вас же дела и к тому же ночь, но Андрей Остапыч сказал, шобы лично… «Васька, надо, хоть порвись!» Ну, я ж не мог…

— Да что там у тебя стряслось? — поморщился Гоцман.

Выслушав Ваську, он хмуро обернулся, поискал глазами Якименко:

— Леша! Я уехал. Остаешься за старшего.

— Шо-то случилось, Давид Маркович?..

Но Гоцман только зло махнул рукой и забрался на переднее сиденье «Опеля»…

Богатая то была квартира. Когда-то, лет тридцать назад, жил в ней, наверное, одесский адвокат или учитель гимназии, а может, преуспевающий зубной врач. На какое-то время стала она коммуналкой, а потом прибрало ее под свое крыло коммунально-эксплуатационное управление Одесского военного округа. Снова появилась в ней хорошая мебель и даже роскошь из роскоши — отдельная ванная. В народе такие квартиры прозвали «генеральскими».

У входа в генеральскую квартиру, головой к дверям, лежал труп молодой женщины в длинной ночной рубашке. Вспыхнул фотоаппарат. Двое экспертов склонились над трупом.

В открытую дверь Гоцману была видна комната. У перевернутого стола лежала еще одна убитая женщина, постарше, в халате, расшитом драконами. Был слышен монотонный голос, диктующий протокол:

— …Окно гостиной выходит на улицу, занавешено шторами красного цвета, пол застелен большим ковром. В центре комнаты круглый обеденный стол. Вдоль левой стены стоят пианино, горка, буфет и книжный шкаф, все красного дерева, трофейного производства. На книжных полках книги на немецком языке, а также «Краткий курс истории ВКП(б)», отдельные издания трудов товарища Сталина и советские издания популярных авторов — Бориса Полевого, Алексея Толстого, Константина Симонова, Ильи Эренбурга… В верхнем ящике письменного стола пачка денег — пятьдесят две тысячи шестьсот пятьдесят рублей купюрами по одному, три и десять червонцев, облигаций золотого займа на пятнадцать тысяч рублей, продуктовые карточки литер А на июль текущего года, а также отдельные разрозненные купюры германских рейхсмарок, румынских леев и венгерских пенге…

Стараясь ступать осторожно, Гоцман вошел в комнату. Беглым взглядом окинул помещение. Нечего сказать, обставлено по высшему генеральскому классу, как и полагается в лучших домах, — огромная радиола «Телефункен», пианино «Циммерман», массивные бронзовые светильники, в буфете мейсенский фарфор, на книжных полках золотые корешки готическим шрифтом, на стене пара недурных пейзажей, написанных явно не на Привозе. Все свидетельствовало о том, что хозяин квартиры служит в армии, победившей немецкую… На огромном круглом столе, за которым могло при желании уместиться человек двадцать, лежали исписанный лист бумаги и автоматическая ручка.

Тело хозяина покоилось в опрокинутом кресле. На трупе был домашний халат, на ковре рядом валялся ТТ. Не обращая внимания на четырех уставившихся на него офицеров, Гоцман подошел к трупу и внимательно всмотрелся в мертвое лицо генерал-лейтенанта интендантской службы Воробьева…

— Вы кто?! — Перед Гоцманом возник плотно сбитый моложавый майор с острым взглядом и густыми, щеткой, бровями.

— Подполковник милиции Гоцман. Начальник отдела УГРО по борьбе…

— Ваши документы, — сухо перебил майор.

Взял книжечку, остро глянул в лицо Гоцмана, сверяя с фотографией. Поднес удостоверение к горящему бра, изучая в скользящем свете тиснение печати… Наконец вернул документы, козырнул:

— Извините, товарищ подполковник. Майор Семчук, Управление военной контрразведки МГБ Одесского военного округа. Пока придется подождать на кухне.

— Я здесь по приказу начальника УГРО товарища…

— Я догадываюсь, — перебил Семчук. — Но пока — подождите.

Он вежливо вытеснил Гоцмана из комнаты и проводил на кухню. Солдат с автоматом молча закрыл за Гоцманом дверь.

Кухня в квартире окружного интенданта тоже была просторной, генеральской. На такой кухне, пожалуй, могли харчеваться две, а то и три простых советских семьи. Но сейчас наблюдались там только врач Арсенин, задумчиво прихлебывавший чай под роскошным розовым абажуром с бахромой, да майор Кречетов, присевший боком на подоконник.

— Шо, Андрей Викторович, — усмехнулся Гоцман, — из постели дернули, а поработать не дали?

— Почему же? — спокойно отозвался судмедэксперт. — Первичный осмотр я произвел. А потом вот налетели…

— И шо успели накопать?

— Выстрел в голову генерала Воробьева произведен с расстояния сантиметра четыре, может, пять, — вздохнул Арсенин.

— За шо делаете такой вывод?

— Поверхность кожи не разорвана газами и несгоревшим порохом… Видимо, пытались сымитировать самоубийство, правда, очень топорно и коряво. Прибежала домработница генерала. Преступник погнался за ней и убил выстрелом в затылок. Потом убил жену Воробьева…

—– Ишь ты, — заметил Гоцман с непонятной интонацией. — Рассказываете, как сами следователь…

— Я человек новый. Субординации не знаю…

— Та вы не обижайтесь, — улыбнулся Гоцман, — я версии прокатываю. А почему самоубийство?

— Воробьев убит из пистолета ТТ, который лежит аккуратно рядом с телом… И стреляная гильза рядышком. Калибр, как вы знаете, 7,62. А жена и домработница убиты из «парабеллума», калибр 9 миллиметров…

— И в гильзах соображаете?

— Я все-таки больше семи лет в армии, — заметил Арсенин.

Гоцман прошелся по кухне, обдумывая услышанное.

— У Воробьева там на столе документ лежит. Шо за документ?

— Извините, я в чужие бумаги не заглядываю, — сдержанно отозвался Арсенин.

— Рапорт, — подал голос Кречетов. — Рапорт с просьбой перевести в Казанский военный округ. Я успел поглядеть.

Дверь в кухню распахнулась. На пороге возник молодой лейтенант МГБ. В нем Гоцман узнал того самого офицера, который пытался отобрать у Мишки Карася подаренные Жуковым часы.

— Товарищ Арсенин! Пройдемте, пожалуйста, со мной…

Дверь за Арсениным закрылась. Слышно было, как часовой переступил с ноги на ногу, звякнув оружием.

— И вам теперь намылят холку, — усмехнулся Гоцман, обращаясь к Кречетову. — И нам до компании.

— Смотрите, какая интересная штука получается, — пропустив слова Гоцмана мимо ушей, задумчиво заговорил майор. — Поздним вечером, докладывая у Жукова, я предложил ввести суточные пароли на всех складах. Через четыре часа некто капитан Есюк пытался получить оружие. Прокололся на этом пароле, но с боем вырвался. А еще через два часа убивают окружного интенданта и его семью. При этом он пишет рапорт о переводе в другой округ…

— Думаете на Воробьева? — Взгляд Гоцмана сделался острым. — Так он же сам эти пароли вводил!..

— Вот-вот. Пароль сообщники не знают. Вляпываются. Терять им нечего, они бьются до последнего. Их уничтожают. И получается, что банда расхитителей уничтожена. А Воробьев уплывает в Казань. Чистеньким…

Кречетов спрыгнул с подоконника, зашагал по кухне.

— Но не вышло… Бандитам удалось вырваться. А через два часа они отблагодарили товарища генерал-лейтенанта и его семью.

— А на кой к тому изображать самоубийство?

— Не хотели вешать на себя еще одно дело, — предположил следователь.

Гоцман недоверчиво вытянул губы.

— Ну, сам подумай. — В азарте Кречетов не заметил, как перешел на «ты». — Дом ломится от ценных вещей, а не взяли ничего.

— Той капитан Есюк как выглядел?..

— Усатый, крепкий. Сидел рядом с водителем грузовика, отстреливался из «парабеллума». И хорошо, кстати, отстреливался, в смысле, пятерых солдат охраны положил на месте… Небольшой шрам на виске.

— От здесь? — Палец Гоцмана коснулся виска.

—Да.

Гоцмана удовлетворенно кивнул.

— И все равно шо-то оригинальное совпадение, — произнес он. — Генерал пишет рапорт о переводе в другой округ, оставляет его на столе — и тут же, как по заказу, приходит убийца…

— Хочешь сказать, что Воробьев написал этот рапорт под прицелом пистолета? — с сомнением спросил Кречетов. — Чтобы… мы вот сейчас на него и подумали?..

— Ты в лицо ему смотрел, Виталий?.. — Этим вопросом Гоцман дал понять Кречетову, что принял его обращение на «ты».

— Не успел, — вздохнул тот, — глянул только бумагу на столе. А что?..

— А то, что лицо у покойного искажено страхом, — покачал головой Давид. — Точнее, ужасом. Напугали его сильно… Наверняка сначала убийца застрелил его жену и домработницу, потом, приставив пистолет к виску, заставил написать этот рапорт. А уж потом, под дулом, заставил пересесть в кресло и уж тогда убил. И не из собственного «парабеллума», как женщин, а из генеральского «тэтэшника»…