Умри со мной - Элена Форбс

Старомодные фонари на мосту отбрасывали на бурлящую внизу воду редкие розовато-желтые озерца, стремительно проносилось мимо течение, волоча с собой различные обломки и коряги. Попристальнее вглядевшись, Келли различила ветку, а может, и небольшое, вывернутое с корнями деревце, костлявой рукой выдирающееся из воды, на миг пойманное дужкой света и тут же затянутое под мост. Рука словно подманивала ее к себе. Келли ощущала скрытое притяжение воды, вода зазывала ее — приветливо, гостеприимно. Слава богу, скоро темнота, окутывавшая ее так долго, наконец рассеется.

Келли уловила шуршание шин: к ней приближалась по мосту машина. Фары на мгновение ослепили женщину, и она отвернулась, отступила в тень массивной опоры, спрятав руки в карманы. В такой час движение на мосту почти застыло, она сосчитала — это была всего лишь четвертая машина за последние десять минут. Да еще прошел случайный пешеход — пожилой мужчина, выгуливающий лабрадора. Спасаясь от холода, он кутался в плащ, глубоко, чуть ли не на нос, надвинул шляпу и даже не взглянул на нее. Ей стало невмоготу стоять на месте, не только из-за холода, но и потому, что нервы были натянуты до предела, и она прошлась по мосту, слушая гулкое эхо своих шагов. Мысленно Келли снова пробежалась по списку дел: записка и деньги для приходящей уборщицы оставлены на виду на кухонном столе вместе с ключами от ее машины и письмом брату. В нем она указала номера банковских счетов и составила опись другого имущества; там же лежало ее короткое завещание с распоряжениями о похоронах. Столько оставалось болтающихся концов, незавершенных дел! Но теперь все в порядке, уговаривала она себя. Она ни о чем не забыла.

Келли читала, что утонуть — это очень приятный способ уйти из жизни. Когда легкие наполняются водой, ты будто взлетаешь в небеса, ощущаешь эйфорию, паришь. А в такую ночь если и не утонешь сразу, то умрешь от гипотермии — говорят, и эта смерть легка. Плавает она не очень хорошо, так что, вероятнее всего, утонет сразу. Да не все ли равно? Важно одно — пусть все случится сегодня.

Келли взглянула на часы. Чуть за полночь. Он сказал, что приедет на метро, и, остановившись, она оглядела мост до самого Хаммерсмита, напряженно вглядываясь, стараясь уловить малейшее движение. Никого. Опаздывал он всего на несколько минут, но она уже начала беспокоиться. Когда они разговаривали сегодня утром, он твердо обещал ей, что придет на мост, не подведет ее. Келли потерла большим пальцем кольцо, покрутила на пальце.

Она нервничала: что же ей делать, если вдруг он все-таки не придет? В одиночку ей на такое ни за что не решиться; впрочем, мысль прожить хотя бы еще один день тоже была нестерпима. Нет, он, конечно же, не подведет.

Стараясь успокоиться, Келли зашагала опять, посильнее топая, чтобы согреться. Она дошла почти до другого конца моста, когда глаза ее засекли вдалеке движение. Кто-то энергично шагал к ней с противоположной стороны. Келли в нерешительности приостановилась и пристально вгляделась в темноту, дыхание перехватило. Силуэт как будто мужской. Может, наконец-то он? Пока человек приближался, она тщилась разобрать под оранжевым светом фонаря черты его лица, но и без того была уверена: она узнала высокую широкоплечую фигуру, размашистую походку. На глаза Келли навернулись слезы, она резко выдохнула, горло стиснуло от дикого облегчения. Келли крепко обхватила себя руками. Глупо было так нервничать. Он пришел, как и обещал. Ликуя, она смотрела, как он подходит все ближе.

14

Размашистыми шагами Тарталья вошел в комнату № 3 полицейского участка в Илинге. За столом, погрузившись в беседу, друг против друга сидели молодой мужчина и Донован.

— Извините, что заставил вас ждать. — Тарталья шумно прихлопнул ногой дверь.

Донован кинула на него недоуменный, вопросительный взгляд. Мужчина улыбнулся и добродушно пожал плечами, словно бы времени у него было навалом.

— Да ничего страшного. Сержант Донован распрекрасно со мной беседовала. Я как раз дошел до середины.

— Это Адам Залески, — назвала мужчину Донован. — Он рассказывал мне о человеке, который выбегал из церкви, где погибла Джемма. Он его видел совсем близко.

Залески опять легко улыбнулся Донован и, откинувшись на стуле, подтолкнул повыше очки на носу. Молодой, стройный, темные волосы очень коротко подстрижены и влажно блестят — на улице по-прежнему льет. В скромном сером костюме и простом синем галстуке, в полицию он явно зашел по пути на работу.

Тарталья бросил мотоциклетный шлем и перчатки в угол и начал возиться с молнией на промокшей куртке. Такое облегчение хоть ненадолго сбросить ее! Он несколько раз энергично встряхнул куртку, разбрызгивая капли, и водрузил ее на вешалку у двери. Рекламировалась куртка как водонепроницаемая, однако Тарталья сейчас чувствовал себя так, будто ледяной дождь забрался ему даже под кожу. В душной маленькой комнатке щеки у него разгорелись, но руки все еще казались кусками льда.

Да, день как-то не заладился с самого начала. Почему-то он вдруг проспал, а когда проснулся, его мутило, и голова казалась тяжелой, точно свинцом налита. Частично виновата, конечно, жирная еда, которой они с Донован угостились накануне вечером, а частично — полбутылки «Бароло», которые он опрокинул в одиночку после ухода Сэм, стараясь изгнать из мыслей Фиону. Тарталья переборол себя и выполз на улицу. Ему сделалось еще гаже: вовсю поливает дождь, дорога блестит, как трек со скользким покрытием, и поток машин гуще обычного.

Тарталья и сам терпеть не мог опаздывать, и терпеть не мог, когда опаздывали другие. Любые опоздания непростительны. Сейчас, подойдя к столу и оглянувшись на часы у дверей, он увидел: дело обстоит еще хуже, чем ему представлялось. Сорок пять минут! Да это не опоздание, а катастрофа! Тяжко вздохнув, Тарталья покачал головой. Он злился на себя, усаживаясь рядом с Донован напротив Залески. Никак не мог сосредоточиться, взять себя в руки; ему отчаянно хотелось крепкого черного кофе, большую чашку. А еще — выкурить бы пару-тройку сигарет да пожевать чего-нибудь.

Однако придется подождать, пока они не закончат с Залески. Ладно, будем надеяться, беседа не затянется.

Тарталья вынул из кармана блокнот и ручку, скорее ради проформы: он видел, что Донован уже старательно записывает показания.

— Не возражаете, — встал Залески, — если я сниму пиджак? Тут у вас как в Сахаре. — Голос у него оказался невыразительный, слегка хрипловатый, как будто простуженный. Акцента — никакого.

Аккуратно повесив пиджак на спинку стула, Залески уселся и положил руки на стол, готовый приступить к делу. Оказывается, пиджак скрывал хорошо развитую мускулатуру свидетеля: безупречной белизны рубашка туго натягивалась на груди и предплечьях.

Залески, возможно, и умирал от жары, но Тарталья все еще мерз. Потирая руки, чтобы поскорее восстановить кровообращение, Тарталья навалился на стол.

— Пожалуйста, повторите мне коротенько то, что рассказывали сержанту Донован.

— Пожалуйста. Это нетрудно. — Залески пожал плечами и одарил Тарталью обаятельной улыбкой. — Я шел по Кенилуорт-авеню. Когда проходил мимо церкви Святого Себастьяна, как раз и выскочил этот тип. Быстро так скатился по церковному крыльцу и выбежал в ворота. Даже не смотрел, куда бежит, и чуть было не налетел на меня.

— Вы сказали — чуть. Так все-таки коснулся он вас или нет?

— Коснулся? — озадаченно взглянул на Тарталью Залески.

— Если этот человек окажется тем, кого мы разыскиваем, и у него случился физический контакт с вами, нам потребуется одежда, в которой вы тогда были. Для экспертизы.

— А, понятно, понятно, — покивал Залески. — Нет, не коснулся. Только уставился на меня довольно злобно, хотя виноват-то был не я. Посмотрел, отвернулся и помчался себе дальше. Я услышал, как где-то ниже по дороге затарахтел мотор машины, потом машина отъехала. Больше я никого поблизости не видел, ну и решил — это его машина.

Рассказывал Залески спокойно, размеренно, словно взвешивая каждое слово: видимо, он осознавал значение мельчайших деталей. На суде он будет хорошим свидетелем. Если дело дойдет до суда.

— Машину вы видели?

— Только ее исчезающие хвостовые огни. Ведь уже совсем стемнело.

— Вы сказали, вам показалось, это — машина, а не фургон, — сказала Донован.

— Правильно. Мотор тарахтел не как у фургона, понимаете?

— Но того человека вы рассмотрели хорошо? — подсказала Донован.

— Я бы сказал, да, — кивнул Залески. — Он промчался очень близко, а над входом в церковь горит фонарь. Парень этот белый, чисто выбрит и приблизительно моего возраста, лет тридцати пяти-тридцати шести.

Тарталья внимательно вгляделся в Залески. Обычно он точно определяет возраст человека. Залески он бы больше тридцати не дал.

— А рост?